Русская поэзия
Русские поэтыБиографииСтихи по темам
Случайное стихотворениеСлучайная цитата
Рейтинг русских поэтовРейтинг стихотворений
Переводы русских поэтов на другие языки

Русская поэзия >> Сергей Митрофанович Городецкий

Сергей Митрофанович Городецкий (1884-1967)


Все стихотворения Сергея Городецкого на одной странице


Армения

Узнать тебя! Понять тебя! Обнять любовью,
Друг другу двери сердца отворить!
Армения, звенящая огнем и кровью,
Армения, тебя готов я полюбить.

Я голову пред древностью твоей склоняю
И красоту твою целую в алые уста.
Как странно мне, что я тебя еще не знаю.
Страна-кремень, страна-алмаз, страна-мечта!

Иду к тебе! Я сердцем скорый.
Я оком быстрый. Вот горят твои венцы
Жемчужные, от долгих бед седые горы.
Я к ним иду. Иду во все твои концы.

Узнать тебя! Понять тебя! Обнять любовью
И воскресенья весть услышать над тобой,
Армения, звенящая огнем и кровью,
Армения, не побежденная судьбой!


13 апреля 1916


* * *

Белокаменны палаты,
Стопудовая краса.
Мчатся сани-самокаты,
Не жалей коню овса!

Почерневшая избенка,
В лежку праздники идут.
Пухнут десны у ребенка.
Что же хлеба не везут?


1906


Белый пустынник

Зачем ты нем? Скажи хоть что-нибудь!
Пустынник белый беспредельных вод,
Куда ты держишь своей безумный путь?
— Маяк отчаянья меня зовет.

Но вод его боятся корабли,
Под ним — громады черного кремня.
Ты разобьешься, не узнав земли...
— Я разобьюсь. Земля не для меня.

Зачем же ты уходишь в океан?
Зачем гневишь высокую звезду?
Зачем ты в белый облачен туман?
— Я с неба безнадежности иду.

Иль разлучиться небу жаль с тобой,
Или тебе блаженства в мире нет,—
О чем же небо в грусти голубой?
— О том, что близок на земле рассвет.


1919, Баку


Берёза

Я полюбил тебя в янтарный день,
   Когда, лазурью светозарной
   Рожденная, сочилась лень
   Из каждой ветки благодарной.

Белело тело, белое, как хмель
   Кипучих волн озерных.
   Тянул, смеясь, веселый Лель
   Лучи волосьев черных.

И сам Ярила пышно увенчал
   Концы волос зеленой кроной
   И, заплетая, разметал
   В цвету лазурном цвет зеленый.



* * *

Беспредельна даль поляны.
Реет, веет стог румяный,
Дионисом осиянный.

И взывает древле-дико
Ярость солнечного лика,
Ярость пламенного крика:

В хороводы, в хороводы,
О, соборуйтесь, народы,
Звезды, звери, горы, воды!

Вздымем голос хороводный
И осеем свод бесплодный
Цветом радости народной.

Древний хаос потревожим,
Космос скованный низложим,-
Мы ведь можем, можем, можем!

Только пламенней желанья,
Только ярче ликованья,-
Расколдуем мирозданье!

И предвечности далекой
Завопит огонь безокой
Над толпою тайноокой,

И заплещет хаос пенный,
Возвращенный и бессменный,
Вырываясь из вселенной.


Март 1906


* * *

В гулкой пещерности,
В тьме отдаления,
Самодовления,
Богом зачатая
Ярь непочатая.
Дщерь неизмерности
Щедрых страстей,
Сонно колышется,
Матерью слышится,
Влажно-просторною,
Взором проворною
Чревных очей.

Скорбь исхождения,
Путы утробные,
Болести гробные,
Крик раздвоения —
Радостный путь!
Семя родимое,
Долго носимое,
Ликом пребудь!


6 июля 1906


* * *

В диком лесу на валун вековой
Сел, отмахнув пелену снеговую.
Полнится лес стокапельной молвой,
Из снегу дея весну огневую.

Падают пышные хлопья с ветвей,
Лезет на свет молодой можжевельник.
Всяких людских зачинатель затей,
В диком лесу я сижу, как бездельник.


1912


* * *

		Анне Ахматовой

В начале века профиль странный
(Истончен он и горделив)
Возник у лиры. Звук желанный
Раздался, остро воплотив

Обиды, горечь и смятенье
Сердец, видавших острие,
Где в неизбежном столкновенье
Два века бились за свое.


1913


Весна

Застрекотала птица в голых ветках.
И люди в темных, тесных клетках
На солнце, к окнам, как ростки,
От вешней тянутся тоски.

И ты, росток, стремительный и дикий,
Ты, сердце, пламенные клики
Услышав в небе над собой,
Сорвавшись, мчишься в светлый бой.


1909


Весна (Городская)

Вся измучилась, устала,
Мужа мертвого прибрала,
Стала у окна.
Высоко окно подвала,
Грязью стекла закидала
Ранняя весна.

Подышать весной немножко,
Поглядеть на свет в окошко:
Ноги и дома.
И, по лужам разливаясь,
Задыхается, срываясь,
Алая кайма.

Ноют руки молодые,
Виснут слезы горевые,
Темнота от мук.
Торжествует, нагло четок,
Конок стук и стук пролеток,
Деревянный стук.


Апрель 1905


Весна (Деревенская)

Выступала по рыжим проталинам,
Растопляла снеги голубы,
Подошла к обнищалым завалинам,
Постучала в окошко избы:

"Выйди, девка, веселая, красная!
Затяни золотую косу,
Завопи: "Ой, весна, ой, прекрасная,
Наведи на лицо мне красу!""

И выходит немытая, тощая:
"Ох, Белянка, Белянка, прощай!
Осерчала ты, мать Пирогощая,
Богородица-мать, не серчай!

Лупоглазую телку последнюю -
Помогай нам Никола!- продам.
За лесок, на деревню соседнюю
Поведу по весенним следам!"


28 февраля 1906


Весна (Монастырская)

Звоны-стоны, перезвоны,
Звоны-вздохи, звоны-сны.
Высоки крутые склоны,
Крутосклоны зелены.
Стены выбелены бело:
Мать игуменья велела!
У ворот монастыря
Плачет дочка звонаря:

"Ах ты, поле, моя воля,
Ах, дорога дорога!
Ах, мосток у чиста поля,
Свечка Чиста Четверга!

Ах, моя горела ярко,
Погасала у него.
Наклонился, дышит жарко,
Жарче сердца моего.

Я отстала, я осталась
У высокого моста,
Пламя свечек колебалось,
Целовалися в уста.

Где ты, милый, лобызаный,
Где ты, ласковый такой?
Ах, пары весны, туманы,
Ах, мой девичий спокой!"

Звоны-стоны, перезвоны,
Звоны-вздохи, звоны-сны.
Высоки крутые склоны,
Крутосклоны зелены.
Стены выбелены бело.
Мать игуменья велела
У ворот монастыря
Не болтаться зря!


