|
Русские поэты •
Биографии •
Стихи по темам
Случайное стихотворение • Случайная цитата Рейтинг русских поэтов • Рейтинг стихотворений Угадай автора стихотворения Переводы русских поэтов на другие языки |
|
Русская поэзия >> Мария Григорьевна Веселкова-Кильштет Мария Григорьевна Веселкова-Кильштет (1861-1931) Все стихотворения Марии Веселковой-Кильштет на одной странице Боги Екатеринин день. Лучом своим бесцветным Сквозь окна льется свет. Еще открыт музей. Здесь спорят знатоки, там праздный ротозей Стоит, задумавшись пред полотном заветным. А сторож, Пров Лукич, ворчит под нос угрюмо: «Чего глядеть? Ступай! Смотри, какая тьма! Пора б и запирать. Наверное кума Давно уж не дождется кума. Кутнем на славу мы! Святой Екатерины Всего лишь раз в году! Ах, скоро ль попаду Сегодня я на именины». Но вот, вот наконец раздался в дальнем зале Столь ожидаемый звонок. К высоким окнам со всех ног Дежурные в музее побежали, Привычною рукой задернули все шторы, Придвинули скамьи, убрали лишний стул, И смолк вдали последний гул Шагов людей и разговоры. Сгустился мрак. Темней картины в раме. Сливается в пятно расписанный плафон. Безмолвье жуткое царит, как после похорон В закрытом, опустевшем храме. А там за шторами зажглися фонари, Там жизнь кипит и бьется, и трепещет, И на небе вечернем блещет Последний луч вдруг вспыхнувшей зари. Но грустно он скользит по зданиям казенным, По голым стенам, где, смягчась порой, Природа скрасила их плесенью сырой, Да кисть белильщика прошлася по колоннам. Что людям красота? Несутся их кареты, Гурьбой прохожие спешат. Забыт музей. Пусть мирно спят Картины, статуи, портреты!.. Протяжно полночь бьет, и — луч засеребрился. Шнурок от ветхости ли сгнил, Иль Пров Лукич небрежен был, К куме своей заторопился, Но штора сорвалась. Волшебный блеск потоком Пролился в темный зал. Он мрамор белый целовал И весело играл на потолке высоком… Чьи там шаги скользят по штучному паркету? Быть может, пробежала мышь. А это что за шум? Как будто бы камыш По ветру шелестит, обрадовавшись свету? Откуда-то волной несутся звуки пенья… Вот тихий смех и вздох, и стон… Из золоченых рам со всех сторон Спускаются со стен знакомые виденья. Герои разные в кафтанах, тогах, латах, В боярских опашнях и в пышных париках Смеются, говорят на разных языках И движутся толпой в покинутых палатах. Все, чем художник жил, чем сердце страстно билось, Пока водила кисть рука, Шумит кругом, как бурная река, Все снова ожило и снова воплотилось. Лишь на высоком пьедестале Красавец-юноша с отбитою рукой Стоял, склонясь кудрявой головой, Всю ночь недвижен в светлом зале. «Скажи, зачем молчишь? Ты видишь, луч случайный, Блеснувший средь полночной тьмы, Нас разбудил, воскресли мы… Один ты скован силой тайной. Кто создавал тебя, не ведал вдохновенья, Не знал блаженных мук творца, И вышел ты из-под резца Наверно на заказ, продажное творенье! Ты куплен на чужбине дальней, Ты ворвался сюда, как вор…» И поднял вдруг сверкнувший взор, Вздохнув всей грудью, бог печальный. «Да! Создан я в краю далеком Под небом вечно голубым! Ко мне толпы текли потоком С благоговением немым. Я не продажное созданье: Я бог, и я любил людей. Их мысль, их счастье и страданье Понятно все мечте моей. Своей улыбкой благосклонной Даря им радости и мир, Я дым кадильниц благовонный Вдыхал под пенье звонких лир. Во славу мне нарцисс, лилея, Гирлянды и венки из роз, В последний раз в восторге млея, Впивали капли светлых рос. Сиял мне месяц молчаливый, Меня, лобзая, солнце жгло, И ветерок, шепчась с оливой, Ласкал мне ясное чело. А вы?.. Здесь в этих тихих залах, Средь этих стен глухой тюрьмы Для вас нет солнца, зорь нет алых, Нет звезд, сверкающих из тьмы, Зачем вы в вечном заточенье? Что людям вы? что люди вам? Одна забава, развлеченье… Вы — не сродни былым богам. Нет!.. Нас не прятали в чертоги, Но, воплощенные мечтой, С людьми мы вместе жили, боги, И жизнь дышала красотой…» «Долой! Долой его!» Кругом раздались клики, И поднялася кутерьма. «Он варвар, а не бог!..» Несется хохот дикий: «Ха-ха-ха-ха! Музей — тюрьма!.. Он смел сказать, забавою народу Должны мы только вечно быть? Докажемте скорей, что ценим мы свободу: На свет! На волю все! Давайте стекла бить!..» Но тут лучом больным и мутным Сквозь окна разлился забрезживший рассвет, И в замешательстве минутном Застыли рыцарь и атлет. Потом, расправив платья, тоги И сдвинув шапки набекрень, Виденья все, давай Бог ноги, Спаслись под рам привычных сень. И вскоре Пров Лукич походкою тяжелой Вошел и сел. Но ах, знакомый зал Он в это утро не узнал: Аскет стал нимфою веселой; Висели рамы как-то криво; Была похожа на куму Маркиза и тайком ему Все глазки щурила игриво… Болото Дуб вековой сокрушила гроза, Пал он вершиной в болото. Весело реет над ним стрекоза, В листьях шевелится что-то. Между стеблями болотной травы Вьются и ползают гады, Вьются по сучьям могучей главы, — Рады падению, рады! Жизнь их в болоте отстаивал дуб, Не было доступа зною. Будь же поруган поверженный труп, — Гады отплатят герою. «Стихи и пьесы» (1906) В зной Томительный, палящий зной. Бреду в гамак. Прохладно в сетке, Где тихо веют надо мной Берез склонившиеся ветки. Все дремлет. Ни малейший звук Не слышен в тишине полдневной, И лишь порой летящий жук Гудит один о чем-то гневно. Бросают листья на песок Узорно-золотые пятна, А свод небесный так высок, Так ширь родная необъятна, Что растворяется душа, Встают опять