Русская поэзия >> Марина Ивановна Цветаева

Марина Ивановна Цветаева (1892-1941)

• Биография Марины Цветаевой
• Стихотворения Марины Цветаевой по темам
• Анализ стихотворений

Все стихотворения Марины Цветаевой на одной странице

- Оглавление -

1918 г.

  (Отрывок из баллады)

...Корабль затонул - без щеп,
Король затанцевал в Совете,
Зерна не выбивает цеп,
Ромео не пришел к Джульетте,
Клоун застрелился на рассвете,
Вождь слушает ворожею...

(А балладу уничтожила: слабая. 1939 г.)

Aeternum vale

Aeternum vale! Сброшен крест!
Иду искать под новым бредом
И новых бездн и новых звезд,
От поражения - к победам!

Aeternum vale! Дух окреп
И новым сном из сна разбужен.
Я вся - любовь, и мягкий хлеб
Дареной дружбы мне не нужен.

Aeternum vale! В путь иной
Меня ведет иная твердость.
Меж нами вечною стеной
Неумолимо встала - гордость.

* * *
Aeternum vale - Прощай навеки (лат.)

* * *

Beau tenebreux*! - Вам грустно. - Вы больны.
Мир неоправдан, - зуб болит! - Вдоль нежной
Раковины щеки - фуляр, как ночь.

Ни тонкий звон венецианских бус,
(Какая-нибудь память Казановы
Монахине преступной) - ни клинок

Дамасской стали, ни крещенский гул
Колоколов по сонной Московии -
Не расколдуют нынче Вашей мглы.

Доверьте мне сегодняшнюю ночь.
Я потайной фонарь держу под шалью.
Двенадцатого - ровно - половина.
И вы совсем не знаете - кто я.


* Beau tenebreux - Красавец мрачный! (фр.)

Die stille strasse*

Die stille Strasse: юная листва
Светло шумит, склоняясь над забором,
Дома - во сне... Блестящим детским взором
Глядим наверх, где меркнет синева.

С тупым лицом немецкие слова
Мы вслед за Fraulein повторяем хором,
И воздух тих, загрезивший, в котором
Вечерний колокол поет едва.

Звучат шаги отчетливо и мерно,
Die stille Strasse распрощалась с днем
И мирно спит под шум деревьев. Верно.

Мы на пути не раз еще вздохнем
О ней, затерянной в Москве бескрайной,
И чье названье нам осталось тайной.


* Die stille strasse - Тихая улица (нем.)

Douce France

          Adieu, France!
          Adieu, France!
          Adieu, France!
                (Marie Stuart)

Мне Францией - нету
Нежнее страны -
На долгую память
Два перла даны.

Они на ресницах
Недвижно стоят.
Дано мне отплытье
Марии Стюарт.

Douce france - Нежная Франция (фр.).
Adieu, France! - Прощай, Франция! Мария Стюарт (фр.). 

Ex-ci-devant

     (Отзвук Стаховича)

Хоть сто мозолей - трех веков не скроешь!
Рук не исправишь - топором рубя!
О, откровеннейшее из сокровищ:
Порода! - узнаю Тебя.

Как ни коптись над ржавой сковородкой -
Всe вкруг тебя твоих Версалей - тишь.
Нет, самою косой косовороткой
Ты шеи не укоротишь.

Над снежным валом иль над трубной сажей
Дугой согбен, всe ж - гордая спина!
Не окриком, - всe той же барской блажью
Тебе работа задана.

Выменивай по нищему Арбату
Дрянную сельдь на пачку папирос -
Всe равенство нарушит - нос горбатый:
Ты - горбонос, а он - курнос.

Но если вдруг, утомлено получкой,
Тебе дитя цветок протянет - в дань,
Ты так же поцелуешь эту ручку,
Как некогда - Царицы длань.

Ex-ci-devant - Бывшему из бывших (фр.)

Ici-haut

               1

Товарищи, как нравится
Вам в проходном дворе
Всеравенства - перст главенства:
- Заройте на горе!

В век распевай, как хочется
Нам - либо упраздним,
В век скопищ - одиночества
- "Хочу лежать один" -
Вздох...

                2

Ветхозаветная тишина,
Сирой полыни крестик.
Похоронили поэта на
Самом высоком месте.

Так и во гробе еще - подъем
Он даровал - несущим.
...Стало быть, именно на своем
Месте, ему присущем.

Выше которого только вздох,
Мой из моей неволи.
Выше которого - только Бог!
Бог - и ни вещи боле.

Всечеловека среди высот
Вечных при каждом строе.
Как подобает поэта - под
Небом и над землею.

После России, где меньше он
Был, чем последний смазчик-
Равным в ряду - всех из ряда вон
Равенства - выходящих.

В гор ряду, в зорь ряду, в гнезд ряду,
Орльих, по всем утесам.
На пятьдесят, хоть, восьмом году -
Стал рядовым, был способ!

Уединенный вошедший в круг
Горе? - Нет, радость в доме!
На сорок верст высоты вокруг
Солнечного да кроме

Лунного - ни одного лица,
Ибо соседей - нету.
Место откуплено до конца
Памяти и планеты.

                3

В стране, которая - одна
Из всех звалась Господней,
Теперь меняют имена
Всяк, как ему сегодня

На ум или не-ум (потом
Решим!) взбредет. "Леонтьем
Крещеный - просит о таком -
то прозвище". - Извольте!

А впрочем, что ему с холма,
Как звать такую малость?
Я гору знаю, что сама
Переименовалась.

Среди казарм, и шахт, и школ:
Чтобы душа не билась! -
Я гору знаю, что в престол
Души преобразилась.

В котлов и общего котла,
Всеобщей котловины
Век - гору знаю, что светла
Тем, что на ней единый

Спит - на отвесном пустыре
Над уровнем движенья.
Преображенье на горе?
Горы - преображенье.

Гора, как все была: стара,
Меж прочих не отметишь.
Днесь Вечной Памяти Гора,
Доколе солнце светит -

Вожатому - душ, а не масс!
Не двести лет, не двадцать,
Гора та - как бы ни звалась -
До веку будет зваться

                4

- "Переименовать!" Приказ -
Одно, народный глас - другое.
Так, погребенья через час,
Пошла "Волошинскою горою"

Гора, названье Янычар
Носившая - четыре века.
А у почтительных татар:
- Гора Большого Человека.

                5

Над вороным утесом -
Белой зари рукав.
Ногу - уже с заносом
Бега - с трудом вкопав

В землю, смеясь, что первой
Встала, в зари венце -
Макс! мне было - так верно
Ждать на твоем крыльце!

