Стихотворения русских поэтов про мать на одной странице

Все утро я плакала… Маму
Я видела ночью во сне:
Ребенком ложусь я в кроватку,
И мама подходит ко мне,

Играет со мною, смеется,
Ласкает, целует меня,
Уходит и набожно крестит:
«Спи, милая крошка моя»…

Потом вижу ниву родную.
Рожь мама высокую жнет,
А я васильки собираю.
Жнет мама и песню поет.

По небу крылатые тучки
Проносятся вольной толпой.
Волнами широкими ветер
Гуляет по ржи золотой.

Проснулась… и плакала долго.
Одна-одинешенька я:
В могиле сырой и холодной
Спит милая мама моя.

Давно креста нет на твоей могиле,
Давно следа нет меж других могил…
Других, чужих, давно уж схоронили,
Где милый прах, рыдая, я зарыл.

Зачем мне крест? Зачем твоя могила,
Когда всегда, во мне, передо мной,
Живет, встает, с любви бессмертной силой,
Твой образ, любящий, любимый и святой,

И голос милый, слабый, полный ласки нежной,
Как столько-столько лет назад,
Мне говорит сквозь жизни гул мятежный,
И светит мне небесно кроткий взгляд.

О, мама милая! Жива ты, жива ты! Вечно
Душа твоя сияет предо мной
И с нежною любовью бесконечной
Ведет меня незримою рукой.

Ты в муках родила меня. Над бездной
Висела ты. Спустившись над тобой,
Уже схватила смерть рукой своей железной
Тебя, но сжалилась над мной.

Потом… вся жизнь твоя полна была печали,
Но ты была! И в жизнь мою лила
Свой тихий свет. Лучи любви сияли,
И свет любви ты в сердце мне зажгла.

Ты всех любить, понять, прощать учила.
Полны страданий были дни твои.
Безмерно ты страдала. Но любила
Безмерно ты людей сквозь муки все свои.

Меня учила ты прислушиваться чутко
К страданиям чужим и горю их внимать
Не с сожалением холодного рассудка,
Но с жаждой жизнь свою отверженным отдан,

Учила ты подслушивать страданья
Незримые… Нет в мире их страшней!
О, никому неслышные рыданья, —
Нет муки нас мучительно больней!

Как часто сердце брата истекает кровью
Здесь, подле нас, за нашею стеной…
Сестра здесь гибнет с распятой любовью
Под жизни пьяною, звериною ногой, —
А мы, мы крепко спим с душой своей глухой!

Чем больше ты сама страдала,
Тем за других страдала ты сильней.
Все боли, всю нужду, все скорби ты узнала,
И тряпочкой последнею своей
Делилась ты и душу раздавала
Кто счастьем в жизни был тебя еще бедней.

Любовь твоя в жестокой жизни нашей
Безумно попрана, поругана была.
Каких страданий ты испила чашу!
Какой любви ты свет до гроба мне лила!..

И душу свет наполнил тот мою,
И, в переполненной жестокостью отчизне,
Я вышел в путь служить, чем только я смогу,
Лишенным радости и света в этой жизни. 

                Гале Дьяконовой

Мама стала на колени
Перед ним в траве.
Солнце пляшет на прическе,
На голубенькой матроске,
На кудрявой голове.
Только там, за домом, тени...

Маме хочется гвоздику
Крошке приколоть, —
Оттого она присела.
Руки белы, платье бело...
Льнут к ней травы вплоть.
— Пальцы только мнут гвоздику. —

Мальчик светлую головку
Опустил на грудь.
— «Не вертись, дружок, стой прямо!»
Что-то очень медлит мама!
Как бы улизнуть
Ищет маленький уловку.

Мама плачет. На колени
Ей упал цветок.
Солнце нежит взгляд и листья,
Золотит незримой кистью
Каждый лепесток.
— Только там, за домом, тени.

Мы на даче: за лугом Ока серебрится,
Серебрится, как новый клинок.
Наша мама сегодня царица,
На головке у мамы венок.

Наша мама не любит тяжелой прически, -
Только время и шпильки терять!
Тихий лучик упал сквозь березки
На одну шелковистую прядь.

В небе облачко плыло и плакало, тая.
Назвала его мама судьбой.
Наша мама теперь золотая,
А венок у нее голубой.

