Стихотворения русских поэтов про музу на одной странице

Когда мне жизнь стокрылая вручила тайны нить,
Во храм к жрецам вступила я - должна была вступить.

Там совершалось верное служение векам -
Бряцали лиры мерные, пел синий фимиам...

То длился культ таинственный, великий, но былой:
Был мертвым бог единственный, воспетый их хвалой!

Вот - статуи, вот - мумии, вот - пышный саркофаг...
Стояла я в раздумий, не в силах сделать шаг.

И здесь казалась ложною та мысль, что, кроме сна,
Есть где-нибудь тревожная, зеленая весна.

Но ты мне, о Весенняя, на мир раскрыла дверь -
Живу в душистой сени я с тобой сам-друг теперь.

Как дети - беззаботны мы, как дикари - наги
И плясками налетными чертим в лугах круги.

Иль, сев на холм развлаженный под голубую ель,
Перебирая скважины, возьму в уста свирель.

Прильнув своим запястием к перстам неверных рук,
Ты учишь с гордым счастием рождать великий звук.

Твоим весельем душу я да напою навек!
И пусть ликует, слушая те песни, человек!

Благодарю тебя: меня ты отрывала
От пошлости земной, и, отряхая прах,
С тобой моя душа все в мире забывала
И сладко мучилась в таинственны трудах.
Сначала озарять пир юности кипучей
Влетала ты ко мне в златые дни забав.
Гремя литаврами и бубнами созвучий,
Покровы распахнув и дико разметав
Густые волосы по обнаженной груди.
Тебя так видели и осуждали люди
Нескромность буйную. Порою твой убор
Был слишком прихотлив и оскорблял их взор.
Сказали: он блестящ не в меру, он изыскан,
И амброй чересчур и мускусом напрыскан,
И ты казалась им кокеткою пустой,
Продажной прелестью, бездушной красотой.
Мир строг: он осудил твою младую шалость,
Твой бешенный порыв; твоих проступков малость
Он в преступление тяжелое вменил;
Ты скрылась от него, и он тебя забыл.
Но в тишине, в глуши меня ты не забыла,
И в зрелом возрасте мой угол посетила:
Благодарю тебя! - Уже не молода
Ты мне являешься, не так, как в те года,
Одета запросто, застегнута на шею,
Без колец, без серег, но с прежнею своею
Улыбкой, лаской ты сидишь со мной в тиши,
И сладко видеть мне, что ты не без души,
Что мир тебя считал прелестницей минутной
Несправедливо... нет! В разгульности беспутной
Не промотала ты святых даров творца;
Ты не румянила и в юности лица,
Ты от природы так красна была, - и цельный
Кудрявый локон был твой локон неподдельный,
И не носила ты пришпиленной косы,
Скрученной напрокат и взятой на часы.
О нет, ты не была кокеткою презренной,
И, может быть, ко мне в приязни неизменной,
Переживя меня, старушкой доброй ты
Положишь мне на гроб последние цветы.

Тениста роща, злачный луг,
Как милы сердцу вы поэта!
О! как его плените дух
Среди весны и красна лета.
Забывши в вас мятежный свет,
Он в руку лиру принимает,
При шуме ручейка играет
И, голос соглася, поет:

Блистая храбрости лучом,
Пускай дорогу в веки поздны
Отворит пламенным мечом
Герой, любимец Марса грозный;
Желая славы гром простерть,
Пусть грады в прах преобращает
И Этны огнь в груди питает,
Колебля сушу, море, твердь, -

Но ваш приверженец-пиит
Сей славы, музы! не желает,
Огнем чистейшим он горит
И сердце нежных согревает.
Далек от грому страшных бурь,
Собой доволен и судьбою,
С весельем видит над собою
Небес немеркнущу лазурь.

Я благость вашу ощутил,
О музы! божества благие,
Ваш луч небесный озарил
Дни юности моей драгие.
Не вами ль прежде научен
Прельщаться истиной святою?
Цветущей счастия стезею
Не вами ль после был веден?