Позже, отвесным полднем,
Под колокольцы коз,
С всхолмья да на восхолмье,
С глыбы да на утес -

По трехсаженным креслам:
- Тронам иных эпох! -
Макс! мне было - так лестно
Лезть за тобою - Бог

Знает куда! Да, виды
Видящим - путь скалист.
С глыбы на пирамиду,
С рыбы - на обелиск...

Ну, а потом, на плоской
Вышке - орлы вокруг -
Макс! мне было - так просто
Есть у тебя из рук,

Божьих или медвежьих,
Опережавших "дай",
Рук неизменно-брежных,
За воспаленный край

Раны умевших браться
В веры сплошном луче.
Макс, мне было так братски
Спать на твоем плече!

(Горы... Себе на горе
Видится мне одно
Место: с него два моря
Были видны по дно

Бездны... два моря сразу!
Дщери иной поры,
Кто вам свои два глаза
Преподнесет с горы?)

...Только теперь, в подполье,
Вижу, когда потух
Свет - до чего мне вольно
Было в охвате двух

Рук твоих... В первых встречных
Царстве - о сам суди,
Макс, до чего мне вечно
Было в твоей груди!
          _____

Пусть ни единой травки,
Площе, чем на столе -
Макс! мне будет - так мягко
Спать на твоей скале!


Ici-haut - Здесь - в поднебесье (фр.). 

Kamepata

          "Au moment ou je me disposals
          a monter l'escalier, voila
          qu'une femme, envelopee dans
          un manteau, me saisit vivement
          la main et l'embrassa".

          (Prokesh-Osten. "Mes relations
          avec le due de Reichstadt")*


Его любя сильней, чем брата,
- Любя в нем род, и трон, и кровь, -
О, дочь Элизы, Камерата,
Ты знала, как горит любовь.

Ты вдруг, не венчана обрядом,
Без пенья хора, мирт и лент,
Рука с рукой вошла с ним рядом
В прекраснейшую из легенд.

Благословив его на муку,
Склонившись, как идут к гробам,
Ты, как святыню, принца руку,
Бледнея, поднесла к губам.

И опустились принца веки,
И понял он без слов, в тиши,
Что этим жестом вдруг навеки
Соединились две души.

Что вам Ромео и Джульетта,
Песнь соловья меж темных чащ!
Друг другу вняли - без обета
Мундир как снег и черный плащ.

И вот, великой силой жеста,
Вы стали до скончанья лет
Жених и бледная невеста,
Хоть не был изречен обет.

Стоите: в траурном наряде,
В волнах прически темной - ты,
Он - в ореоле светлых прядей,
И оба дети, и цветы.

Вас не постигнула расплата,
Затем, что в вас - дремала кровь.
О, дочь Элизы, Камерата,
Ты знала, как горит любовь!


*  "В тот момент, как я собирался
   подняться по лестнице, какая-то
   женщина в запахнутом плаще живо
   схватила меня за руку и поцеловала ее".

   Прокеш-Остен. "Мои отношения с
   герцогом Рейхштадтским" (фр.).

Perpetuum mobile

Как звезды меркнут понемногу
В сияньи солнца золотом,
К нам другу друг давал дорогу,
Осенним делаясь листом,
- И каждый нес свою тревогу
В наш без того тревожный дом.

Мы всех приветствием встречали,
Шли без забот на каждый пир,
Одной улыбкой отвечали
На бубна звон и рокот лир,
- И каждый нес свои печали
В наш без того печальный мир.

Поэты, рыцари, аскеты,
Мудрец-филолог с грудой книг...
Вдруг за лампадой - блеск ракеты!
За проповедником - шутник!
- И каждый нес свои букеты
В наш без того большой цветник.

Perpetuum mobile - Вечно движущееся (лат.). 

Ricordo di tivoli

Мальчик к губам приложил осторожно свирель,
Девочка, плача, головку на грудь уронила...
— Грустно и мило! —
Скорбно склоняется к детям столетняя ель.

Темная ель в этой жизни видала так много
Слишком красивых, с большими глазами, детей
Нет путей
Им в нашей жизни. Их счастье, их радость — у Бога

Море синет вдали, как огромный сапфир,
Детские крики доносятся с дальней лужайки,
В воздухе — чайки...
Мальчик играет, а девочке в друге весь мир...

Ясно читая в грядущем, их ель осенила,
Мощная, мудрая, много видавшая ель!
Плачет свирель...
Девочка, плача, головку на грудь уронила.

Лето 1910


Rouge et bleue

Девочка в красном и девочка в синем
Вместе гуляли в саду.
- "Знаешь, Алина, мы платьица скинем,
Будем купаться в пруду?".
Пальчиком тонким грозя,
Строго ответила девочка в синем:
- "Мама сказала - нельзя".
                        _____

Девушка в красном и девушка в синем
Вечером шли вдоль межи.
- "Хочешь, Алина, все бросим, все кинем,
Хочешь, уедем? Скажи!"
Вздохом сквозь вешний туман
Грустно ответила девушка в синем:
- "Полно! ведь жизнь - не роман"...
                        _____

Женщина в красном и женщина в синем
Шли по аллее вдвоем.
- "Видишь, Алина, мы блекнем, мы стынем
Пленницы в счастье своем"...
С полуулыбкой из тьмы
Горько ответила женщина в синем:
- "Что же? Ведь женщины мы!"


Rouge et bleue - Красное и голубое (фр.)

* * *

А Бог с вами!
Будьте овцами!
Ходите стадами, стаями
Без меты, без мысли собственной
Вслед Гитлеру или Сталину

Являйте из тел распластанных
Звезду или свасты крюки.

* * *

А была я когда-то цветами увенчана
И слагали мне стансы - поэты.
Девятнадцатый год, ты забыл, что я женщина...
Я сама позабыла про это!

Скажут имя мое - и тотчас же, как в зеркале
. . . . . . . . . . . . .
И повис надо мной, как над брошенной церковью,
Тяжкий вздох сожалений бесплодных.

Так, в . . . . Москве погребенная заживо,
Наблюдаю с усмешкою тонкой,
Как меня - даже ты, что три года охаживал! -
Обходить научился сторонкой.

* * *

А взойдешь - на краешке стола -
Недоеденный ломоть, - я ела,
И стакан неполный - я пила,
. . . . . . . . - я глядела.

Ты присядь на красную скамью,
Пей и ешь - и не суди сурово!
Я теперь уже не ем, не пью,
Я пою - кормлю орла степного.

* * *

А всe же спорить и петь устанет
И этот рот!
А всe же время меня обманет
И сон - придет.

И лягу тихо, смежу ресницы,
Смежу ресницы.
И лягу тихо, и будут сниться
Деревья и птицы.