Два веночка на ней, два венка, в самом деле:
Из цветов, а другой из лучей.
Это мы васильковый надели,
А другой, золотистый - ничей.

Скоро вечер: за лесом луна загорится,
На плотах заблестят огоньки...
Наша мама сегодня царица,
На головке у мамы венки.

В старом вальсе штраусовском впервые
Мы услышали твой тихий зов,
С той поры нам чужды все живые
И отраден беглый бой часов.

Мы, как ты, приветствуем закаты,
Упиваясь близостью конца.
Все, чем в лучший вечер мы богаты,
Нам тобою вложено в сердца.

К детским снам клонясь неутомимо,
(Без тебя лишь месяц в них глядел!)
Ты вела своих малюток мимо
Горькой жизни помыслов и дел.

С ранних лет нам близок, кто печален,
Скучен смех и чужд домашний кров...
Наш корабль не в добрый миг отчален
И плывет по воле всех ветров!

Все бледней лазурный остров — детство,
Мы одни на палубе стоим.
Видно грусть оставила в наследство
Ты, о мама, девочкам своим!

Мглистый путь, дорога дальняя,
Рожь пахучая цветёт...
Воротись, моя печальная,
Смутен в поле поворот.

На глаза навеет волосы
Ветер пасмурных лощин.
От колёс затонут полосы
В мшистых складках луговин.

Вскинет солнце очи влажные
На извилины межи,
Запоют свои протяжные,
Заливные песни ржи.

И очнёшься ты затерянной,
Как печаль твоя, одна,
В широте полей немереной,
Широтой полонена.

За востоком солнце дальнее
Заревого утра ждёт.
Воротись, моя печальная!
Смутен в поле поворот...

Мама мне песенку пела, качая
Ночью меня в колыбели,
Пела… А с неба далекого звезды,
Кроткие звезды смотрели.

Слушали песенку эту, что мама
Пела мне ласково-нежно,
Видели как, убаюканный ею,
Я засыпал безмятежно.

Тихой молитвой, любовью святою
Мамина песня дышала.
Полная тихими, светлыми снами
Ночь надо мной пролетала…

Буря ли злилась, не спал я и плакал,
Мама моя дорогая
Пела мне песенку, к сердцу родному
Крепко меня прижимая.

Сладко я спал на руках у родимой,
Буря меня не пугала:
Мамина песня все ужасы бури, —
Детский мой страх прогоняла…

Милая песенка!… В детские годы,
Время свободы беспечной,
В сердце запала глубоко-глубоко
Песня любви бесконечной.

В полночь глухую, сверкают ли звезды,
Буря ль сердито бушует,
Сон не приходит и в сумраке ночи
Сердце болит и тоскует —

Мне вспоминается детство и мама,
Чудится — близко родная,
Чудится — мне колыбельную песню
Тихо поет дорогая:

В долгую, темную ночь до рассвета
Чуткий мой сон охраняет,
Песню далекого, милого детства
Ласково мне напевает.

Если, товарищ, на волю ты выйдешь,
Всех, кого любишь, увидишь, обнимешь,
     То не забудь мою мать!
Ради всего, что есть в жизни святого,
Чистого, нежного, нам дорогого,
     Дай обо мне ты ей знать!
Ты ей скажи, что жива я, здорова,
Что не ищу я удела иного -
     Всем идеалам верна...
Было мне трудно здесь первое время:
Страшно разлуки тяжелое бремя...
     Думала - сломит она.
Но не сломила... Теперь не бледнею,
Что уж надежды в душе не имею
     Мать дорогую обнять!..
Мать не прошу я любить: сердце чует,
Что и без просьб она любит, горюет,
     Образ мой в сердце хранит.
Но пусть не плачет, меня вспоминая:
Я весела... я бодра... Пусть родная
     Горем себя не томит!
Пусть лишь в молитвах меня поминает,
Пусть лишь крестом издали осеняет -
Дочь трудный путь да свершит!..

Нас с тобой нужда разъединила, 
Злобная, голодная нужда, 
Ты свои уж растеряла силы 
По пути тяжелого труда, 
И с тоской, волнуясь и не веря, 
Смотришь в даль, загадочную даль; 
С каждым днем обида и потеря, 
С каждым днем сильней гнетет печаль. 
Молод я, но та же ждет дорога, 
Ты прошла, мой темный путь далек... 
О блесни ж, заветный огонек, 
Слишком было выстрадано много!.. 