15 апреля 1906


Веснянка

Жутко мне от вешней радости,
От воздушной этой сладости,
   И от звона, и от грома
      Ледолома
      На реке
   Сердце бьется налегке.

Солнце вешнее улыбчиво,
Сердце девичье узывчиво.
   Эта сладкая истома
      Незнакома
      И страшна,-
   Пала на сердце весна!

Верба, ягода пушистая,
Верба, ласковая, чистая!
   Я бы милого вспугнула,
      Хлестанула,
      Обожгла,
   В лес кружиться увела!

Я бы, встретивши кудрявого,
Из-за облака дырявого
   Вихрем волосы раздула
      И шепнула:
      "Милый, на!
   Чем тебе я не весна?"


1907


Вечер

От гор ложатся тени
В пурпурный город мой.
Незримые ступени
Проходят час немой.

И звон соборов важных
Струится в вышину,
Как шепот лилий влажных,
Клонящихся ко сну.

И тихо тают дымы
Согревшихся жилищ,
И месяц пилигримом
Выходит, наг и нищ.

Птенцов скликают птицы
И матери — детей.
Вот вспыхнут звезд ресницы
Потоками лучей.

Вот вздрогнет близкой ночи
Уютное крыло,
Чтоб всем, кто одиночит,
От сердца отлегло.


1918, Тифлис


Волк

Я, с волчьей пастью и повадкой волчьей,
       Хороший, густошерстый волк.
И вою так, что, будь я птицей певчей,
       Наверное бы вышел толк.

Мне все равны теплом пахучим крови-.
       Овечья, курья или чья.
И к многоверстной волчьей славе
       Невольно приближаюсь я.

Глаза мои тусклы при белом свете,
       Но в темноте всегда блестят,
Когда идешь себе к окраиной хате
       И, струсив, псы в дворах молчат.

Я властелин над лесом и селыцобой,
       Я властелин почти над всем.
Но и моя душа бывает слабой,
       Мне есть умолкнуть перед чем.

Есть дверь одна в каком-то захолустье,
       И пахнет кровью — чьей забыл.
Мне увидать ее — несчастье
       Похуже деревенских вил.

Я в мокроте готов бежать болотом,
       Я по оврагам рад скакать,
Чтоб на пороге ни ногою этом,
       Ни даже глазом не бывать!

И, ускакав, дрожу в лесу от страха
       И вспомнить всё же не могу.
И, заливаясь, будто бы от смеха,
       Себе и всякой твари лгу.

И лют бываю, как заголодалый,
       Обсохнуть пасти не даю.
Как бешеный, как очумелый,
       Деру и пью, деру и пью.

И всё ж, когда конец житью настанет,
       Я все владенья обойду
И на порог, откуда в жизни гонит,
       Шатаясь, издыхать приду.



Восточный крестьянин

Весь от солнца темно-рыжий,
Весь иссохший с рук до ног,
Он стоит в болотной жиже,
Он от зноя изнемог.

Сверху жжет, а снизу мочит,
Спину мокрую согнув,
Он с рассвета вплоть до ночи
Рис сажает по зерну.

Тяжесть в членах онемелых,
Задурманил пар воды,
Но от зерен этих белых
Будут новые пуды.

За двенадцатичасовый
Нестерпимый этот труд
Недоваренного плова
В полдень горсть ему дадут.

И стаканчик чаю малый
Самоварщик полевой
Даст устам его усталым,
Сам от зноя чуть живой.

По садам сверкают розы.
Зацветают миндали,
Ветер запахом мимозы
Веет где-то там, вдали.

Ты ж опять в свое болото
Из-под плетки торопись,
Чтоб смертельною работой
Добывать для сытых рис.

Рису много! Зорким оком
Не окинешь всех полян!
Но — велик аллах с пророком!—
Всей землей владеет хан!

Он насыпал рис в коробки,
И навьюченный амбал,
Как верблюд, немой и робкий,
В порт, согнувшись, побежал.

Там на черном клюве-кране,
Неприступен и угрюм,
Рис поднимет англичанин
И опустит в жадный трюм.

Кто-то новые мильоны
Занесет себе в доход,
И опять в свой пар зеленый
Раб с проклятьями бредет.

Но в горах, в долинах сонных,
Как ручей, бежит молва:
У народов угнетенных
Есть отечество — Москва.


1920


Голос Москвы

Лунного облика
   отблеск медлительный
      близко-далек.

Снег ослепляющий
   белым безмолвием
      горы облек.

Сад не шелохнется.
   Стройные тополи
      храм возвели.

Ласково стелется
   звуком неслышимым
      шепот земли.

Там, за пустынями,
   за перевалами,
      за тишиной,

Даль беспредельная,
   Русь необъятная,
      город родной!

Вдруг зовом горлинки
   капли звенящие
      канули в тишь.

Слушаю, слушаю!
   Это, любимая,
      ты говоришь!

С точным хронометром
   в мигах и вечности
      я властелин.

В лунном сиянии
   стрелка торопится:
      Двадцать один!

Но по московскому
   счету державному
      дышит земля.

Час восемнадцатый
   к нам приближается
      с башни Кремля.

Весть долгожданная,
   победоносная
      в мир понеслась:

Сила враждебная
   нашему воинству
      снова сдалась!

Вновь сокол-колокол
   девять раз вылетит —
      грянет Москва!

Залпов торжественных
   вспыхнет могучая
      миру молва.

Где же, пустыни, вы,
   дали бескрайние?
      Сжались вы вдруг!

С Красною площадью
   вплавлен я в праздничный
      дружеский круг.

Небо колышется.
   Света полотнища
      ловит зенит.

Солнца знаменами
   тьму побежденную
      слава казнит.

Где б ни скитался ты,
   сердце московское
      рдеет в тебе.

Весь ты бросаешься
   к новому подвигу,
      к новой борьбе.

В хоре торжественном
   залпы сливаются
      с сердцем твоим.

С Красною Армией
   ты, самый маленький,
      непобедим!

В хоре с народами
   ты, полон радости,
      слово берешь.

Песню о родине,
   песню о партии
      громко поешь.


1943


Город на заре

Молчат огромные дома
О том, что этот мир — тюрьма.

И вывески кричат о том,
Что этот мир — публичный дом,

Где продается каждый сон,
А кто не продан, тот смешон.

Железных фабрик силуэт
Кричит о том, что воли нет.

Что эти кубы из камней
Сдавили бешенство огней.

Заре запели петухи.
Порозовели стен верхи.

Не отрываясь от земли,
Качнулись в море корабли.

Вспорхнул и замер легкий шквал.
Седой газетчик пробежал,

Вонзая в сонный мозг людей
Пустые вести площадей.

Валы согбенные сплотив,
Грохочет утренний прилив.

В ущелья улиц, под дома
Бежит испуганная тьма.

И, как бушующий народ,
Из алых волн встает восход.

