Владимир Геннадиевич Тардов (1879-1938)

Все стихотворения на одной странице

- Оглавление -

День угас. И месяц встал печальный.
Над рекой — тумана покрывало.
И давно уж где-то в роще дальней
Бездомовница-кукушка куковала.

Пахнет сад черемухою нежной,
Жадно озимь пьет струи прохлады,
А вверху, в пустыне безмятежной
Ночь зажгла свои далекие лампады.

Спит село. Бьет в доску сторож чуткой,
А старушки детям шепчут сказки…
Спи, дитя. Закрой спокойно глазки.
Матерь Божия хранит тебя, малютка!.. 

Праздник… Сумерки… Гондола…
Лунный блеск… Кружатся мошки…
Свет условленный в окошке…
Баркарола… Баркарола…

«Кто здесь?» — «Я здесь, я, saluto!»
«Ах, мой милый форестьере!»
«К вам, примерно, на минуту»
«Bona sera, bona sera!..»

Встреча… Шепот… Смех… Объятья…
Много ласки, много вздора…
«Надевайте же, синьора,
Ваше праздничное платье,

Выходите, — и avanti!
По пути здесь есть таверна,
Там бутылочку, примерно,
С вами выпьем кьянти, кьянти!»

Запах Портичи мудреный,
Запах жареных каштанов…
Мандолины… Миллионы
Тараканов, тараканов…

Нежный стан моей плутовки…
Легкий вздох… Движенье ножки…
Треск распущенной шнуровки,
Блошки, блошки, блошки, блошки…

Полог… Шепот… Смех… Объятья,
Ласки губ и ласки взора…
«Ах, сомнете вы, синьора,
«Ваше платье, ваше платье…»

«Mia bellâ! Jo t’amo!»
«Ах, синьор, боюсь щекотки!
Все узнают в околотке!
Сколько срама, сколько срама!..

Не могу я снесть удара,
Можно ль так бесцеремонно!
Ах, спаси меня, Мадонна,
И великий Сан-Дженнаро!..»

Поцелуи: uno, due…
Стон тоски в безмолвье ночи,
Счастьем дышащие очи…
«Ах, мой милый, не могу я,

Не могу я… Вот напасть-то! —
Стал он холоден, как камень.
Где же страсть-то? Где же страсть-то?
Где же страсть-то, где же пламень?»

Io riposo… Безмятежно»
Нежно дышит грудь Алисы…
И в окошко веют нежно
Кипарисы, кипарисы…

Снова трепет. Поцелуи.
А с соседней кампаниллы
Вторит благовест унылый:
Аллилуйа, аллилуйа…

Утро… Солнце… Смех… Объятья…
Кос развившиеся прядки…
«Ах, синьора, — ваше платье
Не в порядке, не в порядке».

«Милый мой, придешь, наверно?
На дороге у Распятья
Нынче в полночь, так примерно,
Буду ждать я, буду ждать я.

Буду ждать я до рассвета,
Вся дрожа от знойной муки,
Не могу я снесть разлуки,
Poveretta, poveretta!»

За­жглись огни. Сме­ясь, про­хо­дят маски.
Ве­се­лый шум, ве­се­лая толпа.
«Поз­воль­те про­во­дить!?» — «Рас­ска­зы­вай­те сказ­ки!
Я мо­ло­да, си­ньор, но не глупа…»
«Глаза у вас… того… Глаза лихие».
«Да не про вас они! Ах, что за мо­лод­цы,
Сол­да­ти­ки про­шли. А это кто такие?
Она суха, как жердь, а он — на­о­бо­рот —
Румян и кругл, как спе­лый по­ме­ра­нец; 
К Ко­стан­ца тоже ведь, по­жа­луй, их несет
Крив­лять­ся и ска­кать, от­пля­сы­вая танец,
По­ка­мест до поту обоих не прой­мет!
А это, в сто­роне, кто важно так идет?
В зубах — си­га­ра, по­ступь офи­це­ра,
А! Illustrissimo signoro, bona sera,
Maestro милый мой!.. Вон бри­тые tedeschi,
Что в San-Kallisto ходят с фо­на­рем,
Ка­кие-то раз­гля­ды­ва­ют фрес­ки,
А ве­че­ром ша­та­ют­ся вдво­ем…
Ка­кой-то ста­ри­чок под­ми­ги­ва­ет слав­но,
Неся вина объ­е­ми­стый гра­фин…
Вон — на углу крив­ля­ет­ся за­бав­но
Пред Ко­лом­би­ною влюб­лен­ный Ар­ле­кин.
Ах, по­це­луй мне шлет кра­си­вый eccelenza
И от­вер­нул­ся сам, — как будто неспро­ста!..

 
А зав­тра — пост… И шесть недель поста!
И ис­по­ведь потом и скуч­ный фра Ло­рен­цо.
Он ска­жет нам, что наша жизнь пуста,
Что пост — един­ствен­ный есть кла­дезь бла­го­да­ти,
Он ска­жет нам, что мы с Ма­рьет­той — тати,
Что цар­ство Божие таким не суж­де­но,
Кто слу­жит, как и мы, за­быв­ши стыд давно,
На­ту­рой для всего за­ез­же­му скуль­пто­ру
И много раз­но­го, яз­ви­тель­но­го вздо­ру;
За­ста­вит ка­ять­ся и пла­кать о гре­хах
И на ко­ле­нях, с чет­ка­ми в руках,
Взды­хать и мор­щить­ся, на­шеп­ты­вая «Ave».
Се­год­ня ж — нет! Свя­той отец не в праве
Нам за­пре­тить ве­се­лье в этот раз!
Мы с Пьет­ро встре­тим­ся се­год­ня у Ко­лон­ны.
Там, по усло­вию, раз­лу­кой ис­том­лен­ный,
Он будет ждать меня на­вер­но через час.
Се­год­ня вволю с ним мы в клубе по­тан­цу­ем
И слав­но по­ку­тим. Се­год­ня мы — живем!
По шум­ным ули­цам с ним об руку прой­дем —
Украд­кой по­да­рит меня он по­це­лу­ем…
Свя­той отец од­на­ж­ды мне ска­зал,
Что гре­шен по­це­луй, затем, что он ско­ро­мен,
Но скро­мен милый мой, и по­це­луй так скро­мен…
И, на­ко­нец, се­год­ня кар­на­вал!
В зна­ко­мом ка­бач­ке у дяди То­ма­чел­ли, —
Ну, как не со­гре­шить, когда гре­шит весь Рим —
За­кон­чим вечер мы та­рел­кой vermicelli
И на де­серт немнож­ко со­гре­шим… 

Давно ль горизонт был суров, и угрюм
Седою задернутый мглою,
А нынче весенний, торжественный шум
Гудит над веселой землею!