воспоминанья, И жизнь легка и хороша Под властью их очарованья. Такой же зной, и та же тишь, И безмятежный сон. Ни звука. С открытой книгою сидишь, Но не идет на ум наука. Что мне прискучивший Корнель И чья-то длинная цитата? Кругом увил душистый хмель Стволы ольховые богато. Я вижу со скамейки рожь, Луга и пыльную дорогу, А сердце, — ты недаром бьешь Сегодня странную тревогу. Что если «он» уж здесь теперь? Меня потребует мамаша, И я войду смущенно в дверь, И «он» мне тихо скажет: «Маша…» О, эти юные мечты, О, счастья дивные виденья! Как были светлы и чисты Те невозвратные мгновенья! Вдруг слышу: «Барыш-ня!» — «Иду!..» И, оправляя складки платья, Цветок срывая на ходу, Не в силах радости сдержать я. Умерить все же надо шаг. Он здесь!.. Войти должна я чинно. Он здесь и скажет что? и как?.. Я отворяю дверь: в гостиной Старик — сосед ближайший наш С супругой древней… Вот удар-то! «Мари, мы ждем вас в ералаш. Кому сдавать? Чья младше карта?» «Стихи и пьесы» (1906) В музее С глазами, полными укора, Стоит в витрине пастушок Перед пастушкой из фарфора, Склонясь на хрупкий посошок. Она улыбкой безмятежной Все улыбается ему И грациозно ручкой нежной Барашка держит за тесьму. И словно слышатся их речи: «О, сжалься надо мной, мой друг! С минуты первой нашей встречи Живу я средь немолчных мук. Ты даже в этот миг свиданья Смеешься только надо мной… Скажи, за что одни страданья Мне в жизни суждены земной?» Она в ответ ему лукаво: «К чему вести такую речь? И если мучаетесь, право, Не трудно дружбу нам пресечь. Но вы страдаете напрасно: Ужель я вымолвить должна, Что я сама люблю вас страстно? Я слишком для того скромна… Я со стыда сгорю краснея…» — «Мой друг! Мой милый, нежный друг…» И ясно тишину музея Нарушил поцелуя звук. Гляжу я, — скрытые мольбертом, Воркуют двое у окна. Меня заметив, встал он фертом, Палитрой занялась она. Нет, поцелуй тот был ошибкой: Они от страсти далеки! Меня и взором, и улыбкой Смутили просто пастушки. «Стихи и пьесы» (1906) В скорбные дни В эти хмуро-ненастные, скорбные дни, Где душа изнывает тоскою, Где все чаще в церквах за огнями огни Зажигаются новой рукою; Среди этой толпы матерей и отцов, Этих жен, этих сирот печальных, Разделяя надежды, молитвы, — без слов До земли поклониться им каждый готов За их близких и ныне столь дальних. Вот с кадила опять разлился фимиам, Ходит в церкви волной голубою… Настежь окна скорей! Пусть идет к небесам Вместе с нашей он жаркой мольбою: Дай победу нам, Боже, над лютым врагом, Осуши слез и крови потоки! Дай хвалой огласить поскорее Твой дом, Чтоб, играя опять благодатным лучом, Солнце встало на мирном Востоке! «Стихи и пьесы» (1906) Весна Нет, не ликующей феей волшебной К нам появилась весна, Птицы не пели ей песни хвалебной, Роз не бросала она. Солнце сквозь ветви нахмуренной ели Ярких не лило лучей, — Громко стонали бураны, метели, Тучи вились все страшней. Вдруг средь порыва зловещей угрозы Теплый пахнул ветерок. С голых дерев заструилися слезы, Лед почернел и размок. Начали таять тихонько сугробы, Песни запели ручьи, Песни победы без страсти, без злобы, Кроткие песни свои. Пусть же волна их живого напева В душу прольется опять, — Сердце очистит от скорби и гнева Новой весны благодать. «Стихи и пьесы» (1906 Весной Луч сверкает золоченый. Волны блестками зажглись. Дремлет бор. Как столб точеный, Каждый ствол уходит ввысь. Голубая перелеска Кое-где из мха глядит. Дятел весело и резко По сухой коре долбит. «Тук-тук-тук! Проснитесь, сосны! Почернел и стаял снег; Кончен зимний мрак несносный; Шубу скинул дровосек. Вновь над водною пустыней, Роем белых облачков На границе неба синей Вьется первый след дымков. То опять в родные воды, Переплывши океан, С грузом ценным пароходы К вам спешат из дальних стран!.. Тук-тук-тук! Шепчите сагу, Пойте ж песню древних лет, Что отважному варягу Прошумели вы в привет. Спойте нам: когда впервые Он развел средь вас костер, Также ль эти мхи седые Расстилались, как ковер? Также ль солнышко играло, В гребнях резвых волн искрясь, Где дружина отдыхала И сидел на шкурах князь? Тук-тук-тук! О чем он думу Думал, в сердце затая?.. Расскажите, как без шуму Поднялась его ладья, И за ней, надув ветрила, Словно стая лебедей, Воды синие вспенила Остальная цепь ладей; Как темнела угасая Полунощная заря, И зарделася другая, В небе утреннем горя… К ней держали путь варяги, За ладьей ладья плыла, Но казалось вам, их стяги Все сливались в тень орла. Тук-тук-тук! Когда? Откуда Слышал эту я молву? Сон приснился вам, иль чудо То свершилось наяву?» И в ответ с макушки мрачной, Вдоль могучего ствола Полилась слезой прозрачной Золотистая смола, Полилась и вдруг застыла… И шумит столетний бор: «Ах, весной во сне то было, — Стало ж правдой с давних пор!» «Стихи и пьесы» (1906) Вниз по матушке, по Волге Садилось солнце за вершиной, Лилася песнь, лаская слух. Ее беспечно над стремниной, Высоко где-то пел пастух. Горели Альпы красным светом, Туман долины застилал. Казалось, песнь была приветом Для этих диких, грозных скал, — Так разом весело запели Они мотив ее простой, И долго повторяли трели Во мгле прозрачно-золотой. Мне стало радостно и больно, И, вспомнив дальние края, Вдруг пастуху в ответ невольно Запела песнь родную я. Но звуки песни нашей русской Вернулись стоном все ко мне: Им было тесно, было узко В чужой прекрасной стороне. Они по степям тосковали, По Волге-матушке родной, А здесь раздолье