Мильоны огненных знамен
Вздымает в зыбь ночную он.

И, как трибун перед толпой,
С последней речью боевой,

С могучим лозунгом: «Живи!»
Выходит солнце, все в крови.


1919, Баку


Городок

Не стукнет город. Темень. Мертвечина.
Судьба забытых жизнью мертвецов.
Иззябнувши, замерзла Остречина,
Речонка-девочка, в тисках снегов.

В домах не то огонь, не то гниенье.
Но уж никак, никак не жизнь, не свет!
А может быть, такое преступленье,
Которому названья даже нет.

Чуть живы там, где купля и продажа,—
В подвальных лавочках и смрад, и грязь.
Взлетает из трубы, сгорая, сажа,
Как пьяная купчиха, разъярясь.

Безжалостно начертаны на своде
Знамена мести до седьмых колен
Всем изменившим воле и природе,
Упавшим добровольно в плен и тлен.


1916


Городские дети

Городские дети, чахлые цветы,
Я люблю вас сладким домыслом мечты.

Если б этот лобик распрямил виски!
Если б в этих глазках не было тоски!

Если б эти тельца не были худы,
Сколько б в них кипело радостной вражды!

Если б эти ноги не были кривы!
Если б этим детям под ноги травы!

Городские дети, чахлые цветы!
Все же в вас таится семя красоты.

В грохоте железа, в глухоте камней
Вы одна надежда, вы всего ясней!


1907


Гость

Ах ты, Ванечка-солдатик,
Размалиновый ты мой!
Вспоминается мне братик
Перед бунтом и тюрьмой.

Вот такой же был курносый
Сероглазый миловид,
Только глаз один раскосый
Да кругом лица обрит.

Вместе знамя подшивали,
Буквы клеили на нем.
Знали: сбудем все печали,
Только площадь перейдем.

Белошвейня мне постыла,
Переплетная - ему.
Сердце волею заныло,
Ну-ка, душу подыму!

Только почту миновали
И к собору подошли,
Серой тучей наскакали,
Словно встали из земли.

Жгли, давили, не жалели,
Вот такие же, как ты...
Прочь, солдат, с моей постели!
Память горше бедноты!

Вот такие же хлестали
Беззащитную гурьбу.
Что глаза мои видали,
Не забуду и в гробу.

Уходи, солдат проклятый!
Вон он, братик, за тобой
Смотрит, чахлый, бледноватый,
Из постели гробовой.


Январь 1907


Гроза

Как стеблями недожатыми,
Вея молньями крылатыми,
	Пронеслась
И, спускаясь небоскатами,
	В даль впилась,

Громыхая тяжким грохотом,
Колыхая воздух рокотом,
	Небо жгла
И со вздохами и хохотом
	Отошла.

Как невиданными мрежами,
Над землей дождями свежими
	Просвистев,
В мир, лазурью вечно нежимый,
	Скрыла гнев.

И, как утренняя лилия,
Скрыв проклятие бессилия,
	Свет струя,
Распахнула в жизнь воскрылия
	Вся земля.


1909


Дождевик

Дождик вешний, реденький
Город окропил.
Гнется нищий седенький
На углу без сил.

«Ты куда, откудова,
Старичок, скажи?»
— «С неба белогрудого,
С голубой межи».

«Кто же с неба дальнего
В город попадет?»
— «Не смущай печального!
Видишь — дождь идет».

«А о чем печалится
Дождевик седой?»
— «Скоро ль мук убавится
У земли родной».


1909


* * *

Должно быть, жизнь переломилась,
И полпути уж пройдено,
Все то, что было, с тем, что снилось,
Соединилося в одно.

Но словно отблеск предрассветный
На вешних маковках ракит,
Какой-то свет, едва заметный,
На жизни будущей лежит.


1913


* * *

Замети меня метелями,
Белой вьюгой закрути,
Вьюжной песней утоми,
Чтоб за елями, под елями
В белоснежный сон уйти —
Только сон не отыми.

Всё взяла, на ветер кинула:
На, пляши, гуди, мети,
Замети, убей, уйми!
Косы белые раскинула,
Пляшешь, душишь — отпусти!
Руки-вихри разойми!



Захолустье

И здесь, и здесь, в последнем захолустье
Ты, родина моя!
Реки великой высохшее устье
У моря бытия.

Какие волны вскатывали пену,
Какая песнь плыла!
И всё судьба медлительному тлену
Без вздоха отдала.

Дома седые, слепнущие окна,
И люди как дома.
Березы, как надломленные, сохнут
И вся тоска — нема.

И даже звон, всерусский, колокольный,
От боли безголос:
У меди сердце — вестник жизни вольной —
Давно оборвалось.



* * *

Здравствуй, весенняя первая травка!
Как распустилась? Ты рада теплу?
Знаю, y вас там веселье и давка,
Дружно работают в каждом углу.
Высунуть листик иль синий цветочек
Каждый спешит молодой корешок
Раньше, чем ива из ласковых почек
Первый покажет зеленый листок.



Змеюка

Чешуя моя зеленая,
Весной-красной рощеная.
Чешую ту я чешу,
Лесом-лешанькой трушу.
На березке, на дубочке
Не листочки,
А чешуйки.

Голова моя седая,
Под сединкой голубая.
Я кажинную весну
Глажу, прячу седину.
Ни на небе облачка,
Ни седого волоска
У змеюки.

Как на речке на Тетере
Разгуляньице теперя.
Через реку пыльный мост
ан не мост — змеюкин хвост.

Я сидела, не хотела,
К петухам домой поспела,
Под тулупом-кожухом,
Руку за руку с цветком.


2 мая 1906


Зной

Не воздух, а золото,
Жидкое золото
Пролито в мир.
Скован без молота -
Жидкого золота
Не движется мир.

Высокое озеро,
Синее озеро
Молча лежит.
Зелено-косматое,
Спячкой измятое,
В воду глядит.

Белые волосы,
Длинные волосы
Небо прядет.
Небо без голоса,
Звонкого голоса,
Молча прядет.


Апрель 1905


* * *

Золотая и немая,
Затаилась тишина.
Песням спрятанным внимая,
Я иду как в чарах сна.

Листья тихо улетают
С засыпающих ветвей.
И минуты жизни тают,
Жизни песенной моей.


1955


Зых

Приземисты, мрачны, стоят корпуса.
Я в эти жилища вошел, словно в сон,
Ужаснее Дантова ада был он.
Все попрано: правда, и жизнь, и краса!

Сырой коридор. С облупившихся стен
Холодные, грязные капли текут.
За что же рабочие замкнуты тут,
В бессовестный этот, безвыходный плен?

За низкими, злыми дверьми, как в тюрьме,
Угрюмые камеры. Каменный пол.
И ползают дети. А воздух тяжел.
И окна не к солнцу, а к стенам и тьме.

В лохмотьях сидит исхудалая мать.
В мангале картофель закопан в золу.
И жадный мышонок ютится в углу:
Голодным голодных не стать понимать!