Вчера под моим одиноким окном
Уж ласточки стаей летали
И, теплым и светлым разнежены днем,
Так весело все щебетали.

На белых сиренях в просторах аллей
Развернуты липкие почки,
Два раза уж пел на заре соловей,
И белые брезжились ночки.

И я в эти дни так взволнован, так рад
И солнцу и травке зеленой
И в рощу спешу, тополей аромат
Я грудью вдохнуть обновленной.

О, радость весны, о, раздолье полей,
О, первой грозы грохотанье,
И ласточек щебет и с милой моей
Во мглистую полночь свиданья!.. 

В этом мире, где случайный
Мы нашли себе приют,
Вместе с нами тихо, тайно
Беды злобные живут.

Их не видно. Но собака
Две-три ночи напролет
Воет горько среди мрака:
Беды ходят у ворот.

Горьки стоны сов угрюмых
В башнях брошенных церквей,
И рыдает кто-то в трюмах
Обреченных кораблей.

В темный час, полны тревоги,
Жмутся лошади к кустам:
То за вами на дороге
Беды ходят по пятам.

В каждом доме, где случайный
Вы нашли себе приют,
Вместе с вами, тихо, тайно
Беды злобные живут.

Их не видно. Словно мыши,
Беды прячутся в углах,
Но вся жизнь под этой крышей,
Все судьбы — у них в руках.

Их не видно. Им удобно;
И весь день, как тайный враг,
Беды пристально и злобно
Сторожат ваш каждый шаг.

Беды мудры: тот, кто болен,
Кто испуган, как овца,
Кто уныл и богомолен,
Пусть спокойно ждут конца, —

Их не тронут; горькой казнью
Беды мстят лишь тем из нас,
Кто доволен, кто боязнью
Не встречает каждый час.

Тот, кто счастлив, тот, кто молод,
Кто, смеясь, глядит вперед, —
Пусть боится: скрытый молот
Завтра счастье разобьет.

Счастье шумно, счастье пышно,
Счастье в праздничных венках;
Беды движутся неслышно, —
Ведьмы старые в туфлях.

Зимней ночью, словно в сказке,
В старом доме пир шумит,
Лица бодры, полны ласки,
Льется пенье, вальс звучит…

Мчатся пары в легком строе…
Но, считая ход минут,
В верхнем запертом покое
Беды прячутся и ждут.

Кончен праздник. Смолкло пенье.
Люди спят спокойным сном…
И скрипят с тоской ступени:
Беды сходят в старый дом.

Жуткой, тихой вереницей
Обойдут его кругом,
Зорко всматриваясь в лица
Всех, что спят спокойным сном,

Ряд морщин на них проводят.
А когда петух поет,
Их уж нет, они уходят.
Завтра — кто-нибудь умрет.

Седой орел попал в неволю к людям,
Но от скупцов земных он к солнцу улетел.
Снегам вершин и скал могучим грудям
Понес тоску свою. Он быть один хотел
И рассекать молчанье бездн холодных.
И чуткий зрак в долины устремлять,
Ища добыч. Но трепет крыл свободных
Орел не мог свободно направлять.
Был слеп орел! И в высях благородных
Он умереть хотел в снегах вершин,
Он умереть хотел совсем один.
Но крошка ласточка, смешная дочь долин,
В расселину скалы от бури залетела,
К орлиным крыльям ластилась несмело,
Просила ласки, крова и тепла.
Он отогрел ее и сладко так заснула
Смешная ласточка. И злая ночь прошла.
Проснувшись, ласточка в долину упорхнула
И зерен несколько пшеничных принесла,
Чтоб накормить голодного орла.
«Мы будем жить» — орлу она шептала.
Но зерна оттолкнул орел и улетел, —
В снегах вершин своих он умереть хотел.
И долго ласточка печально щебетала…
С тех пор она себя непонятой считала.

Свет ве­чер­ний, пе­чаль­ный,
Тени синие, стран­ные.
Тихо бреду я до­ро­гой ту­ман­ною.
Ты не жди, друг мой даль­ний.

В этот час суе­вер­ней
Я люблю оди­но­че­ство,
Люди не знают, какие про­ро­че­ства
Есть в при­ро­де ве­чер­ней.

Как глу­бо­кое озеро
В тихой строй­но­сти хвой­ной,
Мое серд­це спо­кой­но, спо­кой­но.
И пе­чаль­но, как озеро.

Но пе­чаль моя ра­дост­на, —
Тайны в су­мра­ке реют,
Кры­лья мира в душе моей веют
И душа моя ра­дост­на.

Все мне близ­ко, как в сказ­ке.
Мир и я — в еди­не­нии.
И самой смер­ти я слышу те­че­ние
И ей рад я, как ласке. 

Взгляни в окно, — какая ночь!
Акации цветут.
И волны, воды вешние
Без умолку поют.

Упали тени четкие
От лиственниц густых,
А сосны, словно призраки
В одеждах золотых!

Взгляни на небо звездное:
Мир чуден и велик,
И важной тайной связаны
Вся ночь и каждый миг.

Ты слышишь эти шорохи
Средь чуткой тишины, —
То бред земли рождающей,
Ночь спит и видит сны.

А мысль не спит печальная,
Тревожная, бредет
И счастье невозможное
Мучительно зовет…

Растает тень. И ночь уйдет,
И день придет за ней.
И ближе к смерти новый день,
И горе у дверей.

Увяли доб­рые цветы, цветы весны,
Цветы моей мечты, цветы моей пе­ча­ли.
Я лес спро­сил: где ты? И сосны от­ве­ча­ли:
За­будь! Все умер­ло. Оста­лись толь­ко сны.