* * *

А всему предпочла
Нежный воздух садовый.
В монастырском саду,
Где монашки и вдовы,

- И монашка, и мать -
В добровольной опале,
Познаю благодать
Тишины и печали.

Благодать ремесла,
Прелесть твердой основы
- Посему предпочла
Нежный воздух садовый.

В неизвестном году
Ляжет строго и прямо
В монастырском саду -
Многих рыцарей - Дама,

Что казне короля
И глазам Казановы -
Что всему предпочла
Нежный воздух садовый!

* * *

А и простор у нас татарским стрелам!
А и трава у нас густа - бурьян!
Не курским соловьем осоловелым,
Что похотью своею пьян,

Свищу над реченькою румянистой,
Той реченькою-не старей.
Покаместь в неширокие полсвиста
Свищу - пытать богатырей.

Ох и рубцы ж -у нас пошли калеки!
- Алешеньки-то кровь, Ильи! -
Ох и красны ж у нас дымятся реки,
Малиновые полыньи.

В осоловелой оторопи банной -
Хрип княжеский да волчья сыть.
Всей соловьиной глоткой разливанной
Той оторопи не покрыть.

Вот и молчок-то мой таков претихий,
Что вывелась моя семья.
Меж соловьев слезистых - соколиха,
А род веду - от Соловья.

* * *

А любовь? Для подпаска
В руки бьющего снизу.
Трехсекундная встряска
На горах Парадиза.

Эти ады и раи,
Эти взлеты и бездны -
Только бренные сваи
В легкой сцепке железной.

- Накаталась! - Мгновенья
Зубы стиснув - за годы,
В сновиденном паденье
Сердца - вглубь пищевода.

Юным школьникам - басни!
Мы ж за оду, в которой
Высь - не на смех, а на смерть:
Настоящие горы!

* * *

А плакала я уже бабьей
Слезой - солонейшей солью.
Как та - на лужочке - с граблей -
Как эта - с серпочком - в поле.

От голосу - слабже воска,
Как сахар в чаю моченный.
Стрелочкам своим поноску
Носила, как пес ученый.

- "Ешь зернышко, я ж единой
Скорлупкой сыта с орешка!"
Никто не видал змеиной
В углах - по краям - усмешки.

Не знали мои герои,
Что сей голубок под схимой -
Как Царь - за святой горою
Гордыни несосвятимой.

* * *

А пока твои глаза
- Черные - ревнивы,
А пока на образа
Молишься лениво -
Надо, мальчик, целовать
В губы - без разбору.
Надо, мальчик, под забором
И дневать и ночевать.

И плывет церковный звон
По дороге белой.
На заре-то - самый сон
Молодому телу!
(А погаснут все огни -
Самая забава!)
А не то - пройдут без славы
Черны ночи, белы дни.

Летом - светло без огня,
Летом - ходишь ходко.
У кого увел коня,
У кого красотку.
- Эх, и врет, кто нам поет
Спать с тобою розно!
Милый мальчик, будет поздно,
Наша молодость пройдет!

Не взыщи, шальная кровь,
Молодое тело!
Я про бедную любовь
Спела - как сумела!
Будет день - под образа
Ледяная - ляжу. - Кто тогда тебе расскажет
Правду, мальчику, в глаза?

* * *

А потом поили медом,
А потом поили брагой,
Чтоб потом, на месте лобном,
На коленках признавалась
В несодеянных злодействах!

Опостылели мне вина,
Опостылели мне яства.
От великого богатства
Заступи, заступник - заступ!

* * *

А следующий раз - глухонемая
Приду на свет, где всем свой стих дарю,
свой слух дарю.

Ведь все равно - что говорят - не понимаю.
Ведь все равно - кто разберет? - что говорю.

Бог упаси меня - опять Коринной
В сей край придти, где люди тверже льдов,
а льдины - скал.

Глухонемою - и с такою длинной -
- Вот - до полу - косой, чтоб не узнал!

* * *

А царит над нашей стороной -
Глаз дурной, дружок, да час худой.

А всего у нас, дружок, красы -
Что две русых, вдоль спины, косы,
Две несжатых, в поле, полосы.

А затем, чтобы в единый год
Не повис по рощам весь народ -

Для того у нас заведено
Зеленое шалое вино.

А по селам - ивы - дерева
Да плакун-трава, разрыв-трава...

Не снести тебе российской ноши.
- Проходите, господин хороший!

* * *

А человек идет за плугом
И строит гнезда.
Одна пред Господом заслуга:
Глядеть на звезды.

И вот за то тебе спасибо,
Что, цепенея,
Двух звезд моих не видишь - ибо
Нашел - вечнее.

Обман сменяется обманом,
Рахилью - Лия.
Все женщины ведут в туманы:
Я - как другие.

* * *

Август - астры,
Август - звезды,
Август - грозди
Винограда и рябины
Ржавой - август!

Полновесным, благосклонным
Яблоком своим имперским,
Как дитя, играешь, август.
Как ладонью, гладишь сердце
Именем своим имперским:
Август!- Сердце!

Месяц поздних поцелуев,
Поздних роз и молний поздних!
Ливней звездных -
Август!- Месяц
Ливней звездных!

Азраил

От руки моей не взыгрывал,
На груди моей не всплакивал…
Непреложней и незыблемей
Опрокинутого факела:

Над душой моей в изглавии,
Над страдой моей в изножии
(От руки моей не вздрагивал, —
Не твоей рукой низложена)

Азраил! В ночах без месяца
И без звёзд дороги скошены.
В этот час тяжело-весящий
Я тебе не буду ношею…

Азраил? В ночах без выхода
И без звёзд: личины сорваны!
В этот час тяжело-дышащий
Я тебе не буду прорвою…

А потом перстом как факелом
Напиши в рассветных серостях
О жене, что назвала тебя
Азраилом вместо — Эроса.

* * *

Аймек-гуарyзим - долина роз.
Еврейка - испанский гранд.
И ты, семилетний, очами врос
В истрепанный фолиант.

От розовых, розовых, райских чащ
Какой-то пожар в глазах.
Луна Сарагоссы - и черный плащ.
Шаль - дo полу - и монах.

Еврейская девушка - меж невест -
Что роза среди ракит!
И старый серебряный дедов крест
Сменен на Давидов щит.

От черного взора и красных кос
В глазах твоих - темный круг.
И целое дерево райских роз
Цветет меж библейских букв.

Аймйк-гуарyзим - так в первый раз
Предстала тебе любовь.
Так первая книга твоя звалась,
Так тигр почуял кровь.

И, стройное тело собрав в прыжок,
Читаешь - черно в глазах! -
Как в черную полночь потом их сжег
На красном костре - монах.