Я вышел из бедной могилы.
Никто меня не встречал —
Никто: только кустик хилый
Облетевшей веткой кивал.

Я сел на могильный камень...
Куда мне теперь идти?
Куда свой потухший пламень —
Потухший пламень... — нести.

Собрала их ко мне — могила.
Забыли все с того дня.
И та, что — быть может — любила,
Не узнает теперь меня.

Испугаю их темью впадин;
Постучусь — они дверь замкнут.
А здесь — от дождя и градин
Не укроет истлевший лоскут.

Нет. — Спрячусь под душные плиты.
Могила, родная мать,
Ты одна венком разбитым
Не устанешь над сыном вздыхать.

Вошла. Склонилась на кровать,
Поникла скорбной головою
И тихо молвила: «Я мать,
Я мать убитого героя…»

Над неподвижностью очей
Ложились мертвенные тени…
И перед гордостью своей
Мать опустилась на колени.

Не выпуская бледных рук,
Она шептала и молила…
Ее молитвы каждый звук
Ревниво память сохранила:

«Прими, прими, благий Господь,
Святую жертву этой жизни…
Зачти истерзанную плоть
За искупление отчизне!..

Повей дыханием любви
На заблуждения людские…
Потоки слез останови
В твоей раскаянной России…

Не допусти сердцам другим
Изведать боль такой потери…
Но перед мальчиком моим
Раскрой сияющие двери!..

И ныне в мой душевный ад
Сойди Целителем Единым…
Пусть каждый раненый солдат
Теперь мне сделается сыном!..»

Ее мы видели потом
С лицом устало-похуделым,
С кроваво-огненным крестом
На платье непорочно-белом…

Последней тайны тишина
Лучилась в ней тепло и свято,
И нежной матерью она
Была для каждого солдата.

Как вялый колос,
Мать поникла к сыну...
До корня выжгло солнце все вокруг.
Не солнце — злой пылающий паук,
Блуждающий над пыльной паутиной.

Весь день брела...
Не отставая, ворон,
Над нею жадно каркая, взлетал.
Как марево дымящееся город
То возникал вдали, то пропадал.

Обугленный стыл запад. Крались тени.
Над ней склонился придорожный тын.
Затрепетав бессильно на коленях,
Грудь с криком прикусив,
Стих сын.

И долго, тупо почернелым взглядом
Смотрела мать,
И грузно в душной мгле
Всем телом высохшим припала рядом
К морщинистой и высохшей земле.

И до утра над сыном билась мертвым,
И грудь рвала —
Свою и грудь земли,
Бледнеющую на рассвете желтом,
Бесплодную, сухую грудь земли.

И, проклинающая, не слыхала,
Не знала мать,
Что глухо вместе с ней
Земля стонала, земля изнемогала
В томительном и знойном сне.

Нашумела, накричала,
Настегала чем попало:
— Все постыло! Сил не стало!
Нет от вас житья!—
Села в угол, зарыдала
И просить прощенья стала...
Просто очень ты устала,
Бедная моя!
Не волнуйся, успокойся,
Вот тебе вода — умойся,
Отдохни,
За нас не бойся,—
Подрастет семья!
Ну, прибила,— что ж такого!
Не со зла ведь,
Не чужого...
И зачем же слезы снова,
Добрая моя?!

      Ну, я преступник, уж положим -
      Я смел любить и рассуждать, -
Для извергов таких что ж ожидать мы можем?
      Но мать? За что страдает мать?

      За что же ей не знать покою
Хотя бы на один, хоть на единый час
      И не смыкать ночной порою
      От слез распухших старых глаз?

За что же ей в тоске бессменной, безысходной
      День ото дня томиться и хиреть,
И силы надрывать работою бесплодной,
      И муки ожидания терпеть?

      И для чего нужны подобные искусы?
      Что палачам страданья наши принесли?
      Да будут прокляты властительные трусы,
      Да будут прокляты все сильные земли!