Один, опять один! Во­круг — тоска глу­хая
И ли­стья па­да­ют. Мне жутко без тебя;
И я зову тебя, зову, еще любя!..
Но дом мой пуст. Часы мои счи­тая,

Несча­стья пря­чут­ся в углах. А у окна
Стол­пи­лись Тьмы, тес­нясь и угро­жая,
И ночи нет конца! Вер­нись ко мне, род­ная,
Вер­нись, моя лю­бовь, вер­нись, моя весна! 

Вдалеке от споров шумных,
От волнений и тревог,
От грехов и слез безумных,
Знаю тихий уголок,

Где шумит, синея, море,
Отражая небеса
И гуляют на просторе
В синем море паруса…

Где в цветущую долину
Смотрят выси темных гор…
Там, когда-нибудь раскину
Свой скитальческий шатер.

Там, больной и утомленный
Вечной верой в Идеал,
Буду смерти ждать, смущенный
Вечной жизнью вечных скал.

Буду ждать, покуда Парки
Нитку жизни допрядут…
Ах! Там ночи страстно жарки,
Там магнолии цветут…

Там зарей, когда стихают
Шум людской и треск цикад,
Над заливом сонным тают
Звуки струнных серенад…

Там, взобравшийся на кручи,
Дремлет старый городок,
С римской башнею могучей,
С древним мостом чрез поток.

Словно старец на покое
Поджидает смертный час,
Весь — предание живое,
Весь — времен живой рассказ.
 
 

Видел, люди, я не мало —
Слышу, шепчет старина, —
Помню ясно Аннибала,
Помню галлов времена…

Здесь, где нынче у колонны
Розы пышно разрослись, —
Здесь когда-то легионы
С шумным варваром дрались.

Там, взгляни, на стлевшей груде
Камней старого дворца
В сталь закованные люди
Умирали без конца…

И сломились стены форта
Перед натиском живым,
И могучая когорта
Вся легла за славный Рим.

Время мчалось… В вечность канул
Век вражды, как сон прошел,
Но из праха вновь воспрянул
Рима царственный орел.

И боролись люди снова
И на смерть покорно шли,
Защищая трон святого
Папы, кесаря земли…

И во имя Идеала,
Что был распят на кресте,
Крови пролили не мало
Снова братья во Христе.

Но едва-едва успели
Мне дожди обмыть броню,
Вновь в скалистой цитадели
Люди подняли возню.

Блеск кометы — nova Stella,
Novus rex — сулил войну,
Глупый дука Гвичинелло
Защищать взялся страну.

Задрожали гор уступы,
Отражая звук рогов,
И растерзанные трупы
Крепостной устлали ров.

Долго бой кипел упорный,
И, Мадонне помолясь,
Мир с соседом, мир позорный
Заключил безумный князь.

Здесь военною грозою
Сонмы рыцарей Креста
Бесконечною волною
Во святые шли места.

Наш князек, сверкая броней,
Вновь восстал за Идеал, —
Помолившися Мадонне
С сарацином воевал.

Лил он кровь там полной чашей,
Грабил, жег и, наконец,
Возвратясь, Мадонне нашей
В дар привез златой венец…

Здесь, меж гор, долиной низкой,
Где шумел кровавый пир,
Проходил Франциск Ассизский,
К Идеалу звал весь мир…

Год за годом, новь за новью
То война, то мир, то сон,
И опять горячей кровью
Нас залил Наполеон.

Пал и он, как все кумиры —
Нынче — бог, а завтра — прах, —
И австрийские мундиры
Запестрели на горах.

Барабанные удары
Долго слушал этот свод —
Здесь томились карбонары,
Умирая за народ…

Здесь — вот этою тропою —
Гарибальди пробегал,
Призывая снова к бою,
Умирать за Идеал.

Стары стали. Годы — бремя…
Все, что было, — все прошло,
И плющом зеленым время
Нас неслышно обвило…

Отживет и ваше племя,
Все, что будет, — все пройдет,
И плющом забвенья время
Мир безумный обовьет. 

Резвились ласточки под кровлею моей
И целый Божий день о чем-то щебетали…
О, пташки милые, когда б вы только знали,
Как полюбил я вас. Вы даль родных полей,
Вы родину напомнили мне снова…
Как будто часть небес и воздуха степного
И песни долгие печальных мест родных
Вы принесли на крылышках своих. 

Я вижу — далеко, ах, очень далеко, —
Деревня бедная над речкой прихотливой.
Легко здесь дышится, — живется нелегко!..
Вот церковка над ней ютится сиротливо.
Здесь, помню я, измученный народ
Молился Господу, прося смиренно чуда,
В голодный год, в тяжелый, черный год…
Но чуда не было… И каждый день отсюда
На кладбище, что дремлет над рекой,
Сосновые гробы носили торопливо.
Но год прошел. И ожил край родной,
Все вынес наш народ, — страдалец молчаливый…

Вот старый сад. И пруд, затянутый узором
Кувшинок лапчатых… Вот милый, старый дом.
И здесь, под стрехою, с веселым разговором
По зорям ласточки кружились над гнездом.
Так живо помню все: весна… в мое окно
Глядятся яблони, все белые от цвета…
Здесь девушка одна… давно, ах, как давно…
О, ласточки, зачем я помню это?.. 

Был день… давно… с тех пор промчались годы…
Зимой, на площади, в толпе… в тот светлый день
Над бедною страной мелькнула тень,
Прекрасная, как небо, тень свободы…

Восстали смелые. И доблестная речь
Сменила рабское молчанье, стон ненастья…
Толпа… Мятежники… И грянула картечь.
И потонул в крови прекрасный образ счастья!

Потом… там, в крепости… мучительный рассвет…
Свершилось! Над молчащими стенами
Железный ангел ржавыми петлями
Скрипел… Он небесам сказал: их больше нет!

Их было пять, повешенных. Другие
Погибли там, в тайге, в острогах, в рудниках…
Их песни вещие лишь дебри вековые
Да звезды слышали в холодных небесах. 

Все было кончено!.. И потянулись годы,
Что год, — то тягостней, суровей и черней
Над бедною землей. Висела ложь над ней
Как крепостных темниц безрадостные своды.