Акварель

Амбразуры окон потемнели,
Не вздыхает ветерок долинный,
Ясен вечер; сквозь вершину ели
Кинул месяц первый луч свой длинный.
Ангел взоры опустил святые,
Люди рады тени промелькнувшей,
И спокойны глазки золотые
Нежной девочки, к окну прильнувшей.

Але (А когда — когда-нибудь — как в воду)

А когда — когда-нибудь — как в воду
И тебя потянет — в вечный путь,
Оправдай змеиную породу:
Дом — меня — мои стихи — забудь.

Знай одно: что завтра будешь старой.
Пей вино, правь тройкой, пой у Яра,
Синеокою цыганкой будь.
Знай одно: никто тебе не пара —
И бросайся каждому на грудь.

Ах, горят парижские бульвары!
(Понимаешь — миллионы глаз!)
Ах, гремят мадридские гитары!
(Я о них писала — столько раз!)

Знай одно: (твой взгляд широк от жара,
Паруса надулись — добрый путь!)
Знай одно: что завтра будешь старой,
Остальное, деточка,— забудь.

11 июня 1917


Але (В шитой серебром рубашечке)

В шитой серебром рубашечке,
- Грудь как звездами унизана! -
Голова - цветочной чашечкой
Из серебряного выреза.

Очи - два пустынных озера,
Два Господних откровения -
На лице, туманно - розовом
От Войны и Вдохновения.

Ангел - ничего - всe! - знающий,
Плоть - былинкою довольная,
Ты отца напоминаешь мне -
Тоже Ангела и Воина.

Может - всe мое достоинство -
За руку с тобою странствовать.
- Помолись о нашем Воинстве
Завтра утром, на Казанскую!

Але (Есть у тебя еще отец и мать)

Есть у тебя еще отец и мать,
А все же ты - Христова сирота.

Ты родилась в водовороте войн, -
А все же ты поедешь на Иордань.

Без ключика Христовой сироте
Откроются Христовы ворота.

Але (Не знаю, где ты и где я)

                      1

Не знаю, где ты и где я.
Те ж песни и те же заботы.
Такие с тобою друзья!
Такие с тобою сироты!

И так хорошо нам вдвоем:
Бездомным, бессонным и сирым.
Две птицы: чуть встали - поeм.
Две странницы: кормимся миром.

                      2

И бродим с тобой по церквам
Великим - и малым, приходским.
И бродим с тобой по домам
Убогим - и знатным, господским.

Когда - то сказала: - Купи! -
Сверкнув на кремлевские башни.
Кремль - твой от рождения. - Спи,
Мой первенец светлый и страшный.

                      3

И как под землею трава
Дружится с рудою железной,
Всe видят пресветлые два
Провала в небесную бездну.

Сивилла! - Зачем моему
Ребенку - такая судьбина?
Ведь русская доля - ему...
И век ей: Россия, рябина...

Але (Ни кровинки в тебе здоровой)

                         1

Ни кровинки в тебе здоровой. -
Ты похожа на циркового.

Вон над бездной встает, ликуя,
Рассылающий поцелуи.

Напряженной улыбкой хлещет
Эту сволочь, что рукоплещет.

Ни кровиночки в тонком теле, -
Все новиночек мы хотели.

Что, голубчик, дрожат поджилки?
Все. как надо: канат - носилки.

Разлетается в ладан сизый
Материнская антреприза.

                         2

Упадешь - перстом не двину.
Я люблю тебя как сына.

Всей мечтой своей довлея)
Не щадя и не жалея.

Я учу: губам полезно
Раскаленное железо,

Бархатных ковров полезней -
Гвозди - молодым ступням.

А еще в ночи беззвездной
Под ногой - полезны - бездны!

Первенец мой крутолобый!
Вместо всей моей учебы -
Материнская утроба
Лучше - для тебя была б.

Але (Ты будешь невинной, тонкой)

                    1

Ты будешь невинной, тонкой,
Прелестной - и всем чужой.
Пленительной амазонкой,
Стремительной госпожой.

И косы свои, пожалуй,
Ты будешь носить, как шлем,
Ты будешь царицей бала -
И всех молодых поэм.

И многих пронзит, царица,
Насмешливый твой клинок,
И всe, что мне - только снится,
Ты будешь иметь у ног.

Всe будет тебе покорно,
И все при тебе - тихи.
Ты будешь, как я - бесспорно -
И лучше писать стихи...

Но будешь ли ты - кто знает -
Смертельно виски сжимать,
Как их вот сейчас сжимает
Твоя молодая мать.

                    2

Да, я тебя уже ревную,
Такою ревностью, такой!
Да, я тебя уже волную
Своей тоской.

Моя несчастная природа
В тебе до ужаса ясна:
В твои без месяца два года -
Ты так грустна.

Все куклы мира, все лошадки
Ты без раздумия отдашь -
За листик из моей тетрадки
И карандаш.

Ты с няньками в какой-то ссоре
Все делать хочется самой.
И вдруг отчаянье, что "море
Ушло домой".

Не передашь тебя - как гордо
Я о тебе ни повествуй! -
Когда ты просишь: "Мама, морду
Мне поцелуй".

Ты знаешь, все во мне смеется,
Когда кому-нибудь опять
Никак тебя не удается
Поцеловать.

Я - змей, похитивший царевну, -
Дракон! - Всем женихам - жених! -
О свет очей моих! - О ревность
Ночей моих!

Аля

          Ах, несмотря на гаданья друзей.
          Будущее - непроглядно.
          В платьице-твой вероломный Тезей,
          Маленькая Ариадна.

Аля! - Маленькая тень
На огромном горизонте.
Тщетно говорю: не троньте.
Будет день -

Милый, грустный и большой,
День, когда от жизни рядом
Вся ты оторвешься взглядом
И душой.

День, когда с пером в руке
Ты на ласку не ответишь.
День, который ты отметишь
В дневнике.

День, когда летя вперед,
- Своенравно! - Без запрета! -
С ветром в комнату войдет -
Больше ветра!

Залу, спящую на вид,
И волшебную, как сцена,
Юность Шумана смутит
И Шопена...

Целый день - на скакуне,
А ночами - черный кофе,
Лорда Байрона в огне
Тонкий профиль.

Метче гибкого хлыста
Остроумье наготове,
Гневно сдвинутые брови
И уста.

Прелесть двух огромных глаз,
- Их угроза - их опасность -
Недоступность - гордость - страстность
В первый раз...

Благородным без границ
Станет профиль - слишком белый,
Слишком длинными ресниц
Станут стрелы.