их сковали Вершины каменной стеной. «Стихи и пьесы» (1906) Горькая Хлынул свет весенний в мрачные палаты. Шелестит ветвями распускаясь сад, И еще серее кажутся халаты, И еще печальней весь больничный ад. С жара разметавшись на своей постели, Быстро угасает женщина в бреду, А сквозь окна льются, звонко льются трели Первых хлопотливых зябликов в саду. «Ландыши-цветочки…» — шепчут холодея С радостной улыбкой синие уста. «Веточку березы… лишь одну… скорее!..» Вздох — и оборвалась с жизнью мечта. Кто ты и откуда? Что тебя сманило В этот душный город из родных полей? Верно при прощанье ты не раз твердила: «Матушка, по дочке горьких слез не лей! Дочка к вам вернется. Станем мы богаты. К лету, смотришь, справим телку и овец, И над крышей новой, выбеленной хаты Петуха поставит на коньке отец. Всех я на качелях буду веселее, Всех звончее песни буду я играть…» И отец смеется, смотрит вдаль смелее, Расставаясь с дочкой, плачущая мать. Город… Захлестнула грязная столица О родной деревне чистые мечты. Место… он… соблазн… там — роды и больница… А душа все та же, — песни да цветы. И не смерть, так что же? С долей своей горькой Свыклась бы ты разве, иль кляла бы час, Где на небе счастье занималось зорькой, Да в ненастных тучах светлый луч погас? «Стихи и пьесы» (1906) Дождь Небеса уныло серы. В парке ноют горихвостки. Нижет бисерные блестки Мелкий дождик на шпалеры. Боги замерли на страже, Смотрят в глубь пустых дорожек, Ждут шагов знакомых ножек. «Ты придешь? Придешь? Когда же? Или ты неверной стала? Час урочный минет скоро!..» И с тоской немого взора Боги смотрят с пьедестала. Зябнут нимфы и амуры В мокрых нишах над скамьями… Снова полил дождь ручьями. Небеса уныло хмуры… Сборник «Песни забытой усадьбы» (1911) * * * Если б выплакать люди могли Все их слёзы, все горькое горе, Затопило б оно половину земли, Через край переполнило б море. Если б слилися в хор на единый хоть миг Все мольбы и рыданья, и стоны. Опрокинул бы горы неистовый крик, Сокрушил купола и колонны. Нет уж лучше пускай, как в былые века, Заглушаются смехом рыданья, Через край пусть не льется ни пруд, ни река, И до неба доходят лишь — зданья. «Стихи и пьесы» (1906) Ёлка Густела тьма и понемногу Заснуло все глубоким сном, Когда вдруг: «Слава в Вышних Богу!» Раздаюсь в сумраке ночном. Хвала та с края и до края Над всей землею пронеслась. В ответ, — венцом лучей играя, Звезда восточная зажглась. В лугах цветы душистых лилий, В полях колосья и трава, Внимая ангелам, твердили Святые, вечные слова. Вторили мирты их созвучьям, Сливались лавры в стройный хор, И ропот шел от сучьев к сучьям В долинах и по склонам гор. Он весть донес о Боге-Сыне До той далекой стороны, Где, точно в вымершей пустыне, Все дерева обнажены; Где листьев нет на ветках голых, На нивах нет травы, и снег Лежит один в комках тяжелых, Скрывая будущий побег. Холодной и сырою дымкой Спускался там ночной покров, И звезды плыли невидимкой За слоем туч и облаков. И на мгновенье без ответа Осталась песня в небесах… Внезапно, инеем одета, Ей отозвалась ель в лесах: Она под шапкою пушистой С трудом качала головой И каждой веткой серебристой Привет шептала тихий свой. Сверкнули звезды. Скрылись тучи. Деревья в саване стоят, — Но с ели спал убор сыпучий, И зелен, свеж ее наряд. А где нечаянно пристали Снежинки к бархату ветвей, Как свечи, звезды заблистали, Играя в них венцом лучей. И слился блеск светил восточных И шум полуденных листов В одну хвалу среди полночных, Морозом скованных лесов. «Стихи и пьесы» (1906) Зимняя ночь Тонут во мраке фасады, Тихо повсюду, темно. Свет одинокой лампады Сверху мерцает в окно. Кто там не спит за стеною? Труженик бледный, худой Грудью изнывшей, больною Борется ль с горькой нуждой? Сердцем, облившимся кровью, Слушая дочери стон, Мать ли, прильнув к изголовью, Отдых забыла и сон? Иль не смыкающий очи, Ужасом смерти томим, Грешник рыдает средь ночи, Каясь пред ликом святым? Время ползет бесконечно. Громче в безмолвной тиши Страх перед мукою вечной, Скорбь и сомненья души, Горше нужда и острее, Бреда нет сил превозмочь… О, проходи же скорее, Темная, зимняя ночь! «Стихи и пьесы» (1906) Из Монплезира в Петергоф Уж ласточки опять спешат в иные страны; Завяли в цветниках роскошные цветы; Дворцы покинуты; не бьют, журча, фонтаны, И плавают в прудах опавшие листы. Мне дорог каждый миг, на воле проведенный Средь этих вековых и царственных аллей, Где с желтизною лип смешали пурпур клены И зеленеет ель одна шатром ветвей. Безлюдье и простор. Чуть слышно море плещет. Свинцовый полог туч над ним повис вдали. Направо, как звезда, Исакий златом блещет, Туманной полосой отрезан от земли. Исчезло солнце вдруг, и в дымке небосклона На куполе святом игравший луч потух, Но суету и шум, и грохот Вавилона Рисует живо мне мой чуткий, вещий слух. Пора туда назад!.. Для счастья иль страданья?.. О, липы древние, старинные друзья, Вам с грустью нежною шепчу я: до свиданья! В расцвете вас весной увижу ль снова я? «Стихи и пьесы» (1906) Камень Под горой идет канава, К ней дорожки заросли, Но взгляни, — вон там направо Вышел камень из земли. О, поверь! не камень это, — Исполина голова: Мхом чело его одето, На губах растет трава, А глаза навек застыли; Напрягая зоркий взгляд, Вновь они увидеть были, Были старые хотят. Все прошло, все позабыто… Помнит камень лишь один Влажны веки из гранита, Плачет серый исполин. Сборник «Песни забытой