Блажить свою и в малом часть,
О многом, лишнем не терзаться,
Не вы ль в меня влияли страсть
Природе милой удивляться,
Любить приятную мечту,
На лире петь с душой согласной
То взор Анютушкин прекрасный,
То Лизы-друга красоту.

Много дней мимотекущих
С любопытством я встречал;
Долго сердцем в днях грядущьх
Небывалого я ждал.

Годы легкие кружили
Колесом их предо мной:
С быстротой они всходили
И скрывались чередой.

Что всходило - было прежде
И по-прежнему текло,
Не ласкалося к надежде
И за край знакомый шло.

И протекшее с грядущим
(Не делила их и тепь!)
Видел я в мимотекущем
Как один туманный день.

Половины дней не стало;
Новый путь передо мной;
Солнце жизни просияло,-
Мир явился мне иной.

Красотой плененный света,
Обживаю будто вновь:
К вам, утраченные лета,
В сердце жалость и Любовь!

Возвратил бы вас обратно;
Порознь обнял бы опять!
О, как сердцу бы приятно
Вам теперь себя отдать!

Кто ж, души моей хранитель,
Победивший тяжкий рок,
И веселья пробудитель,
В радость жизпь мою облек?

Муза! ты мой путь презренный
С гордостью не обошла
И судьбе моей забвенной
Руку верную дала.

Будь до гроба мой вожатый!
Оживи мои мечты
И на горькие утраты
Брось последние цветы!

Прошла чреда душевного недуга;
Восходит солнце прежних дней.
Опять я твой, небесная подруга
Счастливой юности моей!
Опять я твой! Опять тебя зову я!
Покой виновный мой забудь,
И светлый день прощенья торжествуя,
Благослови мой новый путь!

Я помню дни, когда вдали от света
Беспечно жизнь моя текла,
Явилась ты с улыбкою привета
И огнь небес мне в грудь влила.
И вспыхнул он в младенческом мечтаньи,
В неясных грезах, в чудных снах,
И полных чувств живое излиянье -
Речь мерная дрожала на устах.
Рассеянно, с улыбкою спокойной,
Я слушал прозы склад простой,
Но весело, внимая тени стройной,
Я хлопал в такт ребяческой рукой.
Пришла пора, и юноша счастливый
Узнал, что крылося в сердечной глубине;
Я лиру взял рукой нетерпеливой,
И первый звук ответил чудно мне.
О, кто опишет наслажденье
При первом чувстве силы в нас!
Забилось сердце в восхищеньи
И слезы брызнули из глаз!
"Он твой - весь этот мир прекрасный!
Бери его и в звуках отражай"!
Ты сильный царь! С улыбкою всевластной
Сердцами всех повелевай!"

Внимая гордому сознанью,
Послушный звук со струн летел,
И речь лилась цветущей тканью,
И вдохновеньем взор горел.
Я жил надеждами богатый...
Как вдруг, точа весь яд земли,
Явились горькие утраты
И в траур струны облекли.
Напрасно в дни моей печали
Срывал я с них веселый звук:
Они про гибель мне звучали,
И лира падала из рук.
Прощайте ж, гордые мечтанья!..
И я цевницу положил
Со стоном сжатого страданья
На свежий дерн родных могил.
Минули дни сердечной муки;
Вздохнул я вольно в тишине.
Но прежних дней живые звуки
Мечтались мне в неясном сне.