Слишком грустными - углы
Губ изогнутых и длинных,
И движенья рук невинных -
Слишком злы.

- Ворожит мое перо!
Аля! - Будет всe, что было:
Так же ново и старо,
Так же мило.

Будет - с сердцем не воюй,
Грудь Дианы и Минервы! -
Будет первый бал и первый
Поцелуй.

Будет «он» - ему сейчас
Года три или четыре...
- Аля! - Это будет в мире -
В первый раз.

Андрей Шенье

                         1

Андрей Шенье взошел на эшафот,
А я живу - и это страшный грех.
Есть времена - железные - для всех.
И не певец, кто в порохе - поет.

И не отец, кто с сына у ворот
Дрожа срывает воинский доспех.
Есть времена, где солнце - смертный грех.
Не человек - кто в наши дни живет.

                         2

          Не узнаю в темноте
          Руки - свои иль чужие?
          Мечется в страшной мечте
          Черная Консьержерия.

          Руки роняют тетрадь,
          Щупают тонкую шею.
          Утро крадется как тать.
          Я дописать не успею.

Анжелика

Темной капеллы, где плачет орган,
Близости кроткого лика!..
Счастья земного мне чужд ураган:
Я — Анжелика.

Тихое пенье звучит в унисон,
Окон неясны разводы,
Жизнью моей овладели, как сон,
Стройные своды.

Взор мой и в детстве туда ускользал,
Он городами измучен.
Скучен мне говор и блещущий зал,
Мир мне — так скучен!

Кто-то пред Девой затеплил свечу,
(Ждет исцеленья ль больная?)
Вот отчего я меж вами молчу:
Вся я — иная.

Сладостна слабость опущенных рук,
Всякая скорбь здесь легка мне.
Плющ темнолиственный обнял как друг
Старые камни;

Бело и розово, словно миндаль,
Здесь расцвела повилика...
Счастья не надо. Мне мира не жаль:
Я — Анжелика.

Анне Ахматовой

Узкий, нерусский стан -
Над фолиантами.
Шаль из турецких стран
Пала, как мантия.

Вас передашь одной
Ломаной черной линией.
Холод - в весельи, зной -
В Вашем унынии.

Вся Ваша жизнь - озноб,
И завершится - чем она?
Облачный - темен - лоб
Юного демона.

Каждого из земных
Вам заиграть - безделица!
И безоружный стих
В сердце нам целится.

В утренний сонный час,
- Кажется, четверть пятого, -
Я полюбила Вас,
Анна Ахматова.

Ариадна

                               1

Оставленной быть - это втравленной быть
В грудь - синяя татуировка матросов!
Оставленной быть - это явленной быть
Семи океанам... Не валом ли быть
Девятым, что с палубы сносит?

Уступленной быть - это купленной быть
Задорого: ночи и ночи и ночи
Умоисступленья! О, в трубы трубить -
Уступленной быть! - Это длиться и слыть
Как губы и трубы пророчеств.

                               2

        - О всеми голосами раковин
        Ты пел ей...
        - Травкой каждою.

        - Она томилась лаской Вакховой.
        - Летейских маков жаждала...

        - Но как бы те моря ни солоны,
        Тот мчался...
        - Стены падали.
        - И кудри вырывала полными
        Горстями...
        - В пену падали...

Асе (Гул предвечерний в заре догорающей)

Гул предвечерний в заре догорающей
В сумерках зимнего дня.
Третий звонок. Торопись, отъезжающий
Помни меня!
Ждёт тебя моря волна изумрудная,
Всплеск голубого весла
Жить нашей жизнью подпольною, трудною
Ты не смогла.
Что же, иди, коль борьба наша мрачная
В наши ряды не зовёт.
Если заманчивей влага прозрачная,
Чаек сребристых полёт!
Солнцу горячему, светлому, жаркому
Ты передай мой привет.
Ставь свой вопрос всему сильному, яркому
Будет ответ!
Гул предвечерний в заре догорающей
В сумерках зимнего дня.
Третий звонок. Торопись, отьезжающий
Помни меня!

Асе (Мы быстры и наготове)

              1

Мы быстры и наготове,
Мы остры.
В каждом жесте, в каждом взгляде,
в каждом слове. -
Две сестры.

Своенравна наша ласка
И тонка,
Мы из старого Дамаска -
Два клинка.

Прочь, гумно и бремя хлеба,
И волы!
Мы - натянутые в небо
Две стрелы!

Мы одни на рынке мира
Без греха.
Мы - из Вильяма Шекспира
Два стиха.

              2

Мы - весенняя одежда
Тополей,
Мы - последняя надежда
Королей.

Мы на дне старинной чаши,
Посмотри:
В ней твоя заря, и наши
Две зари.

И прильнув устами к чаше,
Пей до дна.
И на дне увидишь наши
Имена.

Светлый взор наш смел и светел
И во зле.
- Кто из вас его не встретил
На земле?

Охраняя колыбель и мавзолей,

Мы - последнее виденье
Королей.

Асе (Ты мне нравишься: ты так молода)

Ты мне нравишься: ты так молода,
Что в полмесяца не спишь и полночи,
Что на карте знаешь те города,
Где глядели тебе вслед чьи-то очи.

Что за книгой книгу пишешь, но книг
Не читаешь, умиленно поникши,
Что сам Бог тебе - меньшой ученик,
Что же Кант, что же Шеллинг, что же Ницше?

Что весь мир тебе - твое озорство,
Что наш мир, он до тебя просто не был,
И что не было и нет ничего
Над твоей головой - кроме неба.

Ахилл на валу

Отлило - обдало - накатило -
- Навзничь! - Умру.
Так Поликсена, узрев Ахилла
Там, на валу -

В красном - кровавая башня в плёсе
Тел, что простер.
Так Поликсена, всплеснувши: "Кто сей?"
(Знала - костер!)

Соединенное чародейство
Страха, любви.
Так Поликсена, узрев ахейца
Ахнула - и -

Знаете этот отлив атлантский
Крови от щек?
Неодолимый - прострись, пространство! -
Крови толчок.

Ахматовой (Кем полосынька твоя)

Кем полосынька твоя
Нынче выжнется?
Чернокосынька моя!
Чернокнижница!

Дни полночные твои,
Век твой таборный...
Все работнички твои
Разом забраны.

Где сподручники твои,
Те сподвижнички?
Белорученька моя,
Чернокнижница!

Не загладить тех могил
Слезой, славою.
Один заживо ходил —
Как удавленный.

Другой к стеночке пошел
Искать прибыли.
(И гордец же был-сокол!)
Разом выбыли.

Высоко твои братья!
Не докличешься!
Яснооконька моя,
Чернокнижница!