Она была исполнена печали,
И между тем, как шумны и резвы
Три отрока вокруг нее играли,
Ее уста задумчиво шептали:
"Несчастные! зачем родились вы?
Пойдете вы дорогою прямою
И вам судьбы своей не избежать!"
Не омрачай веселья их тоскою,
Не плачь над ними, мученица-мать!
Но говори им с молодости ранней:
Есть времена, есть целые века,
В которые нет ничего желанней,
Прекраснее - тернового венка...

Охрани, Провидение, своим махом шагреневым,
                               пощади ее хижину —
мою мать — Вознесенскую Антонину Сергеевну,
                          урожденную Пастушихину.

Воробьишко серебряно пусть в окно постучится:
«Добрый день, Антонина Сергеевна,
                         урожденная Пастушихина!»

Дал отец ей фамилию, чтоб укутать от Времени.
Ее беды помиловали, да не все, к сожалению.

За житейские стыни, две войны и пустые деревни
родила она сына и дочку, Наталью Андреевну.

И, зайдя за калитку, в небесах над речушкою
подарила им нитку — уток нитку жемчужную.

Ее серые взоры, круглый лоб без морщинки,
коммунальные ссоры утешали своей
                             беззащитностью.

Любит Блока и Сирина, режет рюмкой пельмени.
Есть другие россии. Но мне эта милее.

Что наивно просила, насмотревшись по телику:
«Чтоб тебя не убили, сын, не езди в Америку...»

Назовите по имени веру женскую,
                         независимую пустынницу —
Антонину Сергеевну Вознесенскую,
                          урожденную Пастушихину.

Приходит старость. С ней не так легко
Нам справиться, и мы уже не дети.
И наша юность где-то далеко,
Как будто даже на другой планете.

И кажутся каким-то дальним сном
Картинки из «Руслана и Людмилы»,
Деревья сада, двухэтажный дом
И женский образ — бесконечно милый.

Что может быть чудесней слова: мать?
О, сколько губ, трепещущих и нежных,
Не уставали матери шептать
О самых первых чувствах белоснежных.

О, сколько слов, горячих, как огонь,
Жгли щеки детские и днем и ночью.
Их не собрать теперь в одну ладонь.
И не увидеть никогда воочию.

Любимая, не уходи... Постой!
Ты для меня всегда была святыней.
И на пути, завещанном тобой,
Как в раннем детстве, я стою поныне.

Вот почему я этот мир люблю,
Овеянный воспоминаньем детства.
Вот почему я подошел к Кремлю
В семнадцатом году с открытым сердцем,
Как подходил я к матери младенцем.

С еще бессильными крылами
Я видел птенчика во ржи,
Меж голубыми васильками,
У непротоптанной межи.

Над ним и надо мной витала,
Боялась мать - не за себя,
И от него не улетала,
Тоскуя, плача и любя.

Пред этим маленьким твореньем
Я понял благость Вышних Сил,
И в сердце, с тихим умиленьем,
Тебя, Любовь, благословил.

С какою нежностью покоит на руках
Она свое дитя в задумчивом молчаньи!..
На сомкнутых губах лежит печать страданья,
И ласка тихая в опущенных глазах...
С тревогою прижав дитя к груди своей,
В его грядущее она глядит с тоскою,
И хочет мать закрыть беспомощной рукою
Свое дитя от слез, печали и скорбей...
И в сердце у нее неясная боязнь
Лишиться дорогой, единственной святыни...
Ведь без него весь мир останется пустыней,
А за него она пойдет на казнь...

Тяжелое детство мне пало на долю:
Из прихоти взятый чужою семьей,
По темным углам я наплакался вволю,
Изведав всю тяжесть подачки людской.
Меня окружало довольство; лишений
Не знал я,- зато и любви я не знал,
И в тихие ночи тревожных молений
Никто над кроваткой моей не шептал.
Я рос одиноко... я рос позабытым,
Пугливым ребенком,- угрюмый, больной,
С умом, не по-детски печалью развитым,
И с чуткой, болезненно-чуткой душой...
И стали слетать ко мне светлые грезы,
И стали мне дивные речи шептать,
И детские слезы, безвинные слезы,
С ресниц моих тихо крылами свевать!..