Но билась мысль! Во мгле, ночной порою
Железный ангел видел: над Невою,
Когда тюремщик спит, среди дворцов Петра
Свободы тень, как тать, бродила до утра!

И в ужасе дрожал. Он знал: придет мгновенье;
Еще немного дней бесславья — и конец!
И родина, восстав, терновый свой венец
Сорвет, и светлый день блеснет освобожденья!

Ло­шад­ки сытые бегут неуто­ми­мо,
И предо мной из синей по­лу­тьмы
Вста­ют холмы, бе­гу­щие все мимо,
Озера, скалы, вновь, опять холмы…
Как тихо здесь! Уны­лая при­ро­да
Мол­чит, за­сты­ла вся в уны­ло­сти своей;
И нет тебя, ро­ди­мых стран сво­бо­да,
Род­ная ширь, про­стор моих сте­пей!..

Вот хи­жи­на… Вхожу. Со­всем темно.
Здесь фин­ская корч­ма и отдых, слава Богу!..

Хри­пят часы… Я жду уже давно;
И на пу­стын­ную крем­ни­стую до­ро­гу
Со ску­кою гляжу сквозь пыль­ное окно.
Пе­чаль­ной песни но­ю­щие звуки…
Ле­ни­вый лай со­ба­ки у крыль­ца…
Пе­ре­до мной, ока­ме­нев от скуки,
Хо­зя­ин финн, сло­жив спо­кой­но руки,
Мол­чит и курит, курит без конца…
«Го­то­вы ло­ша­ди!..» Хо­зя­ин у по­ро­га
Нам мед­лен­но рукой по­ма­хи­ва­ет вслед
И, как он сам, угрюм его при­вет…
А перед нами — преж­няя до­ро­га.
И снова в путь, — и вновь из синей тьмы
Мель­ка­ют скалы, камни перед нами,
И вновь вста­ют зна­ко­мы­ми ря­да­ми
Холмы бе­гу­щие, ле­си­стые холмы…

Мне снился твой голос: с неведомой лаской
Он что-то шептал мне в ночной тишине,
Какой-то прелестной, несбыточной сказкой
Меня он тревожил во сне.

Я видел твой образ; по-прежнему милый,
Склонясь в полутьме он глядел на меня
С любовью во взоре, с улыбкой унылой,
Как будто куда-то маня.

И тихо смеясь, вся полна трепетаньем,
Ты близко, так близко прильнула ко мне
И, вдруг обняла, подарила лобзаньем…
О, друг мой, то было во сне! 

Рез­ви­лись ла­сточ­ки под кров­лею моей
И целый Божий день о чем-то ще­бе­та­ли.
О, птич­ки милые, когда б вы толь­ко знали,
Как по­лю­бил я вас. Вы ширь род­ных полей,
Вы ро­ди­ну на­пом­ни­ли мне снова…
Как будто часть небес и воз­ду­ха степ­но­го
И песни дол­гие пе­чаль­ных мест род­ных
Вы при­нес­ли на кры­лыш­ках своих.

Я помню… да­ле­ко, ах, очень да­ле­ко —
Де­рев­ня бед­ная над реч­кой при­хот­ли­вой…
Легко здесь ды­шит­ся — жи­вет­ся не легко…
Вон цер­ков­ка над ней бе­ле­ет си­рот­ли­во…
Здесь, помню я, из­му­чен­ный народ
Мо­лил­ся Гос­по­ду, прося сми­рен­но чуда,
В го­лод­ный год, в ужас­ный, чер­ный год.
Но чуда не было, и каж­дый день от­сю­да
На клад­би­ще, что дрем­лет над рекой,
Сос­но­вые гробы но­си­ли то­роп­ли­во.
Но год про­шел — и ожил край род­ной,
Все вынес наш народ, стра­да­лец мол­ча­ли­вый…

Я помню: под горой ста­рин­ный бар­ский дом…
И там, под стрехою, с ве­се­лым раз­го­во­ром
По зорям ла­сточ­ки кру­жи­лись над гнез­дом!..
И ста­рый сад и пруд, по­дер­ну­тый узо­ром
Кув­ши­нок лап­ча­тых… Вес­ной в мое окно
Гля­де­лась яб­ло­ня… Под ней — «ска­мья за­ве­та»…
Здесь де­вуш­ка одна — давно, ох, как давно…
О, ла­сточ­ки, зачем я помню это?..

Свинцовые тучи столпились вдали
Над сонным простором волны,
Тяжелые тени на берег легли,
Над землею слетелися сны…

Угаснуло солнце… Безжизненный луч
На хмурую землю взглянул из-за туч,
И ветер, примчавшись из дали ночной,
Пролетел над усталой волной…

Отбившейся чайки оборванный крик
В холодном пространстве повиснул на миг
И, словно прощальная песня земли,
Потонул в беспредельной дали…

Угаснуло солнце… Печальная мгла
Прозрачным туманом весь мир обняла
И, смутной и странной тревоги полна,
Что-то глухо лепечет волна…

Над омутом черным в трущобе лесной,
Где дремлют косматые ели,
Где леший хохочет под тьмою ночной,
И злобные воют метели
Молва говорит, — там, чуть полночь пробьет,
Является призрак тоскливый:
Над омутом черным всю ночь напролет
Тень женщины бродит красивой.
Она вся бела, в серебре от луны, —
Одетая в саван убогой, —
Печальные очи слезами полны,
Смятенье в чертах и тревога…
Раскиданы кудри по бледным плечам
И руки простерты без цели,
И смутным и странным внимают речам,
Качаясь, косматые ели…
Тот призрак кого-то печально зовет.
И стонет, как будто в испуге
И странную, тихую песню поет
О милом, потерянном друге.
Потом над обрывом замрет, вся бледна
В сияньи, разлитом луною,
И молча глядит, ожиданья полна,
И катятся слезы рекою.
И слушает жадно, и снова зовет
И зов ее полон смятенья;
Но мертво вокруг, только вьюга метет,
И снова по краю обрыва идет
Одетое в саван виденье…
Ей эхо внимает в трущобе лесной
Ей путник внимает трусливый
И мимо спешит он и Деве Святой
Молитву творит торопливо.
Когда ж засветлеет в лесу, рассветет, —
Виденье рассыплется прахом,
И путник, коль мимо, случится, идет,
Людским удивляется страхам…
Все пусто. Лишь там, где стонала она
У края глухого обрыва,
Стройна и красива, стоит там одна,
В снегу вся, плакучая ива.
 