А из тучи-то (хвала —
Диво дивное!)
Соколиная стрела,
Голубиная...

Знать, в два перышка тебе
Пишут тамотка,
Знать, уж в скорости тебе
Выйдет грамотка:

— Будет крылышки трепать
О булыжники!
Чернокрылонька моя!
Чернокнижница!

29 декабря 1921


Бабушка

                 1

Когда я буду бабушкой -
Годов через десяточек -
Причудницей, забавницей, -
Вихрь с головы до пяточек!

И внук - кудряш - Егорушка
Взревет: "Давай ружье!"
Я брошу лист и перышко -
Сокровище мое!

Мать всплачет: "Год три месяца,
А уж, гляди, как зол!"
А я скажу: "Пусть бесится!
Знать, в бабушку пошел!"

Егор, моя утробушка!
Егор, ребро от ребрышка!
Егорушка, Егорушка,
Егорий - свет - храбрец!

Когда я буду бабушкой -
Седой каргою с трубкою! -
И внучка, в полночь крадучись,
Шепнет, взметнувши юбками:

"Koгo, скажите, бабушка,
Мне взять из семерых?" -
Я опрокину лавочку,
Я закружусь, как вихрь.

Мать: "Ни стыда, ни совести!
И в гроб пойдет пляша!"
А я-то: "На здоровьице!
Знать, в бабушку пошла!"

Кто худок в пляске рыночной -
Тот лих и на перинушке, -
Маринушка, Маринушка,
Марина - синь-моря!

"А целовалась, бабушка,
Голубушка, со сколькими?"
- "Я дань платила песнями,
Я дань взымала кольцами.

Ни ночки даром проспанной:
Все в райском во саду!"
- "А как же, бабка, Господу
Предстанешь на суду?"

"Свистят скворцы в скворешнице,
Весна-то - глянь! - бела...
Скажу: - Родимый, - грешница!
Счастливая была!

Вы ж, ребрышко от ребрышка,
Маринушка с Егорушкой,
Моей землицы горсточку
Возьмите в узелок".

          2

А как бабушке
Помирать, помирать, -
Стали голуби
Ворковать, ворковать.

"Что ты, старая,
Так лихуешься?
А она в ответ:
"Что воркуете?"

- "А воркуем мы
Про твою весну!"
- "А лихуюсь я,
Что идти ко сну,

Что навек засну
Сном закованным -
Я, бессонная,
Я, фартовая!

Что луга мои яицкие не скошены,
Жемчуга мои бурмицкие не сношены,
Что леса мои волынские не срублены,
На Руси не все мальчишки перелюблены!"

А как бабушке
Отходить, отходить, -
Стали голуби
В окно крыльями бить.

"Что уж страшен так,
Бабка, голос твой?"
- "Не хочу отдать
Девкам - мулодцев".

- "Нагулялась ты, -
Пора знать и стыд!"
- "Этой малостью
Разве будешь сыт?

Что над тем костром
Я - холодная,
Что за тем столом
Я - голодная".

А как бабушку
Понесли, понесли, -
Все-то голуби
Полегли, полегли:

Книзу - крылышком,
Кверху - лапочкой...
- Помолитесь, внучки юные, за бабушку!

Бабушке

Продолговатый и твердый овал,
Черного платья раструбы...
Юная бабушка! Кто целовал
Ваши надменные губы?

Руки, которые в залах дворца
Вальсы Шопена играли...
По сторонам ледяного лица
Локоны, в виде спирали.

Темный, прямой и взыскательный взгляд.
Взгляд, к обороне готовый.
Юные женщины так не глядят.
Юная бабушка, кто вы?

Сколько возможностей вы унесли,
И невозможностей - сколько? -
В ненасытимую прорву земли,
Двадцатилетняя полька!

День был невинен, и ветер был свеж.
Темные звезды погасли.
- Бабушка! - Этот жестокий мятеж
В сердце моем - не от вас ли?..

Бабушкин внучек

Шпагу, смеясь, подвесил,
Люстру потрогал - звон...
Маленький мальчик весел:
Бабушкин внучек он!
Если в гостиной странной
Жутко ему колонн,
Может уснуть в диванной:
Бабушкин внучек он!
Светлый меж темных кресел
Мальчику снится сон.
Мальчик и сонный весел:
Бабушкин внучек он!

Байрону

Я думаю об утре Вашей славы,
Об утре Ваших дней,
Когда очнулись демоном от сна Вы
И богом для людей.

Я думаю о том, как Ваши брови
Сошлись над факелами Ваших глаз,
О том, как лава древней крови
По Вашим жилам разлилась.

Я думаю о пальцах, очень длинных,
В волнистых волосах,
И обо всех - в аллеях и в гостиных -
Вас жаждущих глазах.

И о сердцах, которых - слишком юный -
Вы не имели времени прочесть,
В те времена, когда всходили луны
И гасли в Вашу честь.

Я думаю о полутемной зале,
О бархате, склоненном к кружевам,
О всех стихах, какие бы сказали
Вы - мне, я - Вам.

Я думаю еще о горсти пыли,
Оставшейся от Ваших губ и глаз...
О всех глазах, которые в могиле.
О них и нас.

24 сентября 1913, Ялта


Балкон

Ах, с откровенного отвеса -
Вниз - чтобы в прах и в смоль!
Земной любови недовесок
Слезой солить - доколь?

Балкон. Сквозь соляные ливни
Смоль поцелуев злых.
И ненависти неизбывной
Вздох: выдышаться в стих!

Стиснутое в руке комочком -
Чту: сердце или рвань
Батистовая? Сим примочкам
Есть имя: - Иордань.

Да, ибо этот бой с любовью
Дик и жестокосерд.
Дабы с гранитного надбровья
Взмыв - выдышаться в смерть!

Баллада о проходимке

Когда малюткою была
- Шальной девчонкой полуголой -
Не липла - Господу хвала! -
Я к материнскому подолу.
Нет, - через пни и частоколы -
Сады ломать! - Коней ковать! -
А по ночам - в чужие села:
- "Пустите переночевать!"
Расту - прямая как стрела.
Однажды - день клонился долу -
Под дубом - черный, как смола -
Бродячий музыкант с виолой.
Спят ......., спят цветы и пчелы...
Ну словом - как сие назвать?
Я женский стыд переборола:
- "Пустите переночевать!"
Мои бессонные дела!
Кто не спрягал со мной глаголу:
.......? Кого-то не звала
В опустошительную школу?

Ах, чуть закутаешься в полы
Плаща - прощайте, рвань и знать! -
Как по лбу - молотом тяжелым:
- "Пустите переночевать!"
Посылка:
Вы, Ангелы вокруг Престола,
И ты, младенческая Мать!
Я так устала быть веселой, -
Пустите переночевать!