Среди неподвижной, глухой тишины
Лишь с фабрики слышен машины напев,
Как будто там стонет закованный лев.
Я стал у порога. И хлынули сны.

Раздвинулись стены. Раскинулся сад.
Просторные, светлые встали дома.
Как будто решила природа сама
Построить в мгновенье невиданный град.

И кто-то подходит:— Смотри, как живем!
Вот зал. Вот читальня. Здесь школа. Здесь врач.
Котельщик и слесарь, тартальщик и ткач —
Здесь каждый обласкан народным теплом.

Вдруг сторож толкает:— Проснись, господин!
— И вправду, товарищ, я словно уснул...
Но слышишь ты фабрики радостный гул?
Мы скоро проснемся. И все как один!


1920, Баку


Клятва

Колокольный звон несется,
Больно в сердце отдается,
Воля вольная — увы!
Тесен терем одинокий,
Склеп печален одноокий,
За стеною гул молвы.

За стеною солнце, солнце!
Но не к солнцу глаз-оконце!
А в такую же стену.
И таят глухие стены
Без любви и без измены
Мысль жестокую одну:

Как бы крепче стиснуть волю,
Как убить живую долю,
Впиться, мучить и пытать,
И тупым, бесстыдным смехом
На усладу злым потехам
Гордость смять и растоптать.

Но и в малое оконце
Вижу я на небе солнце,
Отраженное в лучах
И разлитое повсюду:
В тьму ночей и в сердце люду,
На стенах и в облаках.

Солнца ясность золотая!
Я храню тебя, святая,
Я и здесь останусь жив!
Птица с криком пролетела,
Быстро, преданно и смело
Клятву в небо восхитив.


19 августа 1907


Колдунок

На поле, за горкой, где горка нижает,
Где красные луковки солнце сажает,
Где желтая рожь спорыньей поросла,
Пригнулась, дымится избенка седая,
Зеленые бревна, а крыша рудая,
В червонную землю давненько вросла.
Хихикает, морщится темный комочек,
В окошке убогом колдун-колдуночек,
Бородка по ветру лети, полетай.
Тю-тю вам, красавицы, девки пустые,
Скончались деньки, посиделки цветные,
Ко мне на лужайку придешь невзначай.
Приступишь тихоней: водицы напиться
Пожалуйте, дяденька, сердце стыдится...
Иди, напивайся, проси журавля.
Журавль долгоспинный, журавлик высокий,
Нагнися ко мне, окунися в истоки,
Водицы студеной пусти-ка, земля.
Бадья окунется, журавль колыхнется,
Утробушка-сердце всполохнет, забьется:
Кого-то покажет живая струя!
Курчавенький, русый, веселый, являйся,
Журавлик, качайся, скорей подымайся,
Во на тебе алая лента моя.



Колыбельная

Смолкли в дальней детской звуки
         Песни колыбельной,
Но не смолкли в сердце муки
         Скорби беспредельной.

Спит ребенок. Ангел снится
         С белыми крылами.
Только снится! Не стремится
         Пролететь над нами.

Ах, давно, давно певали
         Мне над колыбелью!
Снились сны и обещали
         Счастье и веселье.

Я лежал, сложивши руки,
         Тихий и счастливый...
А теперь какие муки,
         Тьмы какие взвивы!



Кофе

Тебя сбирала девушка нагая
По зарослям благоуханной Явы.
Как ящерицу, дико обжигая,
Ей кожу рыжей сделал луч кудрявый.

Замучена полуденной работой,
К любовнику, такому же нагому,
Она бежала в лунное болото,
К сплетенному из вешних прутьев дому.

И там кричали, радуясь, как дети,
Что труд прошел, а ночь еще продлится,
Показывая на жемчужном свете
Блестящие от долгой ласки лица.

С утра голландец с ремешковой плеткой
На пристани следил за упаковкой
Клейменых ящиков — и кровью кроткой
Окрашивал тугую плетку ловко.

Потом с валов могучих океана
Корабль срезал бунтующую пену,
Пока в каюте мягкой капитана
Купцы высчитывали вес и цену.

До пристани, закутанной в туманы,
Томились, гордо засыпая, зерна.
А там, на Яве, кровяные раны
На девушке горели рыже-черной...

Любуешься порою, как в фарфоре
Кипит с отливом золотистым кофе,
И вдруг — в мозгу встает желаний море,
И кровь томит тоска по катастрофе:

Сломать насилье! Снять с дикарской воли
Бесстыдство злое купли и продажи!
Плетей не надо для цветов магнолий!
Не надо солнцу океана стражи!

Отмстить за бешенство бичей ременных!
Пусть хищники в туман уйдут кровавый!
Да здравствует свобода угнетенных
Во всех краях и на болотах Явы!


1920, Баку


Кручина

Не круши меня, кручина!
Мне еще немало жить.
Ходит черная година,
Оттого ли мне тужить?

Ведь всё так же солнце светит,
Так же дети видят сны.
И земля всё так же встретит
Песни первые весны.

Осень пестрая подходит,
Потемнели тополя.
И туман уж хороводит
В опустыневших полях.

Только я уж не любуюсь
Той осенней милой мглой,
Поневоле повинуясь
Тьме могилы нежилой.

Так любуйся ты одна там,
Затаивши глубь души,
По кустам ходи лохматым,
Лесом скорбь свою глуши.

Примечай там все красоты,
Ничего не упусти!
Лесу выдай все заботы
С тучей листьев унести.

И борись с тоской-кручиной,
Как и я борюсь тут с ней,
Чтобы волею единой
Сердце полнилось вольней.


24 августа 1907


Ломовой

В пыльном дыме скрип:
Тянется обоз.
Ломовой охрип:
Горла не довез.

Шкаф, диван, комод
Под орех и дуб.
Каплет тяжкий пот
С почернелых губ.

Как бы не сломать
Ножки у стола!..
Что ж ты, водка-мать,
Сердца не прожгла?


1906


* * *

Огонь, как юноша, живой,
Камней надменную породу
И землю с нежною травой.

Люблю разгул пространства мрачный
И звездных вихрей торжество,
Но воздух наш, земной, прозрачный,
Люблю я более всего.


1912


* * *

Любуются богатые
Пустыми красотами,
Блуждая взором любящим
По заревам затрат.

А нищие подслеповатые
С разъеденными ртами
Шевелятся под рубищем
У мраморных палат.


1906


* * *

Миром оплетенные,
Туманами окутаны,
Пустыней разделенные,
Пространствами опутаны,
Во времени томительном
Несемся, обнищалые,
И в блеске освежительном
Горят нам зори алые.

Ах, если бы закатами
Заря не озаряла нас,
Всегдашними утратами
Судьба бы испугала нас.
Погасли б мы, печальные,
Стесненные ущельями,
И тьмы небес опальные
Всполохнули б весельями.



* * *

Мое лицо — тайник рождений.
Оно металось в колесе,
В горящем вихре отпадений,
В огнепылающей красе.