Недолго по Маше поплакала мать:
Кто душу утопит — грешно поминать —
Ее без попа схоронили,
Да вместо креста — чтоб русалке не встать, —
Могилу колом утвердили.
С тех пор это место крещеный народ
Проклятым зовет боязливо:
Как Машу зарыли, весной, в тот же год
Там выросла стройная ива.
Та ива — не ива, молва говорит, —
То грешная душенька Маши.
Она только днем на могиле стоит,
А в ночь — оборотится Машей,
И бродит и плачет о доле своей
И просит покоя, рыдая,
И хохотом добрых пугает людей,
Помилуй нас, Матерь Святая!.. 

Я помню, — старый сад, аккорды фортепьяно…
Внезапный шум раскрытого окна…
Дышала грезой ночь… И, словно в дымке сна,
Вдруг женственная тень мелькнула у фонтана
И тайны сказочной и прелести полна…
Дышала грезой ночь и смутною тревогой…
Луна взошла… И сеть ее лучей
Казалась светлою серебряной дорогой,
Дорогой на небо… О, солнышко ночей,
Свети тоске моей во тьме минут бессонных!..
Луна взошла, и ожил старый сад,
И статуй мраморных изящный ожил ряд
И купы тихие магнолий благовонных.
С залива тихого принесся всплеск весла
И песня, — словно стон мучительно-безбрежный;
И чутко вздрогнула серебряная мгла!
И зависти полна и горести мятежной
Венера мертвая из мраморных очей
Слезу горячую, казалось, уронила…
О, женственная тень, о, ночь тоски моей!
Как далеко, и как давно то было!..
Ребенок, шалунья, каприза полна
Давно об игрушке меня умоляла.
И сердце ей дал я. И долго она
В восторге над ним хохотала,
Глядя, как забавно оно трепетало,
И с ним все играла, смеясь без конца.
И сердце разбилось в руках у резвушки!
Нет! Женщинам прочные нужны игрушки,
Железные нужны сердца!.. 

Я ждал любви всю жизнь. Я звал: приди!
Так ночью ждет в пути бродяга темный
Живых огней селенья впереди,
Приюта ждет, усталый и бездомный.

Прошла вся жизнь. И вот она пришла
И на пути стоит миражем дальним.
Так осенью над кладбищем печальным
Зачем-то даль пустынная светла.

Ее приход встревожит Беды злые,
Что стерегут пути мои земные.
Их обманул я только тишиной,

А за порыв они накажут казнью!
Нет! от нее другой тропой с боязнью
Скользну во тьму, как горький вор ночной.

Прошел зеленый сон, — смеясь, прошла весна,
И в ласке солнечной, сверкнув, сгорело лето.
В кудрях берез давно желтеет седина,
И меньше грез в душе и в небе меньше света.
Да, осень, осень вновь!.. Подкралась тайно ты,
О, старости сестра, пора воспоминаний…
И смолкли шорохи лесных очарований
И умерли в саду озябшие цветы…
Уже сентябрь пришел!.. Вновь дни бегут за днями, —
Что день то пасмурней, угрюмей и мрачней,
И призраки тоски живут в тиши аллей
И бродят меж берез с вечерними тенями…
Мне плакать хочется, — взгляни, дитя, взгляни, —
Летят, летят, кружась, как бабочки, над нами
Вновь листья желтые. И шепчут все они
И падают, шепча, и шепот их прощальный
Звучит в вечерний час, как реквием печальный.

Пом­нишь: всю ночь ба­ра­ба­ны
Глухо сту­ча­ли вдали.
Кро­вью ды­ша­ли ту­ма­ны,
Слезы пье­монт­ской земли…

Пом­нишь, как, полон укора,
Месяц кро­ва­вый вста­вал,
Тихо на место по­зо­ра
Ко­ло­кол скорб­ный сзы­вал.

Пло­щадь… Смя­те­нье в на­ро­де…
Ропот… Был гне­вен народ…
Помни, то­ва­рищ: сво­бо­де
Стро­и­ли там эша­фот.

Вот то­по­ры за­сту­ча­ли —
Слов­но вон­за­лись нам в грудь,
Фа­ке­лы мрач­но свер­ка­ли…
О, не за­будь, не за­будь!

Тихо… за­молк­ли удары.
Голос раз­дал­ся из тьмы:
«Вот они, вот кар­бо­на­ры!»
Скрип­ну­ли двери тюрь­мы.

Было их трое: муж­чи­на,
Маль­чик и ста­рец седой.
Молча ждала ги­льо­ти­на,
Ста­рец качал го­ло­вой…

С ними ка­пра­лы ша­га­ли,
Стали кру­том в два ряда.
Пом­нишь, как цепи сто­на­ли?..
О, не за­будь, ни­ко­гда!..

Блед­ный свя­щен­ник с ис­пу­гом
Имя шеп­тал им Хри­ста.
Кон­чил… Они друг за дру­гом
Тихо взо­шли на места.

Лязг­ну­ла сталь ги­льо­ти­ны,
Вздрог­нув, толпа за­мер­ла…
Стар­ца гу­стые се­ди­ны
Кровь, как ру­чьем, об­ли­ла…

И, об­ра­тив­шись к на­ро­ду,
Го­ло­ву под­нял палач:
«Вот ваш борец за сво­бо­ду!..»
Пом­нишь ты… плач?..

Был он тре­вож­ный и стран­ный,
Плач без ры­да­ний, без слов,
Там ста­ри­ки ве­те­ра­ны
Слезы ро­ня­ли с усов,

Пла­ка­ли жен­щи­ны, дети…
Быст­ро ра­бо­тал топор…
Слезы же­сто­кие эти
Мы не за­бу­дем с тех пор.