Ночь... В комнате душно... Сквозь шторы струится
Таинственный свет серебристой луны...
Я глубже стараюсь в подушки зарыться,
А сны надо мной уж, заветные сны!..
Чу! Шорох шагов и шумящего платья...
Несмелые звуки слышней и слышней...
Вот тихое "здравствуй", и чьи-то объятья
Кольцом обвилися вкруг шеи моей!

"Ты здесь, ты со мной, о моя дорогая,
О милая мама!.. Ты снова пришла!
Какие ж дары из далекого рая
Ты бедному сыну с собой принесла?
Как в прошлые ночи, взяла ль ты с собою
С лугов его ярких, как день, мотыльков,
Из рек его рыбок с цветной чешуею,
Из пышных садов - ароматных плодов?
Споешь ли ты райские песни мне снова?
Расскажешь ли снова, как в блеске лучей
И в синих струях фимиама святого
Там носятся тени безгрешных людей?
Как ангелы в полночь на землю слетают
И бродят вокруг поселений людских,
И чистые слезы молитв собирают
И нижут жемчужные нити из них?..

Сегодня, родная, я стою награды,
Сегодня - о, как ненавижу я их!-
Опять они сердце мое без пощады
Измучили злобой насмешек своих...
Скорей же, скорей!.."

            И под тихие ласки,
Обвеян блаженством нахлынувших грез,
Я сладко смыкал утомленные глазки,
Прильнувши к подушке, намокшей от слез!..

Война пройдет - и слава богу.
Но долго будет детвора
Играть в "воздушную тревогу"
Среди широкого двора.

А мужики, на бревнах сидя,
Сочтут убитых и калек
И, верно, вспомнят о "планиде",
Под коей, дескать, человек.

Старуха ж слова не проронит!..
Отворотясь, исподтишка
Она глаза слепые тронет
Каймою черного платка...

Любимого сына старуха в поход провожала,
Винцо подносила, шелковое стремя держала.
Он сел на коня и сказал, выезжая в ворота:
"Что ж! Видно, такая уж наша казачья работа!
Ты, мать, не помри без меня от докуки и горя:
Останусь в живых - так домой ворочусь из-за моря.
Жди в гости меня, как на север потянутся гуси!.."
"Ужо не помру! - отвечала старуха. - Дождуся!"

Два года она простояла у тына. Два года
На запад глядела: не едет ли сын из похода?
На третьем году стала смерть у ее изголовья.
"Пора! - говорит. - Собирайся на отдых, Прасковья!"
Старуха сказала: "Я рада отдать тебе душу,
Да как я свою материнскую клятву нарушу?
Покуда из дома хлеб-соль я не вынесу сыну,
Я смертное платье свое из укладки не выну!"

Тут смерть поглядела в кувшин с ледяною водою.
"Судьбина, - сказала, - грозит ему горькой бедою:
В неведомом царстве, где небо горячее сине,
Он, жаждой томясь, заблудился в безводной пустыне.
Коль ты мне без спору отдашь свое старое тело,
Пожалуй, велю я, чтоб тучка над ним пролетела!"
И матери слезы упали на камень горючий,
И солнце над сыном затмилось прохладною тучей.
И к влаге студеной припал он сухими губами,
И мать почему-то пришла удалому на память.
А смерть закричала: "Ты что ж меня, баба, морочишь?
Сынка упасла, а в могилу ложиться не хочешь?"
И мать отвечала: "Любовь, знать, могилы сильнее!
На что уж ты - сила, а что ты поделаешь с нею?
Не гневайся, матушка. Сядь. Подожди, коли хочешь,
Покуда домой из похода вернется сыночек!"
Смерть глянула снова в кувшин с ледяною водою.
"Судьбина, - сказала, - грозит ему новой бедою:
Средь бурного моря сынок твой скитается ныне,
Корабль его тонет, он гибнет в глубокой пучине.
Коль ты мне без спору отдашь свою грешную душу,
Пожалуй, велю я волне его кинуть на сушу!"
И смерть замахнулась косой над ее сединою.
И к берегу сына прибило могучей волною,
И он заскучал по родному далекому дому
И плетью своей постучал в подоконник знакомый.
"Ну! - молвила смерть. - Я тут попусту времечко трачу!
Тебе на роду написали, я вижу, удачу.
Ты сыну, не мне, отдала свою душу и тело.
Так вот он стучится. Милуй же его, как хотела!"