Баловство

В темной гостиной одиннадцать бьет.
Что-то сегодня приснится?
Мама-шалунья уснуть не дает!
Эта мама совсем баловница!
Сдернет, смеясь, одеяло с плеча,
(Плакать смешно и стараться!)
Дразнит, пугает, смешит, щекоча
Полусонных сестрицу и братца.
Косу опять распустила плащом,
Прыгает, точно не дама...
Детям она не уступит ни в чем,
Эта странная девочка-мама!
Скрыла сестренка в подушке лицо,
Глубже ушла в одеяльце,
Мальчик без счета целует кольцо
Золотое у мамы на пальце...

Бальмонту

Пышно и бесстрастно вянут
Розы нашего румянца.
Лишь камзол теснее стянут:
Голодаем как испанцы.

Ничего не можем даром
Взять — скорее гору сдвинем!
И ко всем гордыням старым —
Голод: новая гордыня.

В вывернутой наизнанку
Мантии Врагов Народа
Утверждаем всей осанкой:
Луковица — и свобода.

Жизни ломовое дышло
Спеси не перешибило
Скакуну. Как бы не вышло:
— Луковица — и могила.

Будет наш ответ у входа
В Рай, под деревцем миндальным:
— Царь! На пиршестве народа
Голодали — как гидальго!

Ноябрь 1919


Барабан

В майское утро качать колыбель?
      Гордую шею в аркан?
Пленнице - прялка, пастушке - свирель,
      Мне - барабан.
Женская доля меня не влечет:
      Скуки боюсь, а не ран!
Все мне дарует, - и власть и почет
      Мой барабан.
Солнышко встало, деревья в цвету...
      Сколько невиданных стран!
Всякую грусть убивай на лету,
      Бей, барабан!
Быть барабанщиком! Всех впереди!
      Все остальное - обман!
Что покоряет сердца на пути,
      Как барабан?

Барабанщик

                    1

Барабанщик! Бедный мальчик!
Вправо-влево не гляди!
Проходи перед народом
С Божьим громом на груди.

Не наемник ты - вся ноша
На груди, не на спине!
Первый в глотку смерти вброшен
На ногах - как на коне!

Мать бежала спелой рожью,
Мать кричала в облака,
Воззывала: - Матерь Божья,
Сберегите мне сынка!

Бедной матери в оконце
Вечно треплется платок.
- Где ты, лагерное солнце!
Алый лагерный цветок!

А зато - какая воля -
В подмастерьях - старший брат,
Средний в поле, третий в школе,
Я один - уже солдат!

Выйдешь цел из перебранки -
Что за радость, за почет,
Как красотка-маркитантка
Нам стаканчик поднесет!

Унтер ропщет: - Эх, мальчонка!
Рано начал - не к добру!
- Рано начал - рано кончил!
Кто же выпьет, коль умру?

А настигнет смерть-волчица -
Весь я тут - вся недолга!
Императору - столицы,
Барабанщику - снега.

А по мне - хоть дно морское!
Пусть сам черт меня заест!
Коли Тот своей рукою.
Мне на грудь нацепит крест!

                    2

Молоко на губах не обсохло,
День и ночь в барабан колочу.
Мать от грохота было оглохла,
А отец потрепал по плечу.

Мать и плачет и стонет и тужит,
Но отцовское слово - закон:
- Пусть идет Императору служит, -
Барабанщиком, видно, рожден.

Брали сотнями царства, - столицы
Мимоходом совали в карман.
Порешили судьбу Аустерлица
Двое: солнце - и мой барабан.

Полегло же нас там, полегло же
За величье имперских знамен!
Веселись, барабанная кожа!
Барабанщиком, видно, рожден!

Загоняли мы немца в берлогу.
Всадник. Я - барабанный салют.
Руки скрещены. В шляпе трирогой.
- Возраст? - Десять. - Не меньше ли, плут?

- Был один, - тоже ростом не вышел.
Выше солнца теперь вознесен!
- Ты потише, дружочек, потише!
Барабанщиком, видно, рожден!

Отступилась от нас Богоматерь,
Не пошла к московитским волкам.
Дальше - хуже. В плену - Император,
На отчаянье верным полкам.

И молчит собеседник мой лучший,
Сей рукою к стене пригвожден.
И никто не побьет в него ручкой:
Барабанщиком, видно, рожден!

Баярд

За умноженьем-черепаха,
Зато чертенок за игрой,
Мой первый рыцарь был без страха,
Не без упрека, но герой!

Его в мечтах носили кони,
Он был разбойником в лесу,
Но приносил мне на ладони
С магнолий снятую росу.

Ему на шее загорелой
Я поправляла талисман,
И мне, как он чужой и смелой,
Он покорялся, атаман!

Улыбкой принц и школьник платьем,
С кудрями точно из огня,
Учителям он был проклятьем
И совершенством для меня!

За принужденье мстил жестоко, -
Великий враг чернил и парт!
И был, хотя не без упрека,
Не без упрека, но Баярд!

* * *

Без Бога, без хлеба, без крова,
- Со страстью! со звоном! со славой! -
Ведет арестант чернобровый
В Сибирь - молодую жену.
Когда-то с полуночных палуб
Взирали на Хиос и Смирну,
И мрамор столичных кофеен
Им руки в перстнях холодил.
Какие о страсти прекрасной
Велись разговоры под скрипку!
Тонуло лицо чужестранца
В египетском тонком дыму.
Под низким рассеянным небом
Вперед по сибирскому тракту
Ведет господин чужестранный
Домой - молодую жену.

* * *

Без повороту и без возврату,
Часом и веком.
Это сестра провожает брата
В тёмную реку.

Без передыху и без пощады
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Это сестра оскользнулась взглядом
В братнюю руку.

«По Безымянной
В самую низь.
Плиты стеклянны:
Не оскользнись.

Синее зелье
Всвищет сквозь щели.
Над колыбелью —
Нищие пели:

Первый — о славе,
Средний — о здравье,
Третий — так с краю
                      оставил:

Жемчугом сыпать
Вслед-коли вскличут»…
Братняя притопь.
Сестрина причеть.

* * *

Без самовластия,
С полною кротостью.
Легкий и ласковый
Воздух над пропастью.

Выросший сразу,
- Молнией - в срок -
Как по приказу
Будет цветок.

Змееволосый,
Звездоочитый...
Не смертоносный, -
Сам без защиты!

Он ли мне? Я - ему?
Знаю: польщусь,
Знаю: нечаянно
В смерть оступлюсь...