Вста­нут бойцы за от­чиз­ну,
Раб­ские цепи со­рвут
И в бес­по­щад­ную триз­ну
Ав­стрию кро­вью за­льют…

Вспом­нят Пье­мон­та вер­ши­ны,
Вспом­нят верхи Апен­нин,
Страш­ную ночь ги­льо­ти­ны.
Вста­нут бойцы, как один.

Ска­жут: «До­воль­но, ти­ра­ны
Слез вам несчаст­ной земли!
Слы­ши­те: чу, ба­ра­ба­ны
Гроз­но ро­ко­чут вдали».

В бой, кар­бо­на­ры, без стра­ха,
Хочет сво­бо­ды народ —
Смело! Из ва­ше­го праха
Семя сво­бо­ды взой­дет!.. 

То был ли сон, иль явь? Не вспомню точно.
Но было явно все. И смутно, — как во сне…
Быть одному с тоской моей полночной
И с бедной совестью, унылой и порочной
В ту ночь под Новый год так было скорбно мне…
Но быть с людьми — страшней! Да! В их кругу веселом
Так ясно помнятся сверкающие дни,
Так ярко помнятся алмазные огни
Далеких лет!.. Давно в пути тяжелом
Мятелью злобною погашены они.
 
Огни на елке в зелени узорной…
И ясный детский смех, — о, добрый смех, где ты?..
Как будто падают серебряные зерна
На колокол хрустальный!.. Как цветы
Глядят глаза… Вон — добрый карапуз,
Надвинув важно так на лоб смешной картуз
Из золотой рождественской хлопушки,
Бьет в барабан и грохотом игрушки
Так горд, безмерно горд!.. Совсем тамбурмажор,
Что пред полком своим шагает первый смело.
Весь мир зовет на бой ребенка взор!..
Иди, иди, малыш, — там ждет лихое дело!..
Ты удивлен, герой тамбурмажор,
Зачем большие все с такой тоской унылой,
С улыбкой грустною стоят пред елкой милой
И не шалят с тобою, мальчуган?!.
Дитя! У каждого был свой когда-то барабан
И каждый щеголял в веселом маскараде
В прелестном колпаке иль в клоунском наряде,
И было много так хлопушек золотых,
Любимых кукол милых, дорогих…
И каждый хохотал и прыгал и резвился…
 
Погасли свечи… Грустно дым струился,
Когда взглянул рассвет в печальное окно,
Угрюмый и мучительно недужный…
Заброшен барабан разбитый и ненужный,
Игрушки хитрые поломаны давно,
Обнажены у кукол скрытые пружины,
Сусальных звезд уж нет, блестевших так смешно…
И, видишь… лишь одни остались нам морщины!..

Хороши наши земли! Поля широки!
Полоса протянулась у самой реки;
Но когда благодатная жатва придет,
Не зерно, а проклятье семья соберет:
Хороши наши земли, поля широки,
А на них, вместо хлеба, — одни васильки,
Синий голод растет у реки! 

Дай мне руку! Утро встретит
Нас с улыбкой золотой;
Пан веселый с гор ответит
На призыв весенний мой.

Он в пещеры от зарницы,
От грозы ушел вчера,
Что над буйною пшеницей
Разыгралась до утра.

Встали звери земляные,
Травяной смешной народ,
Встали мышки полевые,
И слепой угрюмый крот.

Лижут лапки, муслят морды,
Умываются в росе,
Водят усом очень гордо,
Сели завтракать в овсе. 

Суслик вышел из берложки
И, присев на бугорок,
Подобрав забавно ножки,
Дал пронзительный свисток.

Воробьи промчались лихо,
Суетятся в коноплях;
Сонный еж пришел с ежихой
Посидеть на зеленях.

Рыльца солнцу подставляют
И колючками трясут,
Улыбаются, чихают
И из луж водичку пьют.

Слышат ежики: летучий
Журавлиный караван
В небе криком будит тучи:
«Эвоэ, великий Пан!

Эй, зверье вы земляное,
Вы скажите, мелюзга,
Где здесь счастие земное, —
Стрекозиные луга?

Путь куда бы нам направить,
Где б разбить удобней стан,
Где б нам май веселый справить?
Эвоэ, великий Пан!»

Слышат речи еж с ежихой
И на царственный привет,
Посоветовавшись тихо,
Важно хрюкают в ответ.

Видят ежики — к осине
Уж прильнул, — и кожу снял!
И кричат, смеясь: разиня!
Шкурку, шкурку потерял!

Хорошо им, солнце греет —
Даже весело ноздрям;
Пан великий всех жалеет,
Кто ютится по полям.

Встали белочки лесные
И кричат, и ветки гнут,
И побеги молодые
С хрустом весело грызут.

В зеленях звенят овсянки,
В рвах кричат перепела,
В перелеске на полянке
Дятел стукнул у дупла.

Крякнут утки на болоте,
Лягвы стонут в осоке,
Старый дупель на фаготе
Тянет песенку. В реке

Красный карп взглянул с отвагой
И проснуться всем велел,
Ерш метнулся под корягой,
Щелкнул ртом и мошку сел.

Рой несется мух зеленых,
Будят желтых мотыльков
Пчел, козявок золоченых,
Серых сплетников-сверчков.

Здесь росинки — как алмазы,
Как сапфиры — васильки,
Как блестящие топазы
Темно-желтые жучки.

Свищут птицы, трубят мушки,
Бьет кузнечик-стрекотун,
И, привставши на горушке,
Суслик свищет, как колдун.

И хохочут, и лукавят,
Звонко чешут языки
И под солнцем Пана славят
Очень весело зверьки.

Пахнет мятой, медуницей,
Пахнет жизнью земляной!
А вверху, как тень кружится,
Чутко смотрит коршун злой.

В тучках тоньше перламутра
Вещей птицы страшен лёт…
Дай мне руку! Утро! Утро!
Пан великий всех зовет. 

День уходит… Под обрывом,
Долгим днем утомлена
Тростнику, ласкаясь, шепчет
Что-то сонная волна…
Над безбрежной степью всходит
Светоч вечера бесстрастный,
Всходит месяц желто-красный…
В ризе темной ангел сна
Над землей, незримый, бродит
И на мир усталый сходит,
С неба сходит тишина… 

Сумрак… Черные колонны…
Своды полны тишины…
Потемневший лик Мадонны
Скорбно смотрит со стены.