И вдруг - в венце высокого смиренья,
Блистая тихою, пленительной красой,
Как светлый ангел утешенья,
Она явилась предо мной!
Простой покров земной печали
Ее воздушный стан смыкал;
Уста любовию дышали
И взор блаженство источал.
И был тот взор - одно мгновенье,
Блеснувший луч, мелькнувший сон;
Но сколько в душу наслажденья,
Но сколько жизни пролил он!
. . . . . . .  . . . . . . . . .
Прошла чреда душевного недуга;
Восходит солнце новых дней.
Опять я твой, небесная подруга
Счастливой юности моей!
Сойди ж ко мне! Обвей твоим дыханьем!
Согрей меня небесной теплотой!
Взволнуй мне грудь святым очарованьем!
Я снова твой! Я снова твой!
Я вновь беру забытую цевницу,
Венком из роз, ликуя, обовью,
И буду петь мою денницу,
Мою звезду, любовь мою!
Об ней одной с зарей востока
В душе молитву засвечу,
И, засыпая сном глубоко,
Ее я имя прошепчу.
И верю я, невинные желанья
Мои исполнятся вполне:
Когда-нибудь в ночном мечтаньи
Мой ангел вновь предстанет мне.
А может быть (сказать робею),
Мой жаркий стих к ней долетит,
И звук души, внушенный ею,
В ее душе заговорит.
И грудь поднимется высоко,
И мглой покроются глаза,
И на щеке, как перл востока,
Блеснет нежданная слеза!..

Ты строй мне дом, но с окнами на запад,
Чтоб видно было море-океан,
Чтоб доносило ветром дальний запах
Матросских трубок, песни поморян.

Ты строй мне дом, но с окнами на запад,
Чтоб под окно к нам Индия пришла
В павлиньих перьях, на слоновых лапах,
Ее товары - золотая мгла.

Граненные веками зеркала...
Потребуй же, чтоб шла она на запад
И встретиться с варягами могла.
Гори светлей! Ты молода и в силе,
Возле тебя мне дышится легко.

Построй мне дом, чтоб окна запад пили,
Чтоб в нем играл
                 заморский гость Садко
На гуслях мачт коммерческих флотилий!

Что нужды на себя приманивать вниманье
Завистливой толпы и гордых знатоков?
О Муза, при труде, при сладостном мечтанье
Ты много на мой путь рассыпала цветов!
Вливая в душу мне и жар и упованье,
Мой Гений от зари младенческих годов,
Поешь - и не другой, я сам тебе внимаю,
И грусть, и суету, и славу забываю!

Не бойся, муза! Нет!.. Я пылок, но не груб!
Я буду жалок, нем и холоден, как труп,
Иль самого себя я прокляну, тоскуя, —
Но верь: насилием тебя не привлеку я
К заветному столу, в свой мирный уголок,
И не заставлю я тебя, мою богиню,
Работать на меня, как черную рабыню!
Безумец иль торгаш бывает столь жесток!
И с грустью вижу я порой, как литератор
(Такие в меньшинстве: пока спасает Бог!)
Становится к тебе жестоким, как плантатор:
Затащит в кабинет и там, — какой позор! —
Хватает за руку, до боли стиснув пальцы,
И, повелительный в тебя вперяя взор,
Сажает подбирать причудливый узор,
Как вышивальщицу смиренную за пяльцы, —
Узор из тонких чувств, блестящих, ярких слов, —
И рифмы нанизать, как светлый ряд жемчужин
На радугу живых, ласкающих шелков…
Не ты ему нужна, — металл презренный нужен!
Конечно, как и все, металлу я не враг, —
Но ты, прекрасная, дороже мне всех благ,
Я для тебя живу! Как школьник жаждет лета, —
Я буду ждать тебя, ждать твоего привета —
И наглым приступом тебя не оскорблю:
Во-первых, потому что я тебя люблю,
А во-вторых… прости, я выражаюсь прямо:
Хотя богиня ты, но вместе с тем ты… дама!
Я старой школы сын — и даму покорить
Подчас и я не прочь, но с нею ни хитрить,
Ни быть невежливым, по-моему, не надо:
Взаимность — вольный дар, — не приз и не награда!
Любовь — созвучие, ласкающий аккорд!
И я, как трубадур, влюблен в тебя, но горд!
Я знаю: ты сама слетишь с высот лазурных,
Неслышною стопой сама придешь ко мне.
Но, прежде чем вкусить любви порывов бурных, —
Согласная на все, но лишь наедине, —
Пуглива как раба, как женщина пытлива,
Ты взглянешь: нет ли тех, на бедную печать
Кто любит налагать молчания печать…
Их, слава Богу, нет!.. И ты во мраке ночи
Расскажешь мне сперва, чьи горько плачут очи,
Кто счастьем обойден, как мачехою злой,
Кто, — жертва диких бурь, — в житейском море тонет,
Кто обманул людей и кто людьми не понят;
Шепнешь, в кого пора, как жгучею стрелой,
Метнуть отравленной рифмованной насмешкой
И в чьей тени душа могла бы отдохнуть…
И я задумаюсь… Ты вымолвишь: «Не мешкай!
И не оглянешься, как я в обратный путь
Сбираться стану вновь! Свиданья час недолог:
Чуть ясная заря подымет ночи полог, —
Проснется будничный невыносимый шум
И лиру заглушит… Воздушный замок дум
Растает маревом вдали неуловимо,
Исчезнет легкою, бесследной струйкой дыма!..»
Обнимешь ты меня — и я затрепещу,
И лихорадочно цевницу я схвачу:
Забыв хвалу и брань, — о том спою свободно,
Что дорого тебе, а не другим угодно!..