усадьбы» (1911) Колокол Над окутанной серою мглой, Перепуганной, робкой землей С громким присвистом, гиканьем, гулом Буря носится диким разгулом. Треск и крики, и гром — все слилось В безобразный какой-то хаос. Всюду крутятся в вихре обломки, И все гуще, страшнее потемки. Чу… неясный, торжественный звук Раздается откуда-то вдруг. Буря воплем его заглушает. Звук раздался опять, он рыдает, Он несется протяжной волной Над томящейся в смуте страной И сквозь злые насмешки и хохот Все растет, покрывая их грохот. И смолкает неистовый гул, Утихает безумный разгул. Засияла заря через тучи, Осветила низины и кручи. А те звуки растут и растут. Призывая на Божеский суд, Где нестрашны ни смех, ни угрозы И сосчитаны стоны и слезы… Древний колокол! чья же рука Разбудила тебя, старика? Иль порыв той же бури нещадной Всколыхнул тебя в мгле непроглядной? И чем были удары страшней, Тем звучал ты лишь громче, слышней И твердил: «Там, где есть прегрешенье, — Есть и кара, но есть и прощенье!..» «Стихи и пьесы» (1906) * * * Кончается лето. Средь листьев рябины Мелькает багрянцем окрашенный сук, И в воздухе цепкую нить паутины Плетет все усердней паук. Под крышей покинули ласточки гнезда, Щебечут при встречах про близкий отлет, И ночью срываяся падают звезды Все чаще с небесных высот. Мне грустно подумать, что скоро придется Оставить опять этот тихий приют, Где низко с балкона настурция вьется И грозди бегоний цветут. И хочется с первой же стаей отлетной Пуститься скорее на поиски стран, Где жизнь протекает волной беззаботной И зимний бессилен туман. Но если случайно судьба занесла бы Меня в это вечное царство весны, — О, как бы казались ничтожны и слабы Соблазны чужой стороны! Я знаю: заныло бы сердце истомой, В туманный бы край запросилось домой, В суровый и бедный, — но милый, знакомый, Окованный русской зимой! «Стихи и пьесы» (1906) Лесная тишь Это было вот здесь на поляне лесной, Где так елки темны, так березы курчавы. Это было в тот час пред ночной тишиной, Где прощается с травами ветер дневной И на озере блещут росою купавы. Это были о счастье великом слова… Говорили их мы? Соловьи ли их пели?.. Отзвучали те песни, затихла молва, Не сверкают росой ни цветы, ни трава, И одни лишь с березами шепчутся ели. Сборник «Песни забытой усадьбы» (1911) Лебедь Лебедь белый, Лебедь плавный На серебряном пруде Средь усадьбы опустелой, Как остаток жизни славной, Отражается в воде. Шепчут вязы, Шепчут ивы, Налетают ветерки, Шепчут дивные рассказы Про отжитый век счастливый И колышат тростники. Напевают Мхи и травы Быль про старые года; Им внимая, расцветают Белокрыльник и купавы Средь зеркального пруда. Незнакома, Позабыта У людей родная быль. Обветшали стены дома И ступени из гранита Раскололись в прах и пыль… С каждым годом Все теснее Зарастает, глохнет пруд. Лебединый путь по водам Все короче, и пышнее Белокрыльники цветут… Скоро, скоро Лебедь белый Тщетно ринется вперед И без воли, без простора Об усадьбе опустелой Песнь предсмертную споет… Сборник «Песни забытой усадьбы» (1911) Мадригал Они сидели в уютной портретной, Он сочинял мадригал ей в альбом. На ручку белую в думе заветной Она склонилась пылающим лбом. Дыханье сада текло к ним из окон, Снопами падал полуденный свет. Ласкал он нежно распущенный локон, Горел играя в кистях эполет. Над ними в бронзовой, выцветшей раме Старик сердитый глазами моргал: В альбом вон этой напудренной даме Писал когда-то и он мадригал. И также в окна им тополь столетний Кивал, листвой ароматной шурша, И сердце билось, и все беззаветней Любила, верила счастью душа. Сборник «Песни забытой усадьбы» (1911) Мираж На свете страны есть. Как дивные миражи, В минуты тихих дум они встают из мглы. Там мирты, кипарис и лавр стоят на страже У ног увенчанной чертогами скалы. И алая герань, и сеть ползучей розы, И листья сочные колючих алоэ, И рощи миндаля, маслины и мимозы, Как царственным плащом, одели камни все. А сзади гребень гор опаловой стеною Уходит в небеса, в их вечно синий свод, И стелется вдали безбрежной пеленою Сверкающий простор лазурно-ясных вод. И край, другой есть край, — низины и болота, Ольха, береза, ель, корчаги, пни да мох, Унылая река журчит уныло что-то, И вторит ей кругом лесов протяжный вздох. Нет, то не шум ветвей!.. Вздыхают чьи-то груди, То слезы разлились безбрежною рекой. Мираж растаял… Пусть! — ведь там не братья люди, И не болит никто там русскою тоской. «Стихи и пьесы» (1906) На балу За шелковой двойной, тяжелой драпировкой, В глубокой нише у окна, К холодному стеклу прижалась ты головкой И замечталась вдруг одна. Не слышишь шума ты гостиной многолюдной, Пустых острот и пошлых слов, Тебе здесь, в тишине, опять приснился чудный, Волшебный, лучший сон из снов… Как душен был тот бал! Искала ты прохлады, Скользнула тенью на балкон, Где бледный луч играл в узорах балюстрады И в серых завитках колон. Стальною полосой вдали река блистала; Молчал дремой объятый сад, И грудью полною ты с жадностью вдыхала Весенней ночи аромат. Зачем с тобою вдруг он очутился рядом? Как он вошел? Не помнишь ты, Но ты не прогнала его холодным взглядом И слушала его мечты. Тебя на грудь к себе привлек рукой он властной Целуя в гордые уста, И речь его лилась так искренно и страстно, Так бескорыстна и чиста! На трудовую жизнь он звал тебя с собою: «Мой друг, оставь свой жалкий свет, Где каждый поглощен ничтожною борьбою, Где все лишь суета сует! Пойдем, пойдем со