* * *

Безнадежно-взрослый Вы? О, нет!
Вы дитя и Вам нужны игрушки,
Потому я и боюсь ловушки,
Потому и сдержан мой привет.
Безнадежно-взрослый Вы? О, нет!

Вы дитя, а дети так жестоки:
С бедной куклы рвут, шутя, парик,
Вечно лгут и дразнят каждый миг,
В детях рай, но в детях все пороки, -
Потому надменны эти строки.

Кто из них доволен дележом?
Кто из них не плачет после елки?
Их слова неумолимо-колки,
В них огонь, зажженный мятежом.
Кто из них доволен дележом?

Есть, о да, иные дети — тайны,
Темный мир глядит из темных глаз.
Но они отшельники меж нас,
Их шаги по улицам случайны.
Вы — дитя. Но все ли дети — тайны?!

* * *

Безумье - и благоразумье,
          Позор - и честь,
Все, что наводит на раздумье,
          Все слишком есть -

Во мне. - Все каторжные страсти
          Свились в одну! -
Так в волосах моих - все масти
          Ведут войну!

Я знаю весь любовный шепот,
          - Ах, наизусть! -
- Мой двадцатидвухлетний опыт -
          Сплошная грусть!

Но облик мой - невинно розов,
          - Что ни скажи! -
Я виртуоз из виртуозов
          В искусстве лжи.

В ней, запускаемой как мячик
          - Ловимый вновь! -
Моих прабабушек-полячек
          Сказалась кровь.

Лгу оттого, что по кладбищам
          Трава растет,
Лгу оттого, что по кладбищам
          Метель метет...

От скрипки - от автомобиля -
          Шелков, огня...
От пытки, что не все любили -
          Одну меня!

От боли, что не я - невеста
          У жениха...
От жеста и стиха - для жеста
          И для стиха!

От нежного боа на шее...
          И как могу
Не лгать, - раз голос мой нежнее, -
          Когда я лгу...

* * *

Безупречен и горд
В небо поднятый лоб.
Непонятен мне герб,
И не страшен мне гроб.

Меж вельмож и рабов,
Меж горбов и гербов,
Землю роющих лбов -
Я - из рода дубов.

* * *

Бел, как мука, которую мелет,
Черен, как грязь, которую чистит,
Будет от Бога похвальный лист
Мельнику и трубочисту.

Нам же, рабам твоим непокорным,
Нам, нерадивым: мельникам - черным,
Нам, трубочистам белым - увы! -
Страшные - Судные дни твои;

Черным по белому в день тот черный
Будем стоять на доске позорной.

* * *

Белое солнце и низкие, низкие тучи,
Вдоль огородов - за белой стеною - погост.
И на песке вереницы соломенных чучел
Под перекладинами в человеческий рост.

И, перевесившись через заборные колья,
Вижу: дороги, деревья, солдаты вразброд.
Старая баба - посыпанный крупною солью
Черный ломоть у калитки жует и жует...

Чем прогневили тебя эти серые хаты,
Господи! - и для чего стольким простреливать грудь?
Поезд прошел и завыл, и завыли солдаты,
И запылил, запылил отступающий путь...

Нет, умереть! Никогда не родиться бы лучше,
Чем этот жалобный, жалостный, каторжный вой
О чернобровых красавицах.- Ох, и поют же
Нынче солдаты! О господи боже ты мой!

Белоснежка

(Александру Давидовичу Топольскому)

Спит Белоснежка в хрустальном гробу.
Карлики горько рыдают, малютки.
Из незабудок веночек на лбу
И на груди незабудки.

Ворон - печальный сидит на дубу.
Спит Белоснежка в хрустальном гробу.

Плачется карлик в смешном колпаке,
Плачется: "Плохо ее берегли мы!"
Белую ленту сжимает в руке
Маленький карлик любимый.

Средний - печальный играет в трубу.
Спит Белоснежка в хрустальном гробу.

Старший у гроба стоит на часах,
Смотрит и ждет, не мелькнет ли усмешка.
Спит Белоснежка с венком в волосах,
Не оживет Белоснежка!

Ворон - печальный сидит на дубу.
Спит Белоснежка в хрустальном гробу.

* * *

Белье на речке полощу,
Два цветика своих ращу.

Ударит колокол - крещусь,
Посадят голодом - пощусь.

Душа и волосы - как шелк.
Дороже жизни - добрый толк.

Я свято соблюдаю долг.
- Но я люблю вас - вор и волк!

Берлину

Дождь убаюкивает боль.
Под ливни опускающихся ставень
Сплю. Вздрагивающих асфальтов вдоль
Копыта — как рукоплесканья.

Поздравствовалось — и слилось.
В оставленности златозарной
Над сказочнейшим из сиротств
Вы смилостивились, казармы!

10 июля 1922


Бессонница

      1

Обвела мне глаза кольцом
Теневым - бессонница.
Оплела мне глаза бессонница
Теневым венцом.

То-то же! По ночам
Не молись - идолам!
Я твою тайну выдала,
Идолопоклонница.

Мало - тебе - дня,
Солнечного огня!

Пару моих колец
Носи, бледноликая!
Кликала - и накликала
Теневой венец.

Мало - меня - звала?
Мало - со мной - спала?

Ляжешь, легка лицом.
Люди поклонятся.
Буду тебе чтецом
Я, бессонница:

- Спи, успокоена,
Спи, удостоена,
Спи, увенчана,
Женщина.

Чтобы - спалось - легче,
Буду - тебе - певчим:

- Спи, подруженька
Неугомонная!

Спи, жемчужинка,
Спи, бессонная.

И кому ни писали писем,
И кому с тобой ни клялись мы...
Спи себе.

Вот и разлучены
Неразлучные.
Вот и выпущены из рук
Твои рученьки.
Вот ты и отмучилась,
Милая мученица.

Сон - свят,
Все - спят.
Венец-снят.

      2

Руки люблю
Целовать, и люблю
Имена раздавать,
И еще - раскрывать
Двери!
- Настежь - в темную ночь!

Голову сжав,
Слушать, как тяжкий шаг
Где-то легчает,
Как ветер качает
Сонный, бессонный
Лес.

Ах, ночь!
Где-то бегут ключи,
Ко сну - клонит.
Сплю почти.
Где-то в ночи
Человек тонет.

      3

В огромном городе моем - ночь.
Из дома сонного иду - прочь.
И люди думают: жена, дочь, -
А я запомнила одно: ночь.

Июльский ветер мне метет - путь,
И где-то музыка в окне - чуть.
Ах, нынче ветру до зари - дуть
Сквозь стенки тонкие груди - в грудь.

Есть черный тополь, и в окне - свет,
И звон