Оно осталось зорким оком
Над застывающей землей,
И дышит в пламени высоком
В лицо вселенной молодой.

И от него на мертвом теле
В коре чуть тлеющей земли
Плоды багряные зардели
И злаки тучные взошли;

Зашевелились звери, гады,
И человек завыл в лесу,
Бросая алчущие взгляды
На первозданную красу.


31 марта 1906


Молодежи

Теплый запах левкоя,
Тишина и луна,
Но отрада покоя
Нам еще не дана.

Жизнь безудержно мчится
Средь затиший и бурь,
Юным счастьем лучится
И зовет на борьбу.

Если шаг свой замедлишь,
Если сдержишь полет -
Неотступен и въедлив,
Страх тебя обоймет.

Если ж крылья расправишь
Вихрям злым вопреки,
Солнцем к счастью и славе
Полетишь напрямки.


1956


Мудрость

Я должен всё уразуметь,
Всё распознать и всё разведать,
Зачем нам мед, зачем нам медь,
Где пораженье, где победа.

Не подгоняет смерти плеть,
Не любопытство мучит деда.
Необходимо мне успеть
Потомкам опыт свой поведать.

Ведь умудрили тех, кто стар,
Трех войн губительных пожар,
Трех революций дерзновенье.

Мы мертвой и живой воды
Испили в годах молодых,
Чтоб знать, которая вкуснее.


1962


На каторгу

Земля еще под пологом
Предутренних теней.
А окна фабрик светятся
В морозной темноте.

Зачахли сиротливые
И звезды и созвездия
Над трубами, дымящими
В глазницы высоте.
И льются, льются нищие,
Закутаны лохмотьями,
Ругаясь на ходу.
И пасть глотает черная
Чешуйчатый поток,
Ползучую змею.

Уж пять часов привычных,
Скрипя, часы фабричные
Ударили, крича.

Пять яростных ударов
Кричащего бича.
Пять ран в пустое сердце
Прилипшего к одру
Глушительного сна.

Пять тысяч острых ран
В густую чешую
Сползающей змеи
С нагретого одра.

Уж скоро солнце зимнее
Над каменной стеной
Покажет, озираясь,
Морозное лицо,
Омытое в крови.

И в грохоте и рокоте
Завертятся, закружатся
Колеса и ремни,
Глумясь и издеваясь
Над жизнью каторжан.


1907


* * *

Невыразимых слов движенье
Дыхание стесняет мне.
Я жизни чувствую волненье
И в бледной мертвенно весне.

Налет неуловимой ночи,
Двух зорь таинственная страсть
Мне двуединый плен пророчит,
А музыке и девам — власть.



Нищая

Нищая Тульской губернии
Встретилась мне на пути.
Инея белые тернии
Тщились венок ей сплести.

День был морозный и ветреный,
Плакал ребенок навзрыд,
В этой метелице мертвенной
Старою свиткой укрыт.

Молвил я: "Бедная, бедная!
Что ж, приими мой пятак!"
Даль расступилась бесследная,
Канула нищая в мрак.

Гнется дорога горбатая.
В мире подветренном дрожь.
Что же ты, Тула богатая,
Зря самовары куешь?

Что же ты, Русь нерадивая,
Вьюгам бросаешь детей?
Ласка твоя прозорливая
Сгинула где без вестей?

Или сама ты заброшена
В тьму, маету, нищету?
Горе незвано, непрошено,
Треплет твою красоту?

Ну-ка, вздохни по-старинному,
Злую помеху свали,
Чтобы опять по-былинному
Силы твои расцвели!


1910


* * *

Ночь, прощай! Я день свой встретил,
Тьму родную разлюбил.
Что узнал в ее ответе,
Ей в молчанье возвратил.

Пусть хранит, пускай колышет
Волны злого ведовства.
Воздух ясен. Дух мой дышит.
Просветляются слова.



* * *

О, как радостно и молодо
Под рабочим взмахом молота!
Ослепляет до слепа
Блеск крестьянского серпа,
Расцвести красно и зелено
Миру волей нашей велено.
На столетия просека
Пролегла для человека.
Серп и молот всем несут
Небывалый праздник - труд.


1921


* * *

	О. Э. Мандельштаму

Он верит в вес, он чтит пространство,
Он нежно любит матерьял.
Он вещества не укорял
За медленность и постоянство.

Строфы послушную квадригу
Он любит — буйно разогнав —
Остановить. И в том он прав,
Что в вечности покорен мигу.


1913


* * *

		Поэту

Он страшен мудростью змеиной
И накипью бесстрастных глаз;
За тонкотканной паутиной
Он холоднее, чем алмаз.

Но в миг единый, в миг нежданный
Вдруг сердце вспыхивает в нем
И озаряет мир туманный
Всечеловеческим огнем.


1914


Орфеям Севера

Голосом огненным горы раздвину,
Кину
Ярому Северу слово любовное.
Здравствуй, могучее, единокровное
Племя певцов!
Крик твой нов,
Звук твой дик,
Твой язык —
Зык колоколов.

Мир обнищалый,
Влажный от сукрови алой,
Притих,
Вздрогнуть готовый от песен твоих.

Эй вы, орфеи сермяжные,
Соловьища лесные, овражные,
Черных полей голытьба!
Песней натужьте лохматую грудь!
Подступила судьба
Сладко, привольно, как Волга, вздохнуть
Всеми мехами груди миллионов,
Намозоленной бременем стонов.

Эй вы, орфеи рогожные!
Грохнули двери острожные,
Цепи разверзлись, и вышел боян,
Юн, лучеок, кучеряв и румян.
Крик его нов.
Звук его дик.
Язык —
Зык колоколов.

Средь колокольчиков, нежных бубенчиков,
Иверней-птенчиков,
Малых малиновок,
Тепленьких иволог
Он милей милого,
Он синей синего,
Пахнет он небом,
Медом и хлебом
Из жарких печей.

Песня свободная, лейся звончей!


1920


Отрывок (Нева, недобрая, немая...)

...Нева, недобрая, немая,
Оцепенела, утаив,
Что, грязный лед приподнимая,
Под ней ревет морской прилив.

Люблю и нем. Нема и любит.
И знает: радости земной
Ничто мучительней не губит,
Чем эта пытка тишиной...


1917


Персия

В Гиляне, где в лазурь вплавляет
Свои червонцы апельсин,
Где цапля розою пылает
В просторе рисовых долин,

Где мчится дикая кобыла,
Сбивая жемчуг с миндалей,
Где жизнь еще не позабыла,
Что тишина всего милей,

Где волн синеющие четки
В пугливых пальцах тростников
Дрожат и гасят трепет кроткий
В каспийской россыпи песков,

Где под навесом туч дождливых
Лежит сонливо город Решт,
От лавок тесных и шумливых
Не подымая рыжих вежд,—

Промчалась буря по базарам,
Смерчами дервиши прошли,
Крича, что северным пожаром
Зарделся берег Энзели.