Веет все тоской гнетущей…
Мрамор пышных ступеней
Мох ковром покрыл цветущий,
Ключ пробился меж камней.

Мирт, бессмертник, мак веселый
Разрослися у окна.
Здесь прошли стопой тяжелой
По ступеням времена…

Здесь мозаика цветная
Повесть древнюю хранит.
Ветер, в куполе рыдая,
Сказку времени гудит.

Помнят мрачные колонны,
Помнит колокол-старик
Буйных римлян легионы,
Диких галлов бранный клик…

Что, щадя, хранило время
И не тронуло косой,
Человеческое племя
Жадной рушило рукой.

Лишь избегнул лик Пречистой
Разрушения волны,
И поныне взор лучистый
Смотрит грустно со стены…
 
 
Сумрак… Синий дым кадила…
В нишах тусклый блеск огней…
Miserere звук унылый…
Словно скорбных сонм теней,

Женщин ряд в одеждах скромных
Тихо плачут у колонн,
И в аркадах церкви темных
Слышен шепот, слышен стон.

Принесли Мадонне горе
И грехи, грехи свои
И в лучистом ищут взоре
Всепрощенья и любви.

И великой добротою
Лик Страдалицы горит,
И глядит на них Мадонна,
И прощает, и скорбит…

Скорбь людская, словно море, —
Жизни тонут, тают в ней,
Но людское тонет горе
В море божеских скорбей.

Жалкий нищий к ней с боязнью
Ропот горький приносил,
К ней спешил палач пред казнью,
Деспот гордый приходил.

Ей молился вождь пред битвой,
Страшный тать, служитель зла,
К ней с горячею молитвой
Дева грешная текла.

Шел купец к ней, раб лукавый,
И неверная жена,
Нес убийца грех кровавый, —
И прощала всех она…

И прощала всех Мадонна,
И глядела грустно вдаль.
И тонули в кротком взоре
Скорбь людская и печаль.
 
 
На ступенях, где когда-то
Посвящались короли,
Два смиренные аббата
Распростерлися в пыли.

В старых шляпах, в грубых рясках,
В круглых старческих очках,
С образками, в подпоясках,
В деревянных башмаках.

Тихо шамкают губами,
Бусы четок шевелят
И о камни дружно лбами
Пред Распятием стучат…

Двое нищих у порога
Просят жалобно народ,
Но никто во имя Бога
Ничего им не дает… 

Пе­чаль­ная свеча тре­пе­щет, до­го­ра­ет…
А ночь гля­дит в окно все при­сталь­ней, мрач­ней…
Рас­свет далек еще!.. И молча уми­ра­ет
По­след­ний свет любви в душе моей.
И жизнь пе­чаль­ная тре­пе­щет, до­го­ра­ет…

Рас­свет далек еще!.. Ночь — чер­ный сон без грезы.
Мой дом мол­чит, он горь­кий храм тоски.
Во тьме — пред­чув­ствия, во тьме вста­ют угро­зы.
Вот тихо скрип­нул пол — там вет­хих две доски…
Нет, со­весть бро­дит там, то со­ве­сти угро­зы!

Вот мыши тихие скре­бут­ся у по­ро­га,
При­слу­ши­ва­юсь к ним, как к злоб­ной во­рож­бе.
Что с жиз­нью сде­лал ты?.. У веч­но­го по­ро­га,
О, стран­ник бед­ствен­ный, по­мед­ли хоть немно­го!
И я мо­люсь, мо­люсь, — не веря сам себе!

В мо­лит­вах нищий я, — и слов таких не знаю!..
И утра жажду я и ра­дост­но­го дня
И Бога доб­ро­го зову, — не об­ре­таю!
Рас­свет далек еще, а я из­не­мо­гаю,
Хри­стос, спаси меня!.. 

Виолончель рыдал, как человек больной,
И этот стон печальный за стеной
Терзал меня до слез. А сумерки темнели,

И в их слезящейся, унылой полумгле
Деревья за окном шептались и скрипели
И словно плакали, скучая на земле.

Как странно жизнь спешит! Нужны года для мысли,
А уж темно вокруг. И маятник стучит:
Часы спешат сказать, что день еще прожит.

Да, день еще прошел, и крылья тьмы нависли…
Виолончель затих… Пред вечною Стеной
Так жизнь умрет, как день, как этот крик больной. 

Так было тихо в лесу, лишь сказки
Цветы шептали… Нас солнце грело…
От солнца в небе темнели краски,
И страсть во взгляде твоем темнела…

И только сосны, шепча над нами,
Всю правду знали и нам кивали
С ворчливой лаской, скрипя ветвями,
И видно было — нас одобряли…

Нас ветви скрыли, как своды храма,
Нам птицы пели вокруг лениво,
А сверху ворон глядел ревниво
И злобно каркал: «Ах, дама, дама!»

Ах, ворон, ворон, не каркай злобно,
Здесь так привольно и так удобно,
И, право, в этом не видим срама,
Не видим оба: ни я, ни дама! 

Уездный городок, печальный и безвестный,
Со старой церковью, с толпой лачужек тесной,
С шумливым кабаком на площади пустой,
С острогом каменным и серой каланчой…
 