"Что ты, мама, беспрестанно
О сестрице всё твердишь?
В лучшем мире наша Зоя, -
Ты сама нам говоришь".

"Ах, я знаю, в лучшем мире!
Но в том мире нет лугов,
Ни цветов, ни трав душистых,
Ни веселых мотыльков".

"Мама, мама! В божьем небе
Божьи ангелы поют.
Ходят розовые зори,
Ночи звездные плывут".

"Ах, у бедной нет там мамы,
Кто смотрел бы из окна,
Как с цветами, с мотыльками
В поле резвится она!.."

Друг, посмотри, как в равнине небесной
Дымные тучки плывут под луной,
Видишь, прорезал эфир бестелесный
Свет ее бледный, бездушный, пустой?

Полно смотреть в это звездное море,
Полно стремиться к холодной луне!
Мало ли счастья в житейском просторе?
Мало ли жару в сердечном огне?

Месяц холодный тебе не ответит,
Звезд отдаленных достигнуть нет сил...
Холод могильный везде тебя встретит
В дальней стране безотрадных светил...

Спустилась мгла, туманами чревата.
Ночь зимняя тускла и сердцу не чужда.
Объемлет сирый дух бессилие труда,
Тоскующий покой, какая-то утрата.

Как уследишь ты, чем душа больна,
И, милый друг, чем уврачуешь раны?
Ни ты, ни я сквозь зимние туманы
Не можем зреть, зачем тоска сильна.

И нашим ли умам поверить, что когда-то
За чей-то грех на нас наложен гнет?
И сам покой тосклив, и нас к земле гнетет
Бессильный труд, безвестная утрата?

Чем больней душе мятежной,
   Тем ясней миры.
Бог лазурный, чистый, нежный
   Шлет свои дары.

Шлет невзгоды и печали,
   Нежностью объят.
Но чрез них в иные дали
   Проникает взгляд.

И больней душе мятежной,
   Но ясней миры.
Это бог лазурный, нежный
   Шлет свои дары.

На краю деревни старая избушка,
Там перед иконой молится старушка.

Молитва старушки сына поминает,
Сын в краю далеком родину спасает.

Молится старушка, утирает слезы,
А в глазах усталых расцветают грезы.

Видит она поле, поле перед боем,
Где лежит убитым сын ее героем.

На груди широкой брызжет кровь, что пламя,
А в руках застывших вражеское знамя.

И от счастья с горем вся она застыла,
Голову седую на руки склонила.

И закрыли брови редкие сединки,
А из глаз, как бисер, сыплются слезинки.

(1914 г. )

Вошел и сказал:
"Как видишь, я цел,
Взять не сумели
Враги на прицел.
И сердце не взяли,
И сердце со мной!
И снова пришел я,
Родная, домой.
Свинцовые ночи
Не ждут впереди!"
И орден
Пылал у него на груди.
А очи - как дым!
А сердце - как дым!
Так радостно жизнь уберечь
                     молодым!

И больно сказала
Седая мать:
"Мой милый,
Устала я плакать и ждать.
Я знаю, как много
Страданий в бою.
Но больше боялась
За совесть твою.
Скажи:
Человеком
На фронте ты был?.."
И глухо сказал он:
"Семнадцать убил..."
И годы - как дым,
И радость - как дым,
Так горестно жизнь потерять
                      молодым!..

И больше никто
Говорить не мог.
И молча солдат
Ступил за порог,
А сзади, как водная
Муть глубока,
Глазами старухи
Смотрела тоска.
Он шел к горизонту,
Тоска - впереди,
И орден...
Дрожал у него на груди.

Ах, бедная мать!
Ах, добрая мать!
Кого нам любить?
Кого проклинать?

Ты жива еще, моя старушка?
Жив и я. Привет тебе, привет!
Пусть струится над твоей избушкой
Тот вечерний несказанный свет.

Пишут мне, что ты, тая тревогу,
Загрустила шибко обо мне,
Что ты часто xодишь на дорогу
В старомодном ветxом шушуне.

И тебе в вечернем синем мраке
Часто видится одно и то ж:
Будто кто-то мне в кабацкой драке
Саданул под сердце финский нож.