Портреты муз своих писали все поэты.
Они являлись им: по-гречески раздеты,
С восторженным огнем в сияющих очах,
Воздушны, хороши, с цевницами, в венках...
Моя не такова... Старушка, вся седая,
В чепце, с чулком в руках, прищурясь и моргая,
Частенько по ночам является ко мне,
Как будто наяву, а может, и во сне,
Как нянька, и меня - свое дитя больное -
Баюкает она то песенкой родною,
То сказки говорит, то ряд живых картин
Показывает мне; немало и былин
О старине поет, о тех, кому могила
Холодною землей давно уста закрыла,
И с небылицей быль плетет она шутя.
И, выпучив глаза, как малое дитя,
Я слушаю ее... как просто и наглядно
Звучит ее рассказ, как музыкально складно!..
А сколько теплых слов, заветных чувств родных
Мне слышится в речах разумных, хоть простых!
Мне кажется, что всё в ее рассказах ясно...
Что песни наизусть все знаю я прекрасно...
Что ряд живых картин, видений пестрый рой
В душе моей живут со всей их красотой,
Как в зеркале... Но вот прощается старуха:
"Усни, дружок, пора! - тихонько шепчет в ухо. -
Да не ленись смотри и завтра запиши,
Что рассказала я тебе в ночной тиши".
Ну, вот я и пишу... Но всё выходит бледно, -
И песенки звучат надтреснуто и бедно...

Бывает иногда пустынно и уныло 
В моей душе. Увы, того, что было, нет; 
Бескрылая, без сил, душа любовь забыла, 
Со мною милой нет. Я - не поэт. 

Восторги гордые молитв и славословий 
Игрою грустных грёз теперь заменены, 
И жребий горести мне выпадает внове, 
Даруя вновь и скорбь, и злые сны. 

В минутах жутких я и в тишине великой 
Молчу и чутко жду, и слышу ясно так 
Созвучье чудное; сокрыто в нём музыкой 
Лобзанье лёгкое... Знакомый знак, 

Как в двери лёгкий стук, сей звук неизъяснимый 
Вдруг предварит меня. Я молвлю: Муза, ты? 
И в Музе узнаю я девушки любимой 
Прелестные и нежные черты. 

В глухие воды бросив невод,
Под вещий лепет темных лип,
Глядит задумчивая дева
На чешую волшебных рыб.

То в упоении зверином
Свивают алые хвосты,
То выплывут аквамарином,
Легки, прозрачны и просты.

Восторженно не разумея
Плодов запечатленных вод,
Все ждет, что голова Орфея
Златистой розою всплывет.

В туман и холод, внемля стуку
Колес по мерзлой мостовой,
Тревоги духа, а не скуку
Делил я с музой молодой.

