Виктор Петрович Буренин (1841-1926)

• Биография Виктора Буренина

Все стихотворения Виктора Буренина на одной странице

- Оглавление -

Diable m’emporte!* Гулять я вышел
От Concorde** и вдоль «аркад».
Что ж? — едва ль не в каждой арке
Полицейские стоят!

Sacrebleu!* о Tour Saint-Jacques*** я
Прошагал всю Риволи —
И клянусь вам, полисмены
Непрерывной цепью шли!

Sacristie!* К Пале-Роялю
Выхожу я: тут и там
Полицейские повсюду —
Посредине, по углам!

Cent milles diables!* Иду я дальше:
Rue Saint-Marc, quartier Breda****
Охраняет равномерно
Полицейская орда!

Ventre-saint-gris! Вот на бульвары
Занесла меня судьба.
Что же? — вижу полисменов
Я у каждого столба!

* "Черт возьми!", "Сто тысяч чертей!" и т. п. 
ругательства (франц.).
** Площадь Согласия (франц.).
*** Башня Сен-Жак (франц.).
**** Улица Сен-Марк, квартал Бреда (франц.).

    (СТИХОТВОРЕНИЕ ГЕНЕРАЛА АЛЕКСЕЯ ТОЛСТОГО)

Притекши из коммуны 
Во храм, где чтут науку, 
Два лада, ликом юны, 
Гуляют рука в руку. 
        
Он с гривой лошадиной, 
Она в очках и "стрижка", 
В руках у ней Дарвин и -- 
О, страх! -- Сканцони книжка. 
        
Вкруг них не скал уступы, 
Не сень дерев с каскадом -- 
Распластанные трупы 
Простерты длинным рядом. 
        
Ей весело, невесте, 
Пищит она с приветом: 
"О милый! лепо вместе 
Тела крошить ланцетом". 
        
И взор ее он встретил 
И стан ей обнял гибкий. 
"О милая! -- ответил 
Со страстною улыбкой.-- 
        
С тобой здесь совокупно 
Берем науки дар мы, 
Но скоро зал сей трупный 
Преобразят в казармы!" 
        
"Как быть сей небылице! -- 
Воскликнула невеста.-- 
Иль для казарм в столице 
Иного нету места?" 
        
А он: "Моя ты лада! 
Казармам места много, 
Но нигилистам надо 
Задать острастку строго..." 

Магазин Базунова. Два «благонамеренных».

1-й благонамеренный

Кто сей толстый, Базунова
Запрудивший магазин?

2-й благонамеренный

Это он явился снова,
Нигилизма ярый сын!

1-й благонамеренный

Что ж, воздержанный начальством,
Стал ли нынче он смирней?

2-й благонамеренный

Нет, увы, с былым нахальством
Всё шипит, шипит, как змей!

1-й благонамеренный

Что ж, великого Каткова,
Заслужившего хвалу,
Он…

2-й благонамеренный

Отделывает снова,
Изрыгнув Москве хулу!

1-й благонамеренный

Что ж, исполнен прежней блажи,
Отвергает дерзко он
Даже?..

2-й благонамеренный

Ну, ему все «даже» —
Бред, сумбур, мечтанья, сон!

1-й благонамеренный

Что ж, ужель опять скандалы
Он пускает, как пускал?

2-й благонамеренный
(махнув рукой)

Что тут! все как есть журналы
Поголовно обругал!

1-й благонамеренный

Что ж, ужель опять «мальчишки»
В нем найдут себе притон?

2-й благонамеренный

Да уж в этой первой книжке
Им хвалы слагает он!

1-й благонамеренный

Что ж, ужель раздастся снова
Возмутительный «Свисток»?

2-й благонамеренный

Да, сей бич всего святого
В надлежащий выйдет срок!

Оба вместе
(с ужасом)

О, бежим от Базунова:
Нас враждебный гонит рок!

Невский проспект. Сходятся: М. Достоевский, Громека
и Краевский; у каждого «Современник».

Достоевский

Появился!

Громека

Вот он!

Краевский

Эка
Толщина-то, толщина!