мной! Широкая дорога Нас в царство светлое ведет. Там мало, мишуры, но подвигов так много, Там вольной жизнью, все живет…» А на небе заря в ответ зажглася ярко, Искрилась золотом река, Проснулся птичек хор, и веяло из парка Дыханьем свежим ветерка. Вернуть бы эту ночь! Напрасные усилья… Зачем от суетной земли Неволей золотой расслабленные крылья Тогда подняться не могли? Ты барышней росла примерной и послушной. Вздохнула мать, велел отец, — На восковой венок надев вуаль воздушный, С другим пошла ты под венец. И мужу отвечать сумела ты на ласки… Смертельный совершая грех, На миг не снимешь ты притворства вечной маски, И слез не выдаст звонкий смех… А сколько их в душе! О, если б ныне снова Тебя с собою позвал он, С какою радостью ты бросить свет готова, Забыть оков немолчный звон! Но он не позовет. Сурово, беспощадно Он произнес свой приговор: «Игрушка и раба…» — «А здесь у вас прохладно!» — Портьеру поднял дирижер. — «Пора нам начинать!» Твой стан обнявши гибкий, Он открывает котильон, И ты скользишь опять с покорною улыбкой… Прости, прости, волшебный сон! «Стихи и пьесы» (1906) На колокольне Льется звон, воскресный звон. Вестью благостной о мире Все плавней, властнее, шире По земле несется он И, гудя в сквозной пролет, В Божью церковь зовет. Прозвучал в последний раз И, протяжный и певучий, Тает в небе. Нежа глаз, Солнце брызнуло из тучи На луга, поля и бор, На родимый простор. Режут стаями крикливо Воздух черные стрижи, А внизу колосья ржи От межи и до межи До земли склонила нива. Тень от белых облаков То захватит луг поемный Вдоль песчаных берегов, То ложится думой темной На ветвях усадьбы томной. Скрылись птицы. Тишина. Из открытого окна Снизу вьются струйки дыма, Песня стройная слышна: «Иже Херувимы…» Лейтесь, дивные слова, Лейтесь по безбрежной шири! Молят Господа о мире Каждым листиком трава, Каждой веткой темный бор, Весь далекий простор. Смолк молитвенный напев. Звон гудит и замирает. Солнце, землю отогрев, В небе радостно играет. Боже! Дай счастливый день Для родных деревень! Сборник «Песни забытой усадьбы» (1911) Ночью (Месяц выплыл. Дремлют травы) Месяц выплыл. Дремлют травы. Полон сладостной отравы Воздух в цветнике. Тонет сад в волшебном блеске, И рисуют арабески Листья на песке. Что за ночь! В душе усталой Все забытое, что спало, Встрепенулось вдруг, И, как в годы молодые, Годы чистые, святые, Сердце жаждет мук. Промелькнул в мечте послушной Образ кроткий и воздушный, — Тень прошла твоя… Грезы дразнят, грезы вьются… Слышу — тихо речи льются, Словно плеск ручья. Оглянусь — и все пропало. Отзовусь — все замолчало, Сгинув без следа. Вот опять звучат два слова Из тумана голубого: «Жду… приди…» Куда?.. Месяц все горит светлее. Слаще в липовой алее Льется аромат. Нет ответа. Тают грезы. Тишина… Но — чьи там слезы На траве дрожат? «Стихи и пьесы» (1906) Осенние листья Не верится еще, что миновало лето, Что осень золотит давно верхи берез, Так много разлито кругом тепла и света, Так сини небеса и столько в сердце грез! Я целый день брожу в пустых аллеях сада. В любимых уголках, где сиживала ты, Царят по-прежнему и сумрак, и прохлада, Но на скамьях лежат опавшие листы. О, я их узнаю! Давно ль зеленой сеткой Они склонялись к нам, бывало, в летний зной? Смеялась звонко ты, шепталась ветка с веткой, О краткости твердя всей радости земной. Коротки радости, и счастье мимолетно… Я верю, верю вам, опавшие листы. Но жизнь так хороша! — И звонко, беззаботно, Мне чудится опять, в ответ смеешься ты… «Стихи и пьесы» (1906) Осень (О, что за осень! Над прудом зеркальным) О, что за осень! Над прудом зеркальным Небо раскинуто синим шатром; В пестром убор, в убор прощальном Сдвинулись тесно деревья кругом. Все переливы весеннего света, Сны золотые, улыбки, мечты, Знойные ласки минувшего лета Вспомнили вдруг увядая листы. Бури забыты. Забыты, как горе, Холод и сумрак дождливых ночей. Живы одни лишь румяные зори, Пламенный отблеск полдневных лучей. Вон он на золоте липы курчавой, В пурпурных ветках поникших дерев… Отсвет поры, пережитой со славой, Блещешь ты, час увяданья согрев. Час увяданья… О, если б нам тоже Радость и счастье лишь помнить одни!.. Все, что благого мы видели, Боже, Пусть озарит нам осенние дни! Сборник «Песни забытой усадьбы» (1911) Осенние отголоски Осенний лист покрыл аллеи Шуршащим под ногой ковром. Исчезли нимфы и психеи Под серым дощатым шатром. Не бьют жемчужных струй букеты; В бассейнах капли нет воды, — Зато по-царски разодеты В багрянец с золотом сады. Сверкают залитые солнцем Стволы серебряных берез, И каждый лист горит червонцем С росинками алмазных слез. Как небеса сегодня ярки! А в светлом море что за тишь! Не шелохнется ветка в парке, Не дрогнет шелестя камыш. И только чайка, пролетая, Воды касается крылом, Да перелетных пташек стая Кружится в небе голубом. На Юг спешите? Путь счастливый! Здесь ждут вас вьюги и мороз, — Там нежно шепчутся с оливой Кусты цветущие мимоз, И взор по ним скользит печальный Изгнанника страны родной… О, спойте ж песнь отчизны дальной Ему, что пели вы весной! Пусть переливы ваших трелей, Как милой родины привет, Напомнят темный бархат елей И рощи северной расцвет; Пускай знакомый дух березы Пахнет живительной волной, Воскреснут молодости грезы И вновь излечат недуг злой. «Стихи и пьесы» (1906) Пасхальная ночь Торжеством напоен, В небесах разливается звон, И по мертвым полям отдалось: «Христос! Христос! Христос!» ……………… «Воскрес! Воскрес! Воскрес!» Отвечает проснувшийся лес… Сборник «Песни забытой усадьбы» (1911) Перелет «С Богом!..» Стоя на балконе, Мать еще кричала что-то, Но уже свернули кони За открытые ворота. Колокольчики рыдали… Ветер, слезы ль жгли ей веки, — Ей казалось, — в мутной дали Дом родной исчез навеки, Сердце билося в тревоге, Грудь щемило болью злою… По накатанной дороге Кони мчалися стрелою. Коренник сбивался с рыси, Снег пылила пристяжная. Месяц плыл на темной выси, Мрак и тучи разгоняя. Даль сиянием веселым Озарялась понемногу Тени сосен частоколом Стали падать на дорогу. Между стройными стволами, Как шатры, вставали ели И, качая головами, Тихо тройке вслед шумели. Загорался снег алмазом. Становился лес чудесней… Колокольчики вдруг разом Залились веселой песней. Вон огни сверкнули в поле… Все слышнее звуки лая… Сердце, верь счастливой доле! Замолчи, кручина злая!.. Ярко блещут лунным светом Туч последние волокна. Дышат ласковым приветом В доме стрельчатые окна. От ворот песком дорога Вся утоптана, убита, И до самого порога Дверь гирляндою обвита. Молодых ждут с хлебом-солью Осыпают щедро хмелем. Не щемит уж сердце болью, — Бьется радостью-весельем, И, встречаясь быстрым взором, Очи вспыхивают страстно… Над землей один дозором Ходит месяц безучастно, Светит лесу, светит дали, Где в усадьбе одинокой Эхом счастью — вздох печали Чей-то слышится глубокий. Сборник «Песни забытой усадьбы» (1911) Рассвет Сквозь кружевную сень ветвей Забрезжил первый луч рассвета. В кустах сирени песнь допета, Молчит усталый соловей. Нема и сумрачна аллея. Но в ней средь чуткой тишины Скользят, одеждой легкой вея, Любовью вызванные сны. Куда? Молчанье. Нет ответа… Лишь с каждым мигом розовей Горит в росинках луч рассвета Сквозь кружевную сень ветвей. Сборник «Песни забытой усадьбы» (1911) Семик Я сегодня встала до рассвета И цветы, и травы молча собрала. Пусть фиалки остаются для букета, Из других веночек я сплела. С тем букетом я пойду к обедне И, колени трижды преклоня, Помолюся: «Боже, в час последний Позови в небесный рай меня!» Ждут подруги о судьбе гадая. Я веночек в роще на воду спущу. Что готовит жизнь мне молодая? Отчего порою плачу я, грущу? Мой веночек свежий и душистый, По волнам плыви, плыви!.. Сердцу радости дай чистой!.. Счастья дай в любви! Сборник «Песни забытой усадьбы» (1911) Старый дом Ярким полднем позолочен, Старый дом в саду стоит. Он покинут, заколочен, Он безмолвен, точно скит. Но я знаю, — в щели ставней В этот миг полдневный свет, Как и в годы жизни давней Льет узоры на паркет. Это что белеет? Пыльный Саван старого чехла, Или призрак замогильный Встал, кивая из угла?.. Луч потух, узоры тают, И средь жуткой тишины В мертвом воздухе витают Потревоженные сны. Сборник «Песни забытой усадьбы» (1911) Счастье Всю жизнь свою он счастья ждал, О нем молил мольбою страстной И в образ женщины прекрасной Облек свой светлый идеал. Как лучезарная царица, Как месяц в ярких облаках, В венце из звезд, с жезлом в руках Она должна была явиться, Чтоб взором пламенных очей Разлить кругом потоки света И не оставить без ответа Во мраке скорби ум ничей. Но веря, сердцем веря чуду, В толпе красавиц — модных жен Мечту свою напрасно он Искал, скитался повсюду. И вот, отчаявшись найти Здесь эту светлую богиню, Он проклял мир, бежал в пустыню И отдохнуть сел на пути. Пред ним, зарытая песками, Тянулась мертвая страна. Палящим солнцем сожжена, Трава поникла стебельками; Дремали дерева в тиши, Одетые листвою бурой; Над руслом высохшим понуро Склонились молча камыши. Ни ветерка… Томимый зноем, Он сам заснул и крепко спал. Не слышал он, как зашуршал Седой камыш пчелиным роем, Как взволновались дерева, Залепетала ветка с веткой, И вновь росы жемчужной сеткой Покрылись стебли и трава… С трудом передвигая ноги, Жена в пустыне тихо шла: Ни звезд, ни пышного жезла, — Но в пыльной колее дороги, Чего касался только след, Иль край ее простой одежды, Все снова в яркий цвет надежды В зеленый одевалось цвет. Исчезла… Пробудился он, Измученный, разбитый, жалкий. О чудо! Запахом фиалки Прохладный воздух напоён. Вдохнув всей грудью аромат, Он понял, здесь прошла богиня. «О где ты, где, моя святыня?..» Ему в ответ цветет пустыня, И слезы росные дрожат… «Стихи и пьесы» (1906) Тучки Тучки, светясь, золотые В небе угасшем плывут. Думы о прошлом святые В сердце отжившем живут. Вечностью взятые грезы Просятся снова назад. Снова блаженные слезы В старческом взгляде дрожат. Вновь позабыто ненастье, Горе забыто и зло. Отблеск далекого счастья В тучках играет светло. Сумрак поглотит их к ночи. В смерти угаснет мечта. Пусть закрываются очи, — Ей улыбнутся уста. «Стихи и пьесы» (1906) У порога нового столетия Опять пред запертою дверью Стоит в раздумье человек. Согласно общему, поверью За ней войдет он в новый век, Замок средь полночи глубокой Откроет робкою рукой И вступит в темный и высокий, Покрытый тайною покой. Что ждет его там за порогом, Какой неведомый алтарь? Пред чуждым склонится ль он богом, Забыв, кому молился встарь? И с сожалением во взгляде Глаза его опять скользят В последний раз по анфиладе До ныне пройденных палат. Нет меры цепи их пространной, Давно им потерялся счет, И в дымке серой и туманной Кто дверь входную в них найдет? Пытались люди долго, тщетно На миг хоть уловить вдали Лишь облик кельи той заветной, Где дни их первые текли. Кто скажет, как они летели? Какие песни