Я с ней делил неволи бремя -
Наследье мрачной старины,
И жажду пересилить время -
Уйти в пророческие сны.
Ее нервического плача
Я был свидетелем не раз -
Так тяжела была для нас
Нам жизнью данная задача!
Бессилья крик, иль неудача
Людей, сочувствующих нам,
По девственным ее чертам
Унылой тенью пробегала,
Дрожала бледная рука
И олимпийского венка
С досадой листья обрывала.
Зато печаль моя порой
Ее безжалостно смешила.
Она в венок лавровый свой
Меня, как мальчика, рядила.
Без веры в ясный идеал
Смешно ей было вдохновенье,
И звонкий голос заглушал
Мое рифмованное пенье.
Смешон ей был весь наш Парнас,
И нами пойманная кляча -
Давно измученный Пегас;
Но этот смех - предвестник плача -
Ни разу не поссорил нас.
И до сего дня муза эта
Приходит тайно разделять
Тревоги бедного поэта,
Бодрит и учит презирать
Смех гаера и холод света.

Восходом утра пробужденный, 
Я поднял очи: надо мной, 
Склонясь главою вдохновенной, 
Венком лавровым осененной, 
Стояла дева. Тишиной 
Лицо прекрасной озарялось, 
Улыбка млела на устах, 
И в ясных голубых очах 
Олимпа небо отражалось. 
Из уст коралловых текли 
Очаровательные звуки... 
И звуки те мне в грудь прошли, 
И, как целебные струи, 
В ней утолили сердца муки... 
И, упоенный, я узнал 
Богиню в деве вдохновенной, 
И на привет ее священный 
Слезой восторга отвечал. 
И с гаснущим лучом денницы, 
Легка, как тень, как звук цевницы, 
Сокрылась муза в небеса... 
Уже исчезла.... Но слеза 
Досель свежит мои зеницы, 
Как животворная роса... 
К поэту в грудь, как небо в волны, 
Глядятся мир и красота, 
И полны слов, и звуков полны, 
Дрожат отверстые уста! 

Долой с чела венец лавровый,-
Сорви и брось его к ногам:
Терн обагренный, терн суровый
Один идет к твоим чертам...

Когда я ночью жду ее прихода,
Жизнь, кажется, висит на волоске.
Что почести, что юность, что свобода
Пред милой гостьей с дудочкой в руке.
И вот вошла. Откинув покрывало,
Внимательно взглянула на меня.
Ей говорю: "Ты ль Данту диктовала
Страницы Ада?" Отвечает: " Я!".

Муза моя,
Ты сестра милосердия.
Мир ещё полон страданий и мук.
Пусть на тебя чья-то радость
Не сердится.
Нам веселиться пока недосуг.
Как не побыть возле горести вдовьей?
В доме её на втором этаже
С женщиной той
Ты наплачешься вдоволь.
Смотришь —
И легче уже на душе.
Не проходи мимо горя чужого,
Рядом оно
Или где-то в глуши…
Людям так хочется доброго слова,
Доброго взгляда
И доброй души!
Горем истерзана,
Залита кровью, —
Наша планета опасно больна.
Муза,
Ты сядь у её изголовья.
Пусть твою песню услышит она.
Знаю, что песня ничто не изменит.
Мир добротой переделать нельзя.
Всё же ты пой…
Это позже оценит,
Позже поймёт твою песню земля.

На склоне дней, больной, гонимый злой судьбою,
Забытый близкими, не знал я, что начать, -
И, обессиленный неравною борьбою,
В тупом отчаяньи стал музу призывать.
И вот она вошла ко мне с потусклым взором,
В печали, без венца и крылья опустив,
И седины мои отметила позором,
В тревожной памяти былое пробудив:

"Отвержена тобой, тебе я не подруга!
Давно остыл мой жар, - и я уж не пою...
Зачем ты призывал меня к одру недуга,
Зачем ты возмутил немую скорбь мою?
Где твой могучий стих, где чары вдохновенья,
Созвучья истины, добра и красоты?