Громека

Да… а кто ж, как не Громека,
Разрешению вина?
В прошлой «хронике» я смело
Стал начальству объяснять,
Что теперь пора приспела
Нигилистам волю дать.

Достоевский
(язвительно)

Ну, почтеннейший мой, смею
Объяснить вам, на свою
Написали вы на шею
Эту мудрую статью!
Вот уж с ними солидарность
Вы иметь бы не должны:
Посмотрите, в благодарность
Что вам пишут «свистуны».
(Показывает ему какую-то статью.)

Громека

Что? невежда я и школьник?!
(Громовым голосом.)
Ну так слушай, Невский град:
«Современник» есть крамольник!
Нигилизм — ужасный яд!

Достоевский
(Краевскому)

А меня на «почве» милой
Оскандалили!

Краевский
(меланхолически)

Грущу…

Достоевский

Ну, да я сберуся с силой:
Купно с Федором отмщу
Иль Косицу напущу!

Голоса благонамеренных
из атмосферы

Сей журнал — исчадье мрака!
В нем хозяин — сатана!

Краевский

Так, друзья мои; однако
Толщина-то, толщина!

В русской церкви за обедней
Весь beau monde наш собрался;
Там Тургенева я встретил;
Поболтали с полчаса.

«Каково, Иван Сергеич,
Поживаете?» — «Merci.
Всё пишу о нигилистах —
Русь от них Христос спаси!»

«Нет ли с Севера известий?»
— «Вот Некрасов пишет мне,
Будто всякий день ему я
Всё мерещуся во сне».

«Что вы?» — «Право! зазывает
В «Современник»; ну, да я
Не поддамся, симпатию
В сердце к «Вестнику» тая».

                               На Ф. Сологуба

                   Приди

В золотистых предместьях моей души
Гуляют голубые курицы с белокурыми волосами.
Они клохчут в сонной неге, а зеленое сомнение
Запевает свою печальную трупную песню.
Белые думы, оранжевые мечты о счастии,
Будто мотыльки в вечерний час над тростником,
Кружатся и трепещут над лазурью моего сердца,
Отражают теплые муки и отблески любви.
Приди, о приди, мое божество, моя тихая ласка!
Месяц уже завел бледную музыку своих мечтательно-
вдумчивых лучей:
Фиолетовые тоскующие ароматы
Обвивают замирающую от страсти землю...
Приди!

Это было печальное утро: туман
Над столицей свой саван гробовый
Распростер, с неба дождь, будто слезы, лился,
Веял холод повсюду суровый…

Я на площадь пришел… Там толпа собралась,
Эшафот поднимался там черный:
Три ступени, дощатый помост и на нем
Столб с тяжелою цепью позорный.

В строй сомкнувшись, солдаты стояли кругом,
Палачи на помосте гуляли,
И жандармы задами своих лошадей
С наглым видом толпу оттесняли.

Отделения Третьего мерзостный штаб
Тут же был — и с султанами кепи
Любовались с злорадством жестоким, когда
Укрепляли железные цепи…

Небо было темно, ветер жалобно выл…
Час за часом тянулся уныло…
Сердце было мучительной пыткой полно
И тоской ожидания ныло…

Раздался стук колес… Загремел барабан,
И карета подъехала… Вышел
Из нее человек — и его на помост
Палачи повели… Я не слышал

Вздохов скорби в толпе: каждый в сердце таил
Муки сердца… но взоры сверкали
Скорбным гневом… Он шел мимо нас, и пред ним
Все мы головы низко склоняли.

Бледен лик его был, но смотрел, как всегда,
Он с иронией горькой… Своими
Палачами он был окружен, но в тот миг
Не они — он смеялся над ними…

Но когда, приговор прочитавши, к столбу
Притянули ему цепью руки
И с открытым челом он стоял под дождем
С бледным ликом, исполненным муки, —

О, тогда вздохи скорби толпа не могла
Превозмочь… и у женщин катились
Слезы, горькие слезы из глаз,
И сердца наши злобою бились…

Палачи! Как Христа, приковали его
У столба казни цепью позорной,
Приковали за то, что к свободе он звал,
Что насилья был враг он упорный!..

