|
Русские поэты •
Биографии •
Стихи по темам
Случайное стихотворение • Случайная цитата Рейтинг русских поэтов • Рейтинг стихотворений Угадай автора стихотворения Переводы русских поэтов на другие языки |
|
Русская поэзия >> Борис Алексеевич Верхоустинский Борис Алексеевич Верхоустинский (1888-1919) Все стихотворения Бориса Верхоустинского на одной странице Alter ego Когда взгляну на колыбель Уснувшего ребенка, Вдруг запоет во мне свирель Ликующе и звонко. Я не один в моем пути, Победа впереди! Во мраке вековых лесов Я шел, изранил ноги. И вот устал, упасть готов, Не отыскав дороги. Оруженосец верный мой, Тебе идти на бой! Истлеет бархатный наряд На дремлющем скелете, Но жизнь не двинется назад: Жив человек на свете: Моя душа, моя любовь С земли воспрянет вновь! «Современный мир» № 7, 1913 г. Апокалипсические триолеты I. Не устрашили бури Иоанна — Ни бледный конь, на нем же всадник — Смерть, Ни гневный взгляд распутницы багряной… Не устрашили бури Иоанна! Как странник, шел к земле обетованной, Вокруг него сгорала в муках твердь — Не устрашили бури Иоанна, Ни бледный конь, на нем же всадник — Смерть. II. Увидел Иоанн вселенское смятенье — Гремит в трубу князь мрака Сатана, Выходит зверь в кровавом исступленье… Увидел Иоанн вселенское смятенье. О, Иоанн! тебе дано смиренье, Тебе любовь победная дана… Увидел Иоанн вселенское смятенье — Гремит в трубу князь мрака Сатана. III. Но ты прочел пылающие числа, Начертанные в черных небесах; Ты видел сев таинственного смысла… Но ты прочел пылающие числа. Десница смерти над тобой повисла И горы обратились в прах. Но ты прочел пылающие числа, Начертанные в черных небесах. IV. — Я, Иоанн, вам говорю, народы; Пребудьте твердыми, как камень-адамант! — Сгорают города, леса, поля и воды… — Я, Иоанн, вам говорю, народы: — Обрушатся небес хрустальных своды — И тяжести вражды не выдержит Атлант… — Я, Иоанн, вам говорю, народы: — Пребудьте твердыми, как камень-адамант! V. Все падает, одна любовь нетленна, Стоит на страже светлый Серафим — Всевидящее Око над вселенной.. Все падает, одна любовь нетленна! Вотще Антихрист вырвался из плена, Гордыней адскою и злобою томим: Все падает, одна любовь нетленна — Стоит на страже светлый серафим! «Новый журнал для всех». № 9, 1915 Бояре Славно сшит охабень мой боярский, Будто жар, сияют жемчуга; Как прошёлся в нём по гриде царской, Потемнели очи у врага. И повёл бровями он спесиво: Мол, видали виды на веку, Да приметил я -- обновка в диво, Только держит слово начеку. -- Князь Семён! -- ему я молвил кротко: -- Эка нынче ранняя весна... Что невесел? аль томит заботка, Благ ли царь восстанет ото сна? Зеленее ржавчины от меди Испитые щёки стали вдруг: -- Думал я о винах и о снеди, Тяжело застольником быть, друг! -- Знамо дело! -- молвил я лукаво, Смерив князя с ног до головы: -- А скажи-ка, будет ли облава?.. Спальник, стольник -- знаете всё вы. Князь ответил: -- Нонче милость ляхам, Примет царь послов от Короля, А потом пойдёт со свитой к плахам: Поросла изменою земля. -- Ну, а кто спознается с могилой? -- Я врага с усмешкою спросил. -- Потерпи, мой свет, узнаешь, милый! -- Прошипел и прочь засеменил. Вышел царь и посохом сурово Загремел, идя на пышный трон. Все немы, ни возгласа, ни слова... Все царю отвесили поклон. Рынды в белых шапках с топорами Молчаливо встали по бокам. Я блеснул моими жемчугами, Грудь подставив солнечным лучам. 