Увы! в тебе погас весь пыл воображенья,
И силу творчества навек утратил ты!
Ты с лирой выходил на торг в венке поэта,
Ты на пиры сменял мир божиих чудес;
Ты пел земных владык и блеск большого света;
Ты отстранил любовь, возвестницу небес...
А с нею у тебя нередко мы бывали,
Ты с нами улетал в надзвездные края;
Мы в тех краях огонь священный добывали,
Чтоб тем живым огнем затлилась песнь твоя.
Тогда был цвет души; теперь плоды рассудка,
Век отрицания; нет веры ни во что:
Надежда - марево, любовь - плотская шутка,
И чистых радостей не хочет знать никто.
Поэзии уж нет, - она сошла в могилу;
И ныне всё по ней вздыхают старики;
Высокий идеал их внукам не под силу,
И вместо вещих струн гудят одни гудки!
Зачем же ты призвал меня к одру недуга,
Зачем ты возмутил немую скорбь мою?
Ведь ты меня отверг, - тебе я не подруга:
Давно мой жар остыл, - и я уж не пою!"

Я пал к ее ногам, с слезами умоляя
Не расторгать души надорванную связь;
Но муза, моему моленью не внимая,
Взмахнула крыльями и к небу унеслась.

Не ослеплен я музою моею:
Красавицей ее не назовут,
И юноши, узрев ее, за нею
Влюбленною толпой не побегут.
Приманивать изысканным убором,
Игрою глаз, блестящим разговором
Ни склонности у ней, ни дара нет;
Но поражен бывает мельком свет
Ее лица необщим выраженьем,
Ее речей спокойной простотой;
И он, скорей чем едким осужденьем,
Ее почтит небрежной похвалой.

Рано в тенистой дубраве являлась мне чудная дева,
Рано учила ребенка играть на свирели. Сломивши
Гибкий тростник у потока, в стволе я отверстия делал -
И, приложивши к устам, играл нестройные песни.
Муза, довольная мною, меня целовала в награду,-
И с младенчества я полюбил ее поцелуи.
Часто я играю с тех пор на звонкой свирели,
Часто на жарких устах моих веет дыханье богини.

Ты поднимаешься опять
На покаянные ступени
Пред сердцем Бога развязать
Тяготы мнимых преступлений.

Твои закрытые глаза
Унесены за край земного,
И на губах горит гроза
Еще не найденного слова.

И долго медлишь так — мертва, —
Но в вещем свете, в светлом дыме
Окоченелые слова
Становятся опять живыми —

И я внимаю, не дыша,
Как в сердце трепет вырастает,
Как в этот белый мир душа
На мягких крыльях улетает.

Я живо помню: навещала 
Меня богиня песнопений 
И в юном сердце зажигала 
Лампаду райских вдохновений. 

Как сына мать, так эта муза 
Меня любила страстно, нежно 
И время нашего союза 
Летело тихо, безмятежно. 

И я ту добрую богиню 
До двери гроба не забуду 
И вечно в сердце как святыню 
Ее слова лелеять буду. 

Зане я знал с ней в дни былые 
Все, что завидно для поэта 
И славу и мечты златые 
И мир душевный в бурях света. 

Богиня струн пережила
Богов и грома и булата;
Она прекрасных рук в оковы не дала
Векам тиранства и разврата.
Они пришли; повсюду смерть и брань,
В венце раскованная сила,
Ее бессовестная длань
Алтарь изящного разбила;
Но с праха рушенных громад,
Из тишины опустошенья,
Восстал - величествен и млад -
Бессмертный ангел вдохновенья.

В младенчестве моем она меня любила
И семиствольную цевницу мне вручила;
Она внимала мне с улыбкой, и слегка,
По звонким скважинам пустого тростника
Уже наигрывал я слабыми перстами
И гимны важные, внушенные богами,
И песни мирные фригийских пастухов.
С утра до вечера в немой тени дубов
Прилежно я внимал урокам девы тайной;
И, радуя меня наградою случайной,
Откинув локоны от милого чела,
Сама из рук моих свирель она брала:
Тростник был оживлен божественным дыханьем
И сердце наполнял святым очарованьем.