    (ФЕЛЬЕТОН 89)

Блещут солнца лучи над столицей -- 
Подморозило -- градусов пять; 
В три часа на проспект вереницей 
Вышла публика наша гулять. 
Где ни глянешь -- румяные губки, 
Взоры, полные сладостных чар; 
Разноцветно-узорные юбки 
Затопили совсем тротуар. 
Сколько роскоши в модных костюмах! 
Созерцая изящество их, 
В эстетически-пламенных думах 
Я слагаю восторженный стих 
Гениальным Парижа модисткам, 
В чьих издельях, как знаете вы, 
И зимой, даже с видимым риском, 
Щеголяют богини Невы. 
        
Львы столичные в шляпах и кепи 
Важно ходят вперед и назад, 
О гранитные плиты, как цепи, 
Сабли воинов статных гремят. 
Поглядишь -- всё знакомые лица... 
Светел день иль темны небеса, 
Но без них невозможны столица 
И проспект в три-четыре часа: 
Секретарь из посольства персидского, 
Земских сборищ оратор и граф; 
Дети князя Платонова-Сицкого, 
Два гвардейца, Борис и Евграф; 
Петербургских трактиров и клубов 
Вечный гость и глава шулеров 
Александр Алексеич Сугубов 
И писатель известный Перов... 
(Прозевала в нем публика гения, 
По журналам читая его, 
Но собрал он свои сочинения 
И из гения стал ничего). 
        
Вот проходит разносчик с газетами 
(Европейский решительно вид!). 
У него генерал с эполетами 
Покупает родной "Инвалид". 
Покупает без торгу, но дешево: 
Семь копеек за номер дает, 
С твердой верой, что бездну хорошего 
Он в почтенной газете найдет. 
Современная нам журналистика -- 
Генералу известно -- плоха: 
Не выходит печатного листика, 
Чтобы в нем не вралась чепуха. 
Но к изданиям сей категории 
"Инвалид" он не может отнесть: 
В нем статьи по военной истории, 
В нем приказы по армии есть. 
Я знаком с генералом Дитятиным, 
Побеседовать десять минут 
На проспекте весьма будет кстати нам, 
Не сочтемте ж беседу за труд. 
        
-- Генерал! -- А, мое вам почтение! 
-- Вышли тоже на Невский пройтись: 
Надоело писать сочинения, 
Книги есть наподобие крыс? 
Одобряю. (И речь генеральскую 
Перервал оглушительный смех.) 
Вот, смотрите, как вашу канальскую 
Продают журналистику! Эх, 
Знать, газетчикам плохо приходится: 
Высылают товар на лотках!? 
-- За границей давно эдак водится. 
-- За границей! да нам на кой прах? 
Ведь газеты не сельди копченые, 
Не лимоны иль яблоки... Вот 
Литераторы -- люди ученые, 
А смешите собою народ! 
Впрочем я, при сей верной оказии, 
Приобрел "Инвалид" -- потому 
Знать желаю о подвигах в Азии 
И о прочем дать пищу уму... 
. . . . . . . . . . . . . . . . . . 
Что ж, домой в самом деле отправиться, 
Иль еще побродить нам с толпой? 
Мне шатанье по Невскому нравится,-- 
Здесь, как все, я доволен собой. 
От Аничкова моста до Мойки 
И от Мойки к Аничкову вспять,-- 
Хоть стопы у меня и не бойки,-- 
Я могу прогуляться раз пять, 
Мимо окон с блестящими стеклами, 
Где товар, обольщающий глаз, 
И француженки с лицами блеклыми 
Выставляются всем напоказ. 
Мимо Кача, где тьма "подстаканников", 
Мимо лавок и "модных домов", 
Мимо главных контор разных "Странников", 
"Библиотек", "Бесед" и "Листков". 
        