пелись там? Кто первый, встав из колыбели, Вошел в науки светлый храм?.. Давно там стены обветшали, Столбом стоит в них прах и пыль, И стерлась с треснувшей скрижали Haвек младенческая быль. Чем ближе, тем новей покои, Свежее краски на стене, Яснее битвы и герои На потемневшем полотне. Художник дивный, несравненный Работал каждое из них. Бесценен труд его священный, И верен всякий мелкий штрих. Здесь что ни фреска — верх искусства, И что ни статуя — кумир, Кому к подножью мысли, чувства Слагал весь век в восторге мир. Вот к алтарю святой науки Приставлен жрец огонь стеречь, И сотнями теснятся руки Свой факел гаснущий возжечь. Там в шлеме бог войны кровавой: Здесь мирный пахарь за сохой; Здесь лавры гений, гений славы Сплетает царственной рукой. Как к солнцу ласточек станицы, Как к свету рои мотыльков, Стремятся теней вереницы К венку со стен и потолков… Забыв стыдливость и покровы, Жена сверкает наготой, И муж склоняется суровый Пред этой дерзкой красотой. А рядом кроткий луч лампады На угол проливает свет, Где молит за грехи пощады У Бога вечного аскет. Из отдаленнейших покоев Несется странный, смутный гул. Шуршат ли клочья то обоев? Иль окна ветер распахнул? И вдруг раздались звуки лиры, — Они растут, они поют. Зашевелилися кумиры, Поклон прощальный отдают: «О человек! Перед судьбою Смирись скорее в грозный час. Кого за дверью роковою Ты обретешь? Кого из нас? Слова забытые молитвы В священном ужасе тверди: Для горя сила в них… для битвы… Для счастья… Полночь бьет!.. Иди!..» «Стихи и пьесы» (1906) Утром Серебряного утра Серебряный туман… Нежнее перламутра Из тучек караван… Чуть видный берег дальний… В излучине реки На глади вод зеркальной Немые тростники. Расплылись очертанья Деревьев и кустов. Несется щебетанье Незримых голосов. И так воздушны краски, Так контуры легки, Как будто царство сказки Весь этот плес реки, И ждешь, что вот средь рамок Склонившихся берез Восстанет светлый замок Самой царицы грез. «Стихи и пьесы» (1906) Фея Иду я по саду. Столетних лип главы Сплелися сводом над аллеей, И бархатный ковер зеленой муравы Разостлан невидимкой-феей. Я у нее в гостях. Она теперь одна Усадьбой барскою владеет: Зимой живет в дому, Но лишь прилет весна, Лишь солнышко теплее греет, — Со смехом фея вдруг бросает мрачный дом, Где клочьями висят обои, А под расписанным когда-то потолком Лишь пауков гнездятся рои, И убегает в сад, в заветный, старый сад, Давно заброшенный и дикий. Там ждет ее толпа задумчивых дриад С жезлом, увитым повиликой, И шепчет радостно: «Мы вновь пришли помочь, С тобой делить пришли заботу: Готовы для тебя трудиться день и ночь, Вели же начинать работу!» Она махнет жезлом. Где был заглохший пруд, — Ирис распустится душистый, И незабудки там синея зацветут, Зашелестит тростник пушистый; Пройдется в цветнике, — и белый тмин лугов Навеки след закроет клумбы, Где, вместо мраморных исчезнувших богов, Гниют одни осколки тумбы. Причудливый узор сплетет кудрявый хмель Вокруг разрушенной беседки, И зяблик на заре, как нежная свирель, Над нею запоет на ветке. И с каждым взмахом так волшебного жезла Растет краса и прелесть сада. Какая там царит таинственная мгла! Что там за воздух, за прохлада! И дичь, и глушь кругом. В незримой вышине Щебечет хор скворцов веселых. Вот щелкнул соловей… звенит пчела… Но мне Взгрустнулось вдруг от дум тяжелых, И в звонком пенье птиц, и в шелесте листов, В жужжанье тихом насекомых То песня слышится чудесная без слов, То эхо голосов знакомых… И оживает вновь и старый сад, и дом: Сверкают золотом обои, А вместо пауков, на потолке цветном Резвятся купидонов рои. По-прежнему стоят там пяльцы у окна, У стен — диваны, клавикорды. Чуть слышно дребезжит разбитая струна, И полились волной аккорды. Везде проснулась жизнь. Звучат со всех сторон Шаги людей, их смех и шепот. Несется со двора веселый перезвон Бубенчиков и конский топот. Вон лебеди скользят по зеркалу пруда, Сверкая грудью снежно-белой. Согнулись яблони под тяжестью плода. Клубникою запахло спелой. На клумбах расцвели левкои и пион. Смеются с пьедесталов боги. Чу!.. Дверь стеклянная открылась на балкон — Стоит там кто-то на пороге. Хочу туда бежать… но все мертво кругом, Исчезли барские затеи, И заколочен вновь безмолвный, мрачный дом, Лишь смех звенит шалуньи феи… О, фея бедная! Пройдет немного лет: В руке послушно-святотатной Здесь заблестит топор, и твой исчезнет след, И сад погибнет ароматный. А где гремели с хор в давно былые дни Всю ночь оркестры духовые, В тех залах загудят приводные ремни, Валы, колеса маховые И трупы древних лип распилят на дрова, Сгорит в печах твоя алея… Какие зазвучат здесь песни и слова? Не смейся, — плачь, шалунья-фея!.. «Стихи и пьесы» (1906) Царский орёл Заложен город. Сбылись грезы. Стоим мы твердо за рекой! И Царь три гибкие березы Связал победною рукой. «Здесь в город должно быть воротам Под сенью этого узла…» По островам и по болотам В ответ пронесся крик орла. Он плавно, словно без усилья, Парил над лоном светлых вод И вдруг стрелой, расправив крылья, Спустился на зеленый свод. И с гордо поднятой главою Под сенью славный Царь прошел, Где над покорною Невою Сел, как изваянный, орел. «Стихи и пьесы» (1906) Через четверть века Вхожу в знакомые мне стены, Под старый и уютный кров. Здесь пролетел без перемены Весь этот длинный ряд годов. В букетах с золотом обои, Гирлянды роз на потолке. Вот стул придвинут, — словно двое