И Персия с глазами лани,
Подняв испуганно чадру,
Впилась в багряный флаг, в Гиляне
На синем веющий ветру.


1918


Песенка провинциальная

Сели мещаночки на приступочке
Потолочь водицу в ступочке,

Скороговоркой похвалить вечер аленький,
Поскулить, у кого жених неудаленький.

Грызут себе жареное семечко,
Хулят теперешнее времечко.

Мимо них петух переваливается,
Потихоньку избушка разваливается.

Волосок за волосиком белится,
Скоро мучка и вся перемелется,

Из-за плечика станет поглядывать
Да худые загадки загадывать

Не соседка какая, бездельница,
А хозяйка сама, рукодельница,

Без косы не приходит которая,
На разруху на всякую скорая...

Уж и только присели мещаночки,
Глядь — лежат на земле бездыханочки.

А другие сидят на приступочке,
Ту ж водицу толкут в той же ступочке.


1910


Печальник

Прошумели дожди и столбами ушли
От реки голубой на равнины земли.

И опять тихий путь в берегах без конца
Вдаль уносит меня, молодого пловца.

Уж и как же ты, даль, на Руси далека!
Уж не будет ли жизнь для меня коротка?

Вон по берегу в гору бредет человек.
Видно, стар, видно, нищ, видно, ходит весь век.

А видал ли края, все ль концы исходил,
Как в последнюю гору поплелся без сил?

Так бери ж и меня, заповедная даль!
Схороню я в тебе вековую печаль.

Уж и как же, печаль, на Руси ты крепка!
Вихрем в песню впилась волгаря-бурлака.

И несешь, и томишь, обнимаешь, как мать,—
Видно, век свой с тобою и мне вековать.

Так пускай же вдали опечалюсь за всех,
Чтобы вспыхнул за мной оживляющий смех,

Чтобы песня взвилась огневая за мной
Над великой, скорбящей моею страной.


1909


Письма с фронта

       А. А. Г[ородецкой]

           1

Прости меня, когда я грешен,
Когда преступен пред тобой,
Утешь, когда я безутешен,
Согрей улыбкой молодой.

О счастье пой, когда служу я
Твоей волшебной красоте.
В раю кружись со мной, ликуя,
И бедствуй вместе в нищете.

Делись со мной огнем и кровью,
Мечтой, и горем, и трудом.
Одной мы скованы любовью
И под одним крестом идем.

Одна звезда над нами светит,
И наши сплетены пути.
Одной тебе на целом свете
Могу я вымолвить: "Прости!"

26 января 1916

         2

О тебе, о тебе, о тебе
Я тоскую, мое ликованье.
Самой страшной отдамся судьбе,
Только б ты позабыла страданье.

Плачет небо слезами тоски,
Звон дождя по садам пролетает.
С яблонь снегом текут лепестки.
Скорбь моя, как огонь, вырастает.

Вот она охватила сады
И зарю у озер погасила,
Оборвала лучи у звезды,
У вечерней звезды белокрылой.

Ало-черным огнем озарен,
Страшен свод. Но, смеясь и сияя,
В высоте, как спасительный сон,
Ты стоишь надо мной, дорогая.

Я к тебе из томленья, из тьмы
Простираю безумные руки.
О, когда же увидимся мы
И сольемся, как в пении звуки?

6 мая 1916, Ван



* * *

Помнишь, вьюга налетала,
Помнишь, стужа леденила,
Рукавом ты запахнулась,
Темным сердцем замирала,
Мысли милые таила,
Смутным смехом улыбнулась.

Лунный иней, белый иней,
Сединою лес повитый,
Сонных веток колыханье...
Я под лаской ткани синей,
Рукавом твоим закрытый,
Целовал твое дыханье.



* * *

Посох мой цветущий,
Друг печальных дней,
Вдаль на свет ведущий
Вечных звезд верней!

Ты омочен в росах,
Ты привык к труду.
Мой цветущий посох!
Я с тобой иду.



Потомкам

Из наших книг поймете вы,
     Что было в этот час,
Когда над миром мрак завыл,
     На солнце ополчась,

Когда от боли жизнь кричит
     Под топором орды,
Когда народов палачи
     Убийствами горды.

Пред сгустком мрака всех времен
     Мы не сомкнули век.
И нами был оборонен
     От смерти человек.

Тот человек, который в вас
     Так радостно возрос,
Когда заря над ним зажглась
     Из-под кровавых гроз.

Мы не жалели сил своих,
     Струили кровь в снега,
Чтоб в этот все решивший миг
     Остановить врага.

Мы с Волги и с Кавказских гор
     По всем своим фронтам
Давали извергам отпор,
     Грозившим нам и вам.

И гневно ринулись на них,
     И стали гнать их вон,
Когда народных сил родник
     Разлился морем волн.

Гнались за ними по следам,
     Неслись на их плечах,
Врываясь в наши города,
     Повеженные в прах.

Нас кровь встречала, и зола,
     И виселиц ряды,
Детей истерзанных тела
     И женщин молодых.

И разгромили мы врагов
     В победе мировой
Для счастья будущих веков,
     Для счастья своего.

Вы дали мрамор, сталь и медь
     Художникам своим,
Чтоб подвиг наш запечатлеть
     И славные бои.

Вы словом, новым и живым,
     Воспели наши дни,
Но пламя то храните ль вы,
     Что мы в себе храним?

Иль в тихом тлеете быту,
     Уютом опьянясь,
И в вас огонь борьбы потух,
     Горящий солнцем в нас?

Нет, нет, потомки! Наша кровь
     И ваше сердце жжет!
Я вижу, вы готовы вновь
     Лететь на штурм высот.

Вы завоюете пути
     Неведомых наук,
Красою новой заблестит
     У вас и цвет, и звук.

Ваш гений вспыхнет, как весна,
     И не умрет вовек,
Сверкнет им каждая страна
     И каждый человек!


1943


Поэт (Изныла грудь. Измаял душу...)

Изныла грудь. Измаял душу.
Всё отдал, продал, подарил.
Построил дом и сам же рушу.
Всесильный — вот — поник без сил.

Глаза потухли. Глухо. Тихо.
И мир — пустая скорлупа.
А там, внизу, стооко лихо,
Вопит и плещет зверь-толпа.

«Ты наш, ты наш! Ты вскормлен нами.
Ты поднят нами из низин.
Ты вспоен нашими страстями,
Ты там не смеешь быть один!»

Как рокот дальнего прибоя,
Я слышу крики, плески рук,
И одиночество глухое
Вползает в сердце, сер паук.

Да. Я был ваш. И к вам лишь рвался,
Когда, ярясь от вешних сил,
В избытке жизни задыхался,
Метался, сеял и дарил.

Когда же в темную утробу
Вся сила, сгинув, утекла,
И жизнь моя к сырому гробу
На шаг поближе подошла,—

Я увидал глаза и пасти,
Мою пожравшие судьбу,
И те же алчущие страсти,
И ту же страстную алчбу.