Ну, однако ж проспект очищается, 
Разыгрался толпы аппетит: 
Много франтов в тоске сокрушается, 
Где бы им пообедать в кредит. 
Доменики, Дюссо и Борели! 
К вам с тоской устремился их взгляд. 
Гениально у вас прежде ели, 
А теперь очень скромно едят. 
В дни былые любимцы Беллоны 
К вам стекались толпами; теперь 
Для жрецов ненасытных Мамоны 
Ваших храмов затворена дверь; 
По кухмистерским бродит их стая, 
Смирно кушает скверный форшмак, 
Иль, котлеты свиные глотая, 
За обед отдают четвертак! 
Видно, дни их блаженные прожиты, 
Денег в долг не дает ростовщик... 
Но, сатирик, скажи, для кого же ты 
Поднимаешь караюш.ий крик? 
Пой различными самыми метрами, 
Негодуй в фельетонных стихах -- 
Речь твоя разнесется, как ветрами 
В чистом поле разносится прах!.. 

«Плохо, Петр Иваныч?»
— «Плохо, Петр Ильич!
Думал, нынче за ночь
Хватит паралич:
Слышали, в суде-то
Что творится? Ох,
Верьте мне: нас это
Наказует бог!

Школьникам, мальчишкам —
Просто стыд и срам —
Поблажает слишком
Председатель сам!
Вежлив, как в салоне:
«Смею вам сказать…»
В эдаком-то тоне
С ними рассуждать!

Ну, и адвокаты
Тоже молодцы-с!..
Русь, вперед пошла ты —
Эй, остерегись!
Коль в суде так будут
Вольно говорить,
Гласный этот суд-ат
Надо затворить!

Уж и приговором
Одолжили нас!
Мы убийцу с вором
Строго судим — да-с!
Если ж — вот прогресс-то! —
Покарать мятеж
Надо судьям — теста
Мягче судьи те ж!..

Коли в этом роде
Всё пойдет — ей-ей,
Русь на полном ходе
К гибели своей!
Да-с, прогресс сей ввержет
Нас злосчастья в ров,
Если не поддержит
Господин Катков!»

1

Патриоты и пророки
Педефил и Педемах
За любезную отчизну
Ощутили в сердце страх.

И была причина страху:
От полярных хладных льдов
И до «пламенной Колхиды»
Зрится гибель всех «основ».

Разложение проникло
В нравы, в мысли и сердца,
Благочиние в презреньи,
Беспорядкам нет конца…

2

Основанье государства
Есть семья — ковчег всех благ;
Что же зрят в семье российской
Педефил и Педемах?

Дети грудь сосут и мыслят —
Чтоб развиться поскорей —
О химическом составе
Молока их матерей!

Пососавши, начинают
О семейном рабстве речь,
Утверждая, что отцы их
Не имеют права сечь!

3

Чем народы крепки? — верой
В провидение; но ах,
Веры сей не зрят в отчизне
Педефил и Педемах.

Благочестие утратив,
Миллионы россиян
Убеждаются, что люди
Родились от обезьян;

Что из всех законов вечных
Человечеством один
Руководит — тот, который
В наши дни открыл Дарвин.

4

Отторжение окраин
Может Русь низвергнуть в прах;
Что же видят по окраинам
Педефил и Педемах?

Видят ковы и интриги,
Равнодушье «высших сфер»
К обрусительным приемам
И забвенье прежних мер,

Видят вывески на польском,
На немецком языках —
И трепещут патриоты
Педефил и Педемах.

5

Пресса здравая есть признак
Здравой жизни; что ж в статьях
Русской прессы обретают
Педефил и Педемах?

Порицание порядка,
Непочтительность к властям,
Недостаток уваженья
К греко-римским словарям.

Вредный дух демократизма
И глумление — о страх! —
Над мужами, коих имя
Педефил и Педемах.

6

Обозрев все эти страхи,
Педефил и Педемах
Порешили непреложно
Справить Русь во всех частях.

Ради цели сей ликейский
Храм воздвигнув в наши дни,
В нем работать принялися
Древних мальчиков они.

В этих мальчиках лекарство
Всей Руси от гнойных ран,
Эти мальчики исправят
Радикально россиян.

7

Но в ликее, что содержат
Педефил и Педемах,
Дивных мальчиков немного,
Русь меж тем обширна страх.