Заладил мелкий дождь; унылый, беспросветный,
Он шел весь вечер, ночь, и целый день потом,
И я привык к нему, как к дреме незаметной,
Как к звону редкому, тоскливому постом…
Он небеса, луга, кусты, деревья, домы
С гнилыми крышами, копны гнилой соломы —
Все сеткой мокрою и скользкою покрыл…
Переставал на миг… И снова лил… все лил.
Переставал и лил… Перед моим окном
Знакомый вид лежал. Вороны над стогами…
Предместье жалкое… Напротив под дождем
Хмельные мужики менялись сапогами,
Присев на лавочке под грязным кабаком…
И жарко спорили, исследуя прореху.
Намокшие стрижи забилися под стреху
И не шевелятся… И всюду — грязь и грязь…
Проехал с сеном воз… другой… в грязи застряли,
И долго возчики в сермяжных зипунах
Усталых лошадей без устали хлестали
Под брюхо, по глазам… В тоскующих домах
Молчало все глухим молчанием могилы.
И все вокруг меня полно унынья было,
И мир, великий мир был так от нас далек!
Куда-то с требником прошел седой дьячок…
Вот почта наискось. Там сонно и угрюмо,
Больной телеграфист глядит весь день в окно
И думает… О чем?.. Он думает давно
Всю жизнь он думает, и пьянствует от думы…
В осенний вечер долгий к батюшке на вистик
Сойдемся вчетвером. Играем, водку пьем —
В ту водку попадья кладет для вкусу листик
Смородины лесной. Так длится день за днем…
И так я долго жил… И изнемог в тоске.
Я, рано утром, встав, на грустную дорогу
Глядел с отчаяньем и видел вдалеке,
Что будто едешь ты. И верил я. И Богу
Молился я. И ждал. И ждал тебя, все ждал…
Но ехали возы, исправник наезжал…
И не было тебя… Дорога предо мною
Лежала длинная тоскливой полосою,
Звала идти по ней… Куда?.. Куда идти?
Я одинок и слаб, мрачны мои пути. 

Умру я, — да­ле­ко меня схо­ро­ни;
В лесу, над рекой, над об­ры­вом без­молв­ным,
По­бли­же к за­дум­чи­вым сос­нам да вол­нам.
Не надо людей мне — враж­деб­ны они!..
В осен­нее утро, тро­пин­кой глу­хою,
В ту­ман­ное утро приди ты ко мне,
Приди, оди­но­кая, плачь надо мною,
Рыдай надо мной! И до­вер­чи­во мне
Рас­ска­зы­вай тай­ные, скорб­ные думы…
Там будет нас слы­шать лишь су­мрак угрю­мый
Да ста­рые сосны в лес­ной глу­бине…

О, плачь, до­ро­гая, рыдай над мо­ги­лой!
Объ­я­тья рас­кро­ет мне Хаос уны­лый,
И ночь обой­мет, но в гря­ду­щую тьму
Я образ твой неж­ный и голос твой милый,
Нетлен­но пре­крас­ный и чутко пе­чаль­ный,
Как бла­го­вест даль­ний, как звон по­гре­баль­ный,
С собою возь­му. 

В моей душе – волшебный храм цветов…
Не подходи! Там белых астр мечтанья,
И песни роз, и взгляды васильков,
И лилий царственных святое созерцанье.
Не подходи… ты не поймёшь цветов.

Не подходи… Не говори со мной!
Оставь меня… пока не слышат астры
И васильки твой смех и голос твой.
Они умрут тогда… Твой смех такой земной,
И голос твой… Тебя не любят астры!

Не говори! Я тишину прошу,
Чтоб тишина ещё безмолвней стала.
Я шорох дум моих и звуки слёз гашу,
Чтоб речь цветов яснее мне звучала.
Не подходи, не говори, прошу…

Сегодня рано, с солнечным лучом,
Моя душа наполнилась. Земная,
Ты не поймёшь… И если ты, страдая,
Мне станешь говорить о сердце, о былом, –
Я не пойму – ты мне теперь чужая.

Не говори со мной… Один лишь миг, —
И вновь я нищ – скупые, злые люди!..
Не разрушай чертогов золотых,
Не заглушай мольбы о светлом чуде…
Я их люблю за то, что тела нет у них, –

То души выросли на тонких стебельках.
Смотри, вот василёк доверчивый и ясный.
Он синий, потому что добрый. В небесах
Раз добрый ангел жил. И Бог в его глазах
Увидел гнева тень и злобы холод властный.

Чтоб упрекнуть его, Он создал василёк.
Что шепчешь ты, мой синий, добрый, милый?..
Дрожишь, боишься ты?.. И я боюсь, цветок!
И я боюсь их всех с их суетой унылой;
Ты знаешь – я люблю не их, я их далёк…

Я Лилию люблю. То будет в вечер синий, –
Мы в храм войдём, в великий, синий храм,
Где свод из звёзд. И будет месяц нам
Свой лить серебряный, прозрачный фимиам,
И храм откроет нам незримые святыни.
Я Лилию люблю… Нас в предвечерний час
Благословит подсолнечник склонённый,
Зашепчет сад, красой её смущённый,
Заплачут яблони от радости за нас
Слезами белыми…
…В кортеже бесконечном
Мы шествуем… И впереди – она,
Великолепна, царственна, бледна, –
Принцесса Лилия в наряде подвенечном…
Не стану звать на свадьбу я людей,
Не надо глаз завистливых и хмурых;
Цветы, одни цветы! Весь двор придёт, вся знать.
Там астры белые в придворных куафюрах
Подружками ей будут; георгин
Весь в пёстром бархате, служить герольдом станет,
Свидетелем – гарлемский гражданин,
Утонченный тюльпан. Там гимн весёлый грянет
Нам звонкий хор из ландышей лесных
И маргариток, девушек простых.
Нарцисс, шиповники, левкои с ноготками
При свете факельных настурций огневых
Все будут в эту ночь у Лилии гостями.
А маки гордые пажами будут ей –
Горящие и доблестью, и страстью.
Я Лилию люблю!.. Всю ночь среди полей
Пусть колокольчики звенят о нашем счастье!..
И в ясной тишине, в чертоге голубом
Я счастлив буду лаской белоснежной.
И станет плакать лютик над ручьём
От жёлтой ревности и горести мятежной!
А ночь пройдёт – и с солнечным лучом
Мой синий мир растает…
О, земная!
Ты не поймёшь… И если ты, страдая,
Мне станешь говорить о сердце, о былом, –
Я не пойму – ты мне теперь чужая.
……………………………
Не подходи, ты не поймёшь цветов!..

Юный брат мой, ты в песне моей
Не ищи светлозвучной молитвы:
Ты живешь пред великою битвой,
Ты живешь для побед и скорбей.

Твой народ изнемог: не жалей,
И ханжей прогони от порога.
Знай, не жалость спасает людей
И не проповедь доброго Бога.

Меч возьми! И не слушай Христа,
Что предателя взял под защиту.
Малх виновен…….

Если б ночью Христа своего
Петр отбил, мы не знали б Распятья
И той лжи, что во имя Его
Жжет нам души в извечном проклятье. 

Всего стихотворений: 33