Ничего, родная! Успокойся.
Это только тягостная бредь.
Не такой уж горький я пропойца,
Чтоб, тебя не видя, умереть.

я по-прежнему такой же нежный
И мечтаю только лишь о том,
Чтоб скорее от тоски мятежной
Воротиться в низенький наш дом.

я вернусь, когда раскинет ветви
По-весеннему наш белый сад.
Только ты меня уж на рассвете
Не буди, как восемь лет назад.

Не буди того, что отмечалось,
Не волнуй того, что не сбылось,-
Слишком раннюю утрату и усталость
Испытать мне в жизни привелось.

И молиться не учи меня. Не надо!
К старому возврата больше нет.
Ты одна мне помощь и отрада,
Ты одна мне несказанный свет.

Так забудь же про свою тревогу,
Не грусти так шибко обо мне.
Не xоди так часто на дорогу
В старомодном ветxом шушуне.

Ах, вспомни, мама, вспомни, мама,
Избу промерзшую насквозь!
Ах, сколько с нами, сколько с нами
Тебе увидеть довелось!..

Метельный ветер бьет с налета.
А ты, сквозь снег бредя едва,
Везешь на санках из болота
Ольху сырую на дрова.

Сама — тягло,
Сама — возница.
Заботам вдовьим нет конца.
Иссякла соль,
И нет мучицы,
И для козы в обрез сенца.

Война явилась к нам без спроса.
И не забыть мне, мама, нет,
Как приносила ты с покоса
Нам свой, положенный, обед.

Троих растила малолеток.
Нужда сушила, гнула, жгла,
Но были сыты мы, одеты
И в стужу лютую согреты…
Ты все умела, все могла!

На все ума и сил хватало!
А в день начальный сентября
Ты вся от радости сияла,
Когда нас в школу провожала:
«Учитесь лучше», — говоря.

Жена погибшего солдата,
Познав всю горечь тех годов,
Великой матерью была ты,
Опорой тыла и фронтов!

Тебе ль, о мама, не гордиться
Хоть и суровою судьбой!..
Взгляни, как нива колосится
В полях, ухоженных тобой!

Спасибо, российские женщины, вам
И вашим умелым и нежным рукам.
Они золотые, как солнце, всегда,
Нам маминых рук не забыть никогда!

Что в сердце нашем самое святое?
Навряд ли надо думать и гадать.
Есть в мире слово самое простое
И самое возвышенное — Мать!

Спишь ты, спишь, моя родная,
   Спишь в земле сырой.
Я пришел к твоей могиле
   С горем и тоской.

Я пришел к тебе, родная,
   Чтоб тебе сказать,
Что теперь уже другая
   У меня есть мать;

Что твой муж, тобой любимый,
   Мой отец родной,
Твоему бедняге сыну
   Стал совсем чужой.

Никогда твоих, родная,
   Слов мне не забыть:
"Без меня тебе, сыночек,
   Горько будет жить!

Много, много встретишь горя,
   Мой родимый, ты;
Много вынесешь несчастья,
   Бед и нищеты!"

И слова твои сбылися,
   Все сбылись они.
Встань ты, встань, моя родная,
   На меня взгляни!

С неба дождик льет осенний,
   Холодом знобит;
У твоей сырой могилы
   Сын-бедняк стоит.

В старом, рваном сюртучишке,
   В ветхих сапогах;
Но всё так же тверд, как прежде,
   Слез нет на глазах.

Знают то судьба-злодейка,
   Горе и беда,
Что от них твой сын не плакал
   В жизни никогда.

Нет, в груди моей горячей
   Кровь еще горит,
На борьбу с судьбой суровой
   Много сил кипит.

А когда я эти силы
   Все убью в борьбе
И когда меня, родная,
   Принесут к тебе, -

Приюти тогда меня ты
   Тут в земле сырой;
Буду спать я, спать спокойно
   Рядышком с тобой.

Будет солнце надо мною
   Жаркое сиять;
Будут звезды золотые
   Во всю ночь блистать;

Будет ветер беспокойный
   Песни свои петь,
Над могилой серебристой
   Тополью шуметь;

Будет вьюга надо мною
   Плакать, голосить...
Но напрасно - сил погибших
   Ей не разбудить.

Всего стихотворений: 31

Количество обращений к теме стихотворений: 16671