1911 Боярышня С позаутрок, с позаранок в многоцветное гляжу, Да коклюшками играю, да коклюшками вяжу. Споро вяжутся узоры из намотанных шелков: Родна матушка гневлива, светел батюшка суров. У него ли, государя, плетка шелковая есть — Охмелеет, осерчает, красной девице не сесть… А у матушки родимой больно тяжкая рука, Ручка матушки дебела, ручка матушки хлестка. Как ударит по румяным, по девическим щекам: «Погляди еще в оконце! Ты увидишь! Я те дам!» Долго треплет, долго возит, приговаривает зло, — Ручки белые, родные, да девице не бело. «Не кори меня, родная, что в оконце я гляжу: У оконца посветлее, я у светлого вяжу». Родна матушка не верит: «Не пойдешь с ним под венец! Эка пара: он-от сотник, воевода, чай, отец». Ах, боярышни, боярышни, подруженьки мои, Ночи темные горюю, я горюю целы дни! С позаутрок, с позаранок в многоцветное гляжу, Да коклюшками играю, да коклюшками вяжу. 1912 * * * В воротах срывается калитка. Смерть восходит в тихий терем мой. Я склонилась ниже над иглой, И порвалась шелковая нитка. Но быстрей взмахнула я иглою, Чтобы смерть слепую обмануть, А она — за согнутой спиною Говорит: — Пора и отдохнуть! Встала я, взглянула смерти в очи: — Подожди, укроюся фатой! Но она ответила: — Там ночи, Любоваться некому тобой. 1915 * * * В саду моем черемуха опала, И хороводы белых лепестков Легли на землю вешнюю устало, Земле готовя радостный покров. Но расцветают яблони-сестрицы В моем саду, украшенном весной, А на заре ликующие птицы Любовной песней славят мир земной. И тотчас я встаю с моей постели И выхожу в обрадованный сад… И слышу стон заманчивой свирели — Идет пастух миролюбивых стад. А в небесах — восставшее светило С тревогой нежной озирает мир. В глухой душе благая зреет сила — Прекрасна жизнь, обилен царский пир. «Современный мир» № 6, 1912 Война Крикнула черная пасть: "Смертью захвачена власть! Вам уготовано пасть!" Пушка, хранящая гром, Бьет беспощадным ядром В гневе безумно-слепом. Кровь разлилась по полям... Ужас летит по рядам... "Люди! Пощады не дам". Ранив последнюю грудь, Кончили ядра свой путь. "Мертвым и тихим пребудь!" Рваное знамя вдали... С воем голодным ушли Дети усталой земли. Вороны мертвых клюют, Волки истерзанных рвут. Меркнет недавняя быль, Стелется снова ковыль. <1 апреля 1912> * * * Выйду в сад осенний, Прислонюсь к рябине — Не услышу пений: Тихо, как в пустыне. Соловей влюбленный Улетел за счастьем… Вянет сад зеленый, Мучимый ненастьем. Белая беседка Хмелем не повита — Бьется в стекла ветка, Дверь полуоткрыта. На песке размытом След ноги ушедшей: Я в саду забытом, В радости прошедшей. 1912 Грязные ножки Почернели белы ножки, белы ноженьки мои, Белы ножки загрязнились, пробираючись в пыли. Повстрепались русы косы, подбирай не подбирай: В путь-дороге обронила косоплетку невзначай. Да не жги ты, злое солнце, не хлещи, холодный град! Не срывай, разгульный ветер, с головы бессчастной плат! Я иду в престольный город, в златоглавую Москву, На расправу к государю я злодея призову. «На боярина лихого, царь великий, бью челом! Прикажи его, спесивца, не щадя, стегать кнутом». Коли скажет, коли спросит: «Да помилуй! Почему?» «То за малого ребенка!» — ты держи ответ ему. «Что, боярин величавый, али вон из головы, Как травил малютку псами средь зеленой муравы?» Не обидьте молодицу, подворотные стрельцы, — Укажите мне, родные, государевы дворцы. Слышен хохот неумолчный: «Ай да баба — егоза! Накричала, нашумела, будто летняя гроза». Издевались, надсмехались, пропустили: «Проходи!» А за пропуск взяли медный образок с ее груди. А у думного приказа сняли красный сарафан, «Бес! — приказному вскричала. — Нечестивый истукан!» А в Кремле высокостенном все бояре — шутники, Забавляясь, подпалили кос кудрявых волоски. Да у Красного Крылечка, под немалым, знать, хмельком. Государь Иван Васильич грудь пробил ей посошком. Наземь рухнула, затихла, только серые глаза Горько, жалобно глядели на немые небеса. 