«Хорошо бы, — мнят пророки, —
Современных всех ребят
В древних мальчиков обделать» —
И проект о сем строчат;

И поспешно посылают
К славным невским берегам
С несомненною надеждой,
Что его одобрят там…

8

«Если нам удастся, — мыслят
Педефил и Педемах, —
Провести проект, к величью
Русь пойдет на всех парах.

Нигилизма дух исчезнет
Навсегда — и россов род,
Классицизмом просвещенный,
Власть над миром обретет.

Если наш проект отвергнут,
Сгибнет Русь вконец: таков
Жребий стран, где отрицают
Пользу древних языков!..»

ЭПИЛОГ

Слух идет, что, сею мыслью
Педефил и Педемах
Занимаясь непрестанно,
Повредилися в умах!

(Бесконечное стихотворение)

Под душистою веткой сирени
Пред тобой я упал на колени.
Ты откинула кудри на плечи,
Ты шептала мне страстные речи,
Ты склонила стыдливо ресницы...
А в кустах заливалися птицы,
Стрекотали немолчно цикады...
Слив уста, и объятья, и взгляды,
До зари мы с тобою сидели
И так сладко-мучительно млели...
А когда золотистое утро
Показалось в лучах перламутра,
Ты сказала, открыв свои очи:
"Милый, вновь я приду к полуночи,
Вновь мы сядем под ветку сирени,
Ты опять упадешь на колени,
Я закину вновь кудри за плечи
И шептать буду страстные речи,
Опущу я стыдливо ресницы,
И в кустах защебечут вновь птицы...
Просидим мы, о милый мой, снова
До утра, до утра золотого...
И когда золотистое утро
Вновь заблещет в лучах перламутра,
Я скажу, заглянув тебе в очи:
Милый, вновь я приду к полуночи,
Вновь мы сядем под веткой сирени..."

       И так далее, без конца.

Грянул гром не из тучи…
Ах я грешник окаянный!
Я себя в восторге чистом
До сегодняшнего полдня
Называл матерьялистом.

Был я к Бюхнеру привязан,
Покоряясь общей моде,
И читал его девицам
В запрещенном переводе.

Наводил на дам московских
Больше, чем все черти, страха,
Проповедуя идеи
Молешотта, Фейербаха!

Но ко мне внезапно в душу
Благодать сошла господня:
Мне Юркевич многоумный
Свет ее открыл сегодня.

Доказал он мне — о небо,
Я предвидеть это мог ли! —
Психологии незнанье
В обожаемом мной Бокле!

Горько плачь, несчастный Бюхнер,
Достодолжную острастку
Обещает дать тебе он,
Сняв с твоей системы маску!

Для девиц и дам московских
Ты не будешь страшной тенью,
Не привьешься гнойной язвой
К молодому поколенью!

Вот тебе пример: навеки
Я прощаюся с тобою,
Породнил меня Юркевич
С философией иною;

Почитать я буду старших,
Полон к ним благоговенья,
И в великий пост намерен
Справить ровно два говенья!

                I
             ПУБЛИКА

                1

   "Видел ты?" - "Видел вчера!"
   "Ну, каково впечатленье?"

   "От Боборыкина слышал - Петра:
   Гений, талант вне сравненья!
   Все в ней равно высоко -
   Мимика, пластика, чувство...
   Критик известный Чуйко
   Зрит в ней царицу искусства...
   Стасов в театре кричал
   Громко, как будто валторна:
   Сара - актрис идеал,
   К ней равнодушье позорно!
   Пролил Грустилин Тарас
   Слез умиления пару,
   И под конец десять раз
   Публика вызвала Сару".

   "Гм... но, скажи, каково
   Мненье твое-то?"
                    "Да что же...
   Внешность не очень тово:
   Кости, брат, только да кожа.
   Платья, брильянты... Игра?..
   Ну, да не стоит об этом! -
   Мне в департамент пора -
   Завтра прочтем по газетам".