И возмущенный отшатнулся,
И устрашенный отошел.
Владыкой в омут окунулся,
Назад вернулся нищ и гол.

О, вам отныне только песни!
Я жизнь для жизни сберегу.
Я обману вас тем чудесней,
Чем упоительней солгу.

Поэт, лукавствуй и коварствуй!
И лжи и правды властелин,
Когда ты царь — иди и царствуй,
Когда ты нищий — будь один.


Март 1907


Поэт (Я рассказал, косноязычный...)

Я рассказал, косноязычный,
Природы яростную глушь.
И был отраден необычный
Мой быстрый стих для ярких душ;

Я рассказал наивным слогом
Святой причастие любви
И промолчал о тайном многом,
Сокрытом в плоти и крови;

Я рассказал бессвязной речью
Народа сильного беду,
Взманивши гордость человечью
Сорвать железную узду.

Теперь иное назначенье
Открылось духу моему,
И на великое служенье
Я голос новый подыму.

Да будет свят и непорочен
Мой целомудренный язык,
Как взгляд орла седого, точен
И чист, как снеговой родник.

Да будет всем всегда понятен
Судьбою выкованный стих,
Равно вчера и завтра внятен,
Равно для юных и седых.



Поясок

Ай, мой синий, васильковый да шелковый поясок!
А на этом поясочке крепко стянут узелок.

Крепко стянут да затянут милой ласковой моей -
Крепче поручней железных, крепче тягостных цепей.

Я гулял тогда на воле и ее любил, как свет.
Рано утром на прощанье завязала мне привет.

Полон силы неуемной, уезжал от милой я.
"Помни, солнце, мой любимый, я всегда, везде твоя!"

Ехал вольный, не доехал - угодил как раз в тюрьму,
Брошен в склеп зеленоватый, в ледяную полутьму.

Из углов смеются стены: "Посиди-ка тут один!"
Но, стряхнувши грусть усмешкой, им в ответ
                                приволья сын:

"Был один бы, кабы не был да со мною поясок,
А на этом поясочке да вот этот узелок.

Был один бы, каб не чуял, что любимая вот тут,
В самом сердце, где живые голоса гудят, поют.

Был один бы, каб не ведал, что тюрьма людей полна,
Что и в каменной неволе воля вольная вольна!"

Ах, мой синий, васильковый да шелковый поясок!
А на этом поясочке стянут милой узелок.


21 августа 1907


* * *

Преодолей небытие,
Пройди игольные врата.
Мое несбытое — твое,
На изреченье — немота.

Смени меня, где не могу,
Во исполнение меня.
И на моем вздыми лугу
Цветы от твоего огня.

Скатилась семенем звезда:
Да будет сын. И ты еси.
Туга всемирная узда —
Свое звено в цепи неси.



Река жизни

Летят метели, снега белеют, поют века.
Земля родная то ночи мертвой, то дню близка.

Проходят люди, дела свершают, а смерть глядит.
Лицо умерших то стыд и горе, то мир хранит.

Роятся дети, звенит их голос, светлеет даль.
Глаза ребенка то счастье плещут, то льют печаль.

Смеется юный, свободный, смелый: мне всё дано!
Колючей веткой стучится старость в его окно.

Бредет старуха, прося заборы ей дать приют.
Судьба и память тупой иголкой ей сердце рвут.

И всё, что было, и всё, что будет, — одна река
В сыпучих горах глухонемого, как ночь, песка.


1909


Россия

Как я любил тебя, родная,
Моя Россия, мать свобод,
Когда, под плетью изнывая,
Молчал великий твой народ.

В какой слепой и дикой вере
Ждал воскресенья твоего!
И вот всех тюрем пали двери,
Твое я вижу торжество.

Ты в праздник так же величава,
Как прежде в рабской нищете,
Когда и честь твоя и слава
Распяты были на кресте.

О вечном мире всей вселенной,
О воле, братстве и любви
Запела ты самозабвенно
Народам, гибнущим в крови.

Как солнце всходит от востока,
Так от тебя несется весть,
Что есть конец войне жестокой,
Живая правда в людях есть.

И близок день прекрасней рая,
Когда враги, когда друзья,
Как цепи, фронты разрывая,
Воскликнут: "Истина твоя!"

Как я люблю тебя, Россия,
Когда над миром твой народ
Скрижали поднял огневые,
Скрижали вечные свобод.


1917


Русь

Русь! Что больше и что ярче,
Что сильней и что смелей!
Где сияет солнце жарче,
Где сиять ему милей?

Поле, поле! Всё раздолье,
Вся душа — кипучий ключ,
Вековой вспененный болью,
Напоенный горем туч.

Да, бедна ты, и убога,
И несчастна, и темна,
Горемычная дорога
Всё еще не пройдена.

Но и нет тебя счастливей
На стремительной земле,
Нету счастья молчаливей,
Нету доли горделивей,
Больше света на челе.

У тебя в глуши родимой
Люд упорней, чем кремень,
Гнет терпел невыносимый
В темной жизни деревень.

У тебя по черным хатам
Потом жилистой руки
Дням раздольным и богатым
Копят силу мужики.

У тебя по вешним селам
Ходят девушки-цветы,
Днем не смаяны тяжелым,
Правдой юности святы.

Горе горькое изжито!
Вся омытая в слезах,
Плугом тягостным разрыта,
Солнцу грудь твоя открыта,
Ты придешь к нему в боях!


1907


* * *

		Владимиру Пясту

С какой тоскою величавой
Ты иго тяжкое свое
Несешь, вымаливая право
Сквозь жизнь провидеть бытие!

Уж символы отходят в бредни,
И воздух песен снова чист,
Но ты упорствуешь, последний,
Закоренелый символист.


1913


* * *

С мороза алая, нежданная,
Пришла, взглянула и ушла.
Как яблоня благоуханная,
Душа скупая расцвела.

И опадают ало-белые,
Как снег вечерний, лепестки.
Хранит ладонь осиротелая
Лишь холодок ее руки.


1913


Сирень

Сирень в цвету тяжелом,
И запах как дурман.
А там, по горам голым,
Седой, ночной туман.

Чуть виден месяц острый,
А светит на сирень,
На твой платочек пестрый
Из русских деревень.

Ты смотришь, как черница
В стенах святых скитов,
А тут сирень-синица
Поет без голосов.

Пойди ко мне поближе
Цветистое крыло
Сирень опустит ниже:
Для нас ведь зацвело.

Двуострый полумесяц
Всё небо обойдет...
Ты знала ли май месяц?
Узнай! Душа замрет.


1908


* * *

Слепая мать глядит в окно,
Весне морщинками смеется.
Но сердце, горю отдано,
Больней на солнце бьется.

Не надо света и красы!
Не надо вешней благодати!
Считает мертвые часы
Мой сын в далеком каземате.