Нет, Музы ласково поющей и прекрасной
Не помню над собой я песни сладкогласной!
В небесной красоте, неслышимо, как дух,
Слетая с высоты, младенческий мой слух
Она гармонии волшебной не учила,
В пеленках у меня свирели не забыла,
Среди забав моих и отроческих дум
Мечтой неясною не волновала ум
И не явилась вдруг восторженному взору
Подругой любящей в блаженную ту пору,
Когда томительно волнуют нашу кровь
Неразделимые и Муза и Любовь...

Но рано надо мной отяготели узы
Другой, неласковой и нелюбимой Музы,
Печальной спутницы печальных бедняков,
Рожденных для труда, страданья и оков,-
Той Музы плачущей, скорбящей и болящей,
Всечасно жаждущей, униженно просящей,
Которой золото - единственный кумир...
В усладу нового пришельца в божий мир,
В убогой хижине, пред дымною лучиной,
Согбенная трудом, убитая кручиной,
Она певала мне - и полон был тоской
И вечной жалобой напев ее простой.
Случалось, не стерпев томительного горя,
Вдруг плакала она, моим рыданьям вторя,
Или тревожила младенческий мой сон
Разгульной песнею... Но тот же скорбный стон
Еще пронзительней звучал в разгуле шумном.

Все слышалося в нем в смешении безумном:
Расчеты мелочной и грязной суеты
И юношеских лет прекрасные мечты,
Погибшая любовь, подавленные слезы,
Проклятья, жалобы, бессильные угрозы.
В порыве ярости, с неправдою людской
Безумная клялась начать упорный бой.
Предавшись дикому и мрачному веселью,
Играла бешено моею колыбелью,
Кричала: мщение! и буйным языком
На головы врагов звала господень гром!

В душе озлобленной, но любящей и нежной
Непрочен был порыв жестокости мятежной.
Слабея медленно, томительный недуг
Смирялся, утихал... и выкупалось вдруг
Все буйство дикое страстей и скорби лютой
Одной божественно-прекрасною минутой,
Когда страдалица, поникнув головой,
"Прощай врагам своим!" шептала надо мной...

Так вечно плачущей и непонятной девы
Лелеяли мой слух суровые напевы,
Покуда наконец обычной чередой
Я с нею не вступил в ожесточенный бой.
Но с детства прочного и кровного союза
Со мною разорвать не торопилась Муза:
Чрез бездны темные Насилия и Зла,
Труда и Голода она меня вела -
Почувствовать свои страданья научила
И свету возвестить о них благословила...

Слывшая младшею дочерью
Гроз, из фамилии ливней,
Ты, опыленная дочерна
Громом, как крылья крапивниц!

Молния былей пролившихся,
Мглистость молившихся мыслей,
Давность, ты взрыта излишеством,
Ржавчиной блеск твой окислен!

Башни, сшибаясь, набатили,
Вены вздымались в галопе.
Небо купалося в кратере,
Полдень стоял на подкопе.

Луч оловел на посудинах.
И, как пески на самуме,
Клубы догадок полуденных
Рот задыхали безумьем.

Твой же глагол их осиливал,
Но от всемирных песчинок
Хруст на зубах, как от пылева,
Напоминал поединок.

Муза ушла по дороге,
Осенней, узкой, крутой,
И были смуглые ноги
Обрызганы крупной росой.

Я долго ее просила
Зимы со мной подождать,
Но сказала: "Ведь здесь могила,
Как ты можешь еще дышать?"

Я голубку ей дать хотела,
Ту, что всех в голубятне белей,
Но птица сама полетела
За стройной гостьей моей.

Я, глядя ей вслед, молчала,
Я любила ее одну,
А в небе заря стояла,
Как ворота в ее страну.

С благоговейною душой
Поэт, упавши на колены,
И фимиамом и мольбой
Вас призывает, о камены,
В свой домик низкий и простой!

Придите, девы, воскресить
В нем прежний пламень вдохновений
И лиру к звукам пробудить:
Друг ваш и друг его Евгений
Да будет глас ее хвалить.

Когда ж весна до вечных льдов
Прогонит вьюги и морозы —
На ваш алтарь, красу цветов,
Положит первые он розы
При пенье радостных стихов.