Сейчас болтали в уголке. Обиты темным штофом кресла, Портреты царские кругом… И разом вдруг опять воскресло Воспоминанье о былом. Иль атомы все той же пыли Плывут в косых снопах лучей, Иль в этом воздухе застыли Все звуки смолкнувших речей, — Но сердце глупое вдруг сжалось Давно забытою тоской, Как в те часы, когда случалось Нам здесь сидеть рука с рукой. В душе безумное желанье, — Гляжу на запертую дверь В волненье, в смутном ожиданье: Войди, войди в нее теперь!.. Зачем нельзя нам в книге жизни Страницы повернуть назад?.. «О, люди!» — шепчет в укоризне, Кивая в окна, древний сад. «Стихи и пьесы» (1906) Шурка Помню, гуляла раз целая стая С нами знакомых ребят; Шли ко дворцу мы. Газету читая. Вход караулил солдат. Бравую грудь украшали медали, Ярко краснел воротник; Взор восхищенья и тайной печали Бросил на деток старик: «Эк, сколько их у тебя!» Засмеялись Дружно в ответ шалуны, — Эти слова старика показались Им почему-то смешны. Взор под нависшею, белою бровью Сделался сразу суров, — Больше на нас не взглянул уж с любовью Дед, замыкая засов… Годы промчались. Знакомой дорогой В гору я как-то иду, С ношей встречается тот же мне строгий Сторож седой на ходу, — Бороду дергает детская ручка. «С внуком иль внучкой? А, дед?» «Дочка, сударыня, вовсе не внучка», — Гордо он молвил в ответ. «Дочка?» Старик ухмыльнулся лукаво: «Вишь, богоданная нам, — Круглой сироткой осталась, по нраву Больно пришлась старикам. Стали давно мы скучать со старухой. Зиму легко ль коротать? Пусто бывало в сторожке и глухо, Ну, а теперь — благодать!..» Теплой слезой заискрился лучистый Взгляд из под хмурых бровей. Старый солдат, сколько радости чистой Слышалось в речи твоей!.. Тянутся годы, и тянется Шурка. Только подходишь к дворцу, Выскочит бойко навстречу девчурка, Ключ подавая отцу. Рядом вприпрыжку взбежит на террасу, Сядет, глубоко вздохнет. С ней мы, случалось, болтаем по часу, Вторя журчанию вод. Лентой ручей под горою там льется, В заводях шепчет камыш, Возле дорога проезжая вьется. В светлую даль поглядишь, — Глаз уж потом не сведешь с панорамы: Черный разбросанный лес, Нивы, луга, золоченые храмы, Город на крае небес, В берег врезается синее море, — Ширь, тишина, благодать… Веешь отрадой ты в этом просторе В душу мне, родина-мать! Чудятся там, за полоской тумана, Те же леса и поля, Храмы и села, — до волн океана Та же родная земля. Так же там взор под насупленной бровью Теплой слезою блестит, Тою же жалостью, той же любовью Сердце повсюду болит… «Знаешь, — щебечет малютка, от счастья Вспыхнув, как розовый мак, — С папой вчера я была у причастья: Мама мне красный кушак, Белое платье надела». — «Франтиха!» — «Папа меня причащал; В церкви стояла, как мышка, я тихо… К куклам свести обещал…» «К куклам? К каким же?» Сбежав на ступени, Статуи гладит дитя, Ручкой едва достает их колени, Мрамор целует шутя. «Наши из камня, а те — золотые, Главный дворец стерегут; Лестницы есть там водой залитые, В небо фонтаны там бьют… Видела их ты? Поди, ведь красиво? Лучше моих ли?..» — «Как знать!» Прыгнула Шурка и стала мне живо Кукол своих называть: «Этот, что с "тигрою" борется мальчик, Кто он — прочту тебе вслух». Справа налево по подписи пальчик Водит читая: "Па-стух"». Ожил Олимп. Дионисий с Венерой Громкий ведут разговор; Ссорятся боги, смеются, — и верой Дышит к ним поднятый взор. В честь их слагаются новые мифы, Детски невинны, чисты; Чертятся тут же в песке иероглифы; В жертву им рвутся цветы… «Всех назвала я теперь?» — «Нет!» — «А ну-тка?» «Те вон, что держат балкон?» — «Эти-то спят, — прошептала малютка, — Снится какой-то им сон!..» Спят ли? Недвижно стоят все четыре С тяжестью страшной на лбу, Взгляд их в безбрежной теряется шири, Словно читая судьбу. Что нам пророчит их вещее око, Глядя в туманную даль? Стану ль я старость влачить одиноко? Немощь грозит мне? Печаль? Скоро ль засну я в могиле прохладной, Слушая моря прибой, Или же часто с улыбкой отрадной Буду болтать тут с тобой?.. Что-то тебя ожидает, малютка? Прочен ли в хижине кров? Вдруг заживешь ты, подумать мне жутко, Вновь без твоих стариков? Как и к кому попадешь ты в ученье? Что твой заменит очаг: Тягостный труд, иль порыв увлеченья, — Первый к падению шаг? Нет, нет!.. Ты вспомнишь счастливые годы, Кукол на сходах дворца, Издали снизу журчащие воды, Ширь и простор без конца. Встанет, погибнуть не даст без возврата Дочке в юдоли земной Ласковый образ седого солдата, Близкий, любимый, родной… «Стихи и пьесы» (1906) * * * Я не увижу вас, тенистые аллеи, Я не приду к тебе, любимая скамья, И не услышу вновь, как громче и смелее Все будет щебетать пернатая семья. Не для меня пройдут, воздушны и кудрявы, По небу облака; не мне лаская взор, Роскошно расцветут цветы и мхи, и травы, И задрожит листва, глядяся в глубь озер. Но здесь, в глухих стенах приюта городского, При грохоте колес по пыльной мостовой, Все грезы и мечты переживу я снова, Что шепчешь ты всегда, о сад мой вековой! И если в суете, средь жизни без отрады, Ворвется вдруг в окно душистая струя С внезапной тишиной и веяньем прохлады, — Я буду знать, что песнь к тебе дошла моя: Что тень дерев твоих густа и ароматна, Что снова на песке таинственных алей Узором золотым лежат от солнца пятна, Как проблеск светлых грез в тот миг в душе моей… «Стихи и пьесы» (1906) Всего стихотворений: 41 Количество обращений к поэту: 6267 |
||
russian-poetry.ru@yandex.ru | ||
Русская поэзия |