                2

"Искусства дивная Весталка!
Верх благородства каждый жест!" -
"Эх, что мне жест? Тонка, как палка
И признака нет этих мест..." -
"Но в голосе какие нотки,
Каким трагизмом полон взор!.." -
"Ну, братцы, бросьте - что за спор!
Идем в буфет и хватим водки!"

                3

      Мельхиоровый кофейник,
      Спирт пылает огоньком;
      То повеет эс-букетом,
      То запахнет чесноком.

      Жозефина Стасюлаки,
      Ривка Шмуль, Орас барон,
      Ицка Шутин, Мошка Шабаш -
      В сборе весь синедрион.

      Ицка Шутин горячится:
      "Пред талантом Сары в прах
      Надо падать!.." Жозефина
      Стасюлаки молвит: "Ах!"

      "Маньифик!"- лепечет Ривка,
      Изготовив бутерброд;
      Мошка Шабаш, улыбаясь,
      Молча смотрит Ривке в рот.

      Поджимая важно губы,
      Говорит барон Орас:
      "Да, мы избранное племя -
      Сколько гениев у нас!"

      И кипит кофейник звонко,
      Спирт пылает огоньком;
      То повеет эс-букетом,
      То запахнет чесноком...

                II
         ЦЕНИТЕЛИ И СУДЬИ

      Боборыкин Петр несется
      Легче ветра или пара
      И в восторге восклицает:
      "Сара, Сара, Сара, Сара!"

      Рядом с ним стремится Стасов,
      Полон дикого угара,
      И гудит, как сто тромбонов:
      "Сара, Сара, Сара, Сара!"

      Вслед за ними мчится Утин,
      Надуваясь, как опара,
      И кричит он в упоеньи:
      "Сара, Сара, Сара, Сара!"

      Господин Чуйко вприпрыжку
      Скачет, красный весь от жара,
      И лепечет, задыхаясь:
      "Сара, Сара, Сара, Сара!"


               III
            ПОКЛОННИКИ

    Я видел Сару в Адриене -
    И пал пред нею на колени.
    Я видел Сару в Маргарите -
    И молвил: "Люди, все умрите!"
    Я Сару увидал в "Фру-Фру"
    И вскрикнул: "Нет, я сам умру!"

Красные собаки желтой ненависти
Грызутся с белыми собаками розовой любви,
А беззаботные гуси людского равнодушия
Смотрят на это и глупо гогочут: "га-га".
Моя ультрамариновая фея с морковными кудрями!
Разве ты не поняла еще
Своим лазурно-кристальным сердцем,
Отчего грызутся в моей душе
Красные собаки желтой ненависти
С белыми собаками розовой любви?
Отчего беззаботные гуси людского равнодушия
Смотрят на это, вытягивая свои шеи,
Отчего они глупо гогочут свое "га-га" -
Разве ты не поняла, не поняла еще?

Я любил за чашкой кофе
Восседать в cafe Durand.
Там февральской революцьи
Начался плохой роман.

Там фразерствовал когда-то
Благородный гражданин,
Автор разных медитаций
И виконт де Lamartine.

Там в дни оны «депутаты»
Проживали годы в час,
Революцью создавая
И волнуясь из-за масс!

А теперь сидят там чинно
Буржуа и пьют лафит,
И пред входом полицейский
Ходит мрачен и сердит…

       (На А. А. Блока)

В спальне свет. Готова ванна,
   Ночь, как тетерев, глуха.
Спит, раскинув руки, донна Анна,
   И под нею прыгает блоха.

Дон Жуан летит в автомобиле,
   На моторе мчится командор,
Трех старух дорогой задавили...
   Черный, как сова, отстал мотор...

Настежь дверь - и Дон Жуан сел в ванну,
   Фыркать начал, будто рыжий кот.
Вдруг шаги.- "Подай мне донну Анну!" -
   Командор неистово орет.

Но, дурацким криком не сконфужен,
   Дон Жуан все фыркает в воде.
"Я ведь к Анне зван тобой на ужин:
   Где же донна Анна, где?"

На вопрос жестокий нет ответа.
   Фыркает средь ванны Дон Жуан.
Донна Анна дремлет до рассвета.
   Командор стоит как истукан.

Всего стихотворений: 16