Пришла и села. Счастлив и тревожен,
Ласкательный твой повторяю стих;
И если дар мой пред тобой ничтожен,
То ревностью не ниже я других.

Заботливо храня твою свободу,
Непосвященных я к тебе не звал,
И рабскому их буйству я в угоду
Твоих речей не осквернял.

Всё та же ты, заветная святыня,
На облаке, незримая земле,
В венце из звезд, нетленная богиня,
С задумчивой улыбкой на челе.

Мало мне воздуха, мало мне хлеба,
Льды, как сорочку, сорвать бы мне с плеч,
В горло вобрать бы лучистое небо,
Между двумя океанами лечь,
Под ноги лечь у тебя на дороге
Звездной песчинкою в звездный песок,
Чтоб над тобою крылатые боги
Перелетали с цветка на цветок.

Ты бы могла появиться и раньше
И приоткрыть мне твою высоту,
Раньше могли бы твои великанши
Книгу твою развернуть на лету,
Раньше могла бы ты новое имя
Мне подобрать на своем языке,—
Вспыхнуть бы мне под стопами твоими
И навсегда затеряться в песке.

Муза-сестра заглянула в лицо,
Взгляд ее ясен и ярок.
И отняла золотое кольцо,
Первый весенний подарок.

Муза! ты видишь, как счастливы все —
Девушки, женщины, вдовы...
Лучше погибну на колесе,
Только не эти оковы.

Знаю: гадая, и мне обрывать
Нежный цветок маргаритку.
Должен на этой земле испытать
Каждый любовную пытку.

Жгу до зари на окошке свечу
И ни о ком не тоскую,
Но не хочу, не хочу, не хочу
Знать, как целуют другую.

Завтра мне скажут, смеясь, зеркала:
«Взор твой не ясен, не ярок...»
Тихо отвечу: «Она отняла
Божий подарок».

О муза! наша песня спета.
Приди, закрой глаза поэта
На вечный сон небытия,
Сестра народа - и моя!

Обезьяний стильный профиль,
Щелевидные глаза,
Губым - клецки, нос - картофель:
Ни девица, ни коза.

Волоса - как хвост селедки,
Бюста нет - сковорода,
И растет на подбородке -
Гнусно молвить - борода.

Жесты резки, ноги длинны,
Руки выгнуты назад,
Голос тоньше паутины
И клыков подгнивших ряд.

Ах, ты, душечка! Смеется -
Отворила ворота...
Сногсшибательно несется
Кислый запах изо рта.

Щеки глаз припали к коже,
Брови лысые дугой.
Для чего, великий боже,
Выводить ее нагой?!

         Для множества причин
Противно имя мне писателя и чин;
С Парнаса нисхожу, схожу противу воли
Во время пущего я жара моего,
И не взойду по смерть я больше на него,—
         Судьба моей то доли.
    Прощайте, музы, навсегда!
Я более писать не буду никогда.

   Памяти М. Лонгинова

"Ты ль это, муза? Что с тобою?
Ты вся в слезах? Ты где была?"
- "Увы! гонимая судьбою,
Я ночь в участке провела!
Меня к допросу притянули,
Корили дерзостью идей,
Свободой слова попрекнули
И чуть не высекли, ей-ей!
В тюрьму грозилися упрятать,
И дело тем порешено,
Что мне не только что печатать,
Но и писать запрещено..."
- "Трудненько жить литературе!
Да и кому ж теперь легко?
У нас подвержены цензуре -
В сосцах кормилиц молоко,
И лепет колкого народа,
И пылкой юности мечты,
И честь, и совесть, и свобода,
И песен пестрые цветы!
У нас, в видах на помощь божью,
Живая речь запрещена
И между истиной и ложью
Стоит цензурная стена
Да лес штыков непроходимый...
Какого ждать уж тут добра?
Да ты куда?"
             - "Прощай, родимый!
Пойду проситься в цензора".

Всего стихотворений: 34

Количество обращений к теме стихотворений: 3320