1906


Смерть

Настанет час, когда меня не станет,
Помчатся дни без удержу, как все.
Все то же солнце в ночь лучами грянет
И травы вспыхнут в утренней росе.

И человек, бесчисленный, как звезды,
Свой новый подвиг для меня начнет.
Но песенка, которую я создал,
В его трудах хоть искрою блеснет.


1955


Снег

Огонь осенний сжег леса,
И убран чахлый хлеб с полей.
Голодный ветер злей и злей
С земли кричит под небеса:

«Дай снега! Снега дай земле!»
Но неподвижна синева,
И бьется ржавая трава
И день и ночь в холодной мгле.


1908


Ставят Ярилу

Оточили кремневый топор,
Собрались на зеленый ковер,
Собрались под зеленый шатер,
Там белеется ствол обнаженный,
Там белеется липовый ствол.
Липа, нежное дерево, липа -
Липовый ствол
Обнаженный.

Впереди, седовласый, космат,
Подвигается старый ведун.
Пережил он две тысячи лун,
Хоронил он топор.
От далеких озер
Он пришел.
Ему первый удар
В белый ствол.

Вот две жрицы десятой весны
Старику отданы.
В их глазах
Только страх,
И, как ствол, их белеют тела.
Так бела
Только - нежное дерево - липа.

Взял одну и повел,
Опрокинул на ствол,
Привязал.
Просвистал топором -
Залился голосок
И упал.
Так ударился первый удар.

Подымали другие за ним
Тот кровавый топор,
Тот кремневый топор.
В тело раз,
В липу два
Опускали

И кровавился ствол,
Принимая лицо.
Вот черта - это нос,
Вот дыра - это глаз.
В тело раз,
В липу два.
Покраснела трава,
Заалелся откос,
И у ног
В красных пятнах лежит
Новый бог.


16 июля 1905


* * *

Стою, всевидящее око,
На страже гаснущих миров.
Мои огни — дыханье рока,
Мое вздыманье — без оков.

Во мне родился мир планетный,
И от меня умрет навек
И цвет растений безответный,
И слепо-мудрый человек.


2 апреля 1906


Странник

Молвил дождику закапать,
Завернулась пыль.
Подвязал дорожный лапоть,
Прицепил костыль.

И по этой по дороге
Закатился вдаль,
Окрестив худые ноги,
Схоронив печаль.



* * *

		Льву Толстому

Счастливый путь, родимый наш, великий,
Краса веков и сила наших дней!
Средь всех ты был как светоч тихий
Зажженных в человечестве огней.

Всю жизнь ты шел. И путь последний здешний
Был к матери-земле на грудь,
Чтоб, с ней вздохнув вольней и безмятежней,
Уйти в бессмертный свет. Счастливый путь!


1910


Тревога

Напрасно ищешь тишины:
В живой природе нет покоя.
Цветенье трав и смерть героя,
Восторг грозы и вой луны,

Туч электронных табуны,
Из улья вешний вылет роя,
Вулкана взрыв и всплеск прибоя
В тебе таинственно равны.

Нирваны нет. Везде тревога!
Ревет у твоего порога
Полночных хаосов прилив.

Не бойся никакой Голгофы.
Весь мир плененной бурей жив,
Как твоего сонета строфы.


Июнь 1918, Тифлис


Череда

Вот и пятый день подходит,
И пройдет, уйдет, как все.
Видно, поровну отводит
Время горю и красе.

Красоты я знал немало
И все больше ждал да ждал.
Горя будто не бывало -
Только слух о нем слыхал.

Вот и выпало на долю
Выпить горькое вино,
Посмотреть на синю волю
Сквозь железное окно.

И смотрю: она всё та же.
Да уж я-то не такой!
Но меня ли силе вражьей
Надо сжать своей рукой?

Пусть одни уста остынут,
Эти очи отцветут,
А вот те повязки скинут,
А вот эти оживут.

Камень сверху оторвался -
Убыль верху, прибыль там,
Где раскат его раздался
По долинам и горам.

Сизый облак наклонился,
Сила вылилась дождем -
Свод пустынный прояснился,
А хлеба поют: взойдем!

Так и всё на этом свете,
И на всяком свете так:
Иссякают силы эти -
Восхожденью новых - знак.

Мы же, маленькие звенья,
Сохраняем череду:
"Ты прошел, сосед?" - "Прощенье!"
"Ты идешь, сосед?" - "Иду!"


24 августа 1907


* * *

Я прожил несколько тяжелых жизней,
На дыбе я, наверно, умирал,
В костре на вражеской победной тризне,
Привязан к дереву, живой сгорал.

Но всех былых мучений нестерпимей,
Поверь, я муку ощущаю ту,
Когда с глазами детскими своими
Ты от меня уходишь в темноту.


1912


Ярила

В горенке малой
У бабы беспалой
Детей несудом.
Зайдет ли прохожий,
Засунется ль леший,
На свежей рогоже,
Алее моркови,
Милует и тешит;
Ей всякое гоже,
С любым по любови,
Со всяким вдвоем.

Веселая хата
У бабы беспалой.
Роятся ребята,
Середний и малый,
Урод и удалый,
Помене, поболе,
На волюшке-воле.

Отцов позабыла.
Пришел и посеял,
Кручину затеял,
Кручину избыла,
И томятся губы,
Засуха постыла,
Пустыни не любы.

- Где батько мой, мамо?
- За тучами, тамо,
Где ветер ночует.
- Где батя, родная?
- За теми лугами,
Где речка лесная
Истоки пестует.
- Где, мамо, родимый?
- За теми ночами,
Любимый,
Где месяц жарует.

Весною зеленой
У ярочки белой
Ягненок роженый;
У горлинки сизой
Горленок ядреный;
У пегой кобылы
Яр-тур жеребенок;
У бабы беспалой
Невиданный малый:
От верха до низа
Рудой, пожелтелый,
Не, не, золоченый!
Ярила!

НИЩАЯ
Нищая

Нищая Тульской губернии
Встретилась мне на пути.
Инея белые тернии
Тщились венок ей сплести.

День был морозный и ветреный.
Плакал ребенок навзрыд,
В этой метелице мертвенной
Старою свиткой укрыт.

Молвил я:- Бедная, бедная!
Что ж,- приими мой пятак!-
Даль расступилась бесследная,
Канула нищая в мрак.

Гнется дорога горбатая.
В мире подветренном дрожь.
Что же ты, Тула богатая,
Зря самовары куешь?

Что же ты, Русь нерадивая,
Вьюгам бросаешь детей?
Ласка твоя прозорливая
Сгинула где без вестей?

Или сама ты заброшена
В тьму, маету, нищету?
Горе, незванно, непрошенно,
Треплет твою красоту?

Ну-ка, вздохни по-старинному!
Злую помеху свали!
Чтобы опять по-былинному
Силы твои расцвели!





Всего стихотворений: 80



Количество обращений к поэту: 12055





Последние стихотворения


Рейтинг@Mail.ru russian-poetry.ru@yandex.ru

Русская поэзия