1912 * * * Если мне погибнуть в этой битве Обезумевших народов суждено, Помяну тебя в моей молитве, Выпивая смертное вино. Не отыщешь ты моей могилы, Порастет она высокою травой… Ты меня живого полюбила, Для тебя останусь я живой. В лес придешь — шумит, шумит дремучий; В пенье птиц лесных услышишь голос мой, А когда сорвешь цветок пахучий, Прикоснусь к твоей душе душой Вспомни, как на севере печальном Средь седых болот кричали журавли… Криком журавлиным, стоном дальним Отзовусь из матери-земли. Только жизнь любимых разлучает, Но у смерти этой черной власти нет: Для любимых глаз не угасает Исходящий из могилы свет. 1916 Златошвея У боярыни кика расшита шелками, Расшивала я кику сама: Жемчуга нанизала, болела очами, — Пролетела в работе зима. К вешним дням, как назло, стала кика готова, Пособила я кику надеть, А боярыня, молвив: «С затеей обнова!» Повелела в ларец запереть. Заперла я и ключ отдала ей, вздыхая: Расшивала-то кику сама… Чай, и мне бы к лицу, чай, и я молодая… Чай, приелась в работе зима. 1912 * * * Опять предо мною раскинулось поле И коршун парит в небесах… A ветер играет, и радует воля… Лежу в полевых васильках. Да, я — королевич, прославленный Марко. Высок синетканный шатер. Устал — отдыхаю. Вот круглая чарка. И Марко к ней руку простер. Та чарка чеканки искусной, в каменьях. Сияет, и жжет, и горит. Так буду же пить, буду пить до забвенья Из чарки, что в небе висит. Раскинуты руки, привычные к бою, — Спит Марко среди васильков. Лишь ветер, играя, зовет за собою: — Встань, Марко, будь к бою готов! Медвяные травы ковром благовонным Готовят для витязя путь. — Вставай, королевич! Вставай обновленным! Меча в васильках не забудь! Встает королевич, по чистому полю Конь верный несется к нему. И — снова на битву, и снова на волю — За зори, за темную тьму. Цветы улыбаются вслед, Желая для Марко побед. Сияет червонная чарка. Забыл в небесах ее Марко. 1913 Просфора Смерть пришла к воеводе, Не таясь, при народе — Он сидел за столом, Люди били челом. Воевода намедни Получил на обедне Просфору от царя. И, поклон сотворя, Съел ее без остатка, Да, была больна сладка. С той поры свет не мил: Щедро царь угостил! Как сидел у стола. Разбирая дела. Так и умер… без крика. Очи глянули дико На икону в углу, Будто слали хулу, И угас воевода. Не уладив народа. 1912 Пустыня Мать моя, святая Русь, Если я к тебе вернусь Невредимым с битвы, — Что же дашь душе моей За печаль кровавых дней, За мои молитвы? Не приму казны златой Некорыстною рукой — Малая отрада! На железо и на медь Принаскучило глядеть — Подавно не надо. Самоцветные шелка Не сули издалека — Прохожу в холстине… Подари душе моей Тишину твоих полей, Одари пустыней! В лес войду — в зеленый скит: Птица с птицей говорит, Лес шумит листвою. На гнилой присяду пень, Буду слушать целый день, Говорить с собою. Дай мне ширь твоих полей, Солнце ясное пролей, Как живую воду: Был я мертв, но встал опять Мир полей благословлять, Позабыв невзгоду. …Там вступлю в зеленый скит, Знаю, летопись лежит Там на аналое… Очиню перо ножом, Поучение потом Напишу такое: «Были, с лютостью прошли Поругатели земли В поисках наживы, — Покарал за то Господь Злата алчущую плоть — Духоборцы живы». …Мать моя, святая Русь! Если я к тебе вернусь Под шатер твой синий, Даруй ширь твоих полей, Солнце ясное пролей, Утоли пустыней! 1916 Суженый Голубей ручных кормила я Оржаным зерном. Голос вдруг за мною: — Милая! Думаешь о ком? На широкий двор вбежала я, Всадничек за мной. Говорит: — Да ты удалая! Не беги! Постой! Схоронилась я во тереме, Челядь созвала. Вижу — голубь блещет перьями. Быстрый, как стрела. Ни коня, ни конна воина На дворе моем… Я была обеспокоена И бледна лицом. Ввысоке, в тесовой горенке, Ночь всю напролет Не спалось мне, а на зореньке Кто-то, чу! — поет. Подошла к окну высокому — Витязь под окном… Что же надо черноокому В терему моем? 1915 Тишина Дом голубой с железной крышей, И палисадник перед ним… Труба кирпичная. А выше Лиловой струйкой вьется дым. У потускнелого окошка Старуха древняя в платке, И рядом с нею дремлет кошка На темно-желтом сундуке. А на стене две стрелки строго Обходят белый циферблат. До боя времени немного, Сейчас часы заговорят. И кошка серая лукаво Ртом мелкозубчатым зевнет, Прищурясь, поглядит направо И, успокоившись, заснет. И в домик с крашеною крышей Опять вселится тишина. И будут двигаться все тише Две стрелки, жаждущие сна. «Современный мир» № 5, 1912 г. Всего стихотворений: 16 Количество обращений к поэту: 5418 |
||
russian-poetry.ru@yandex.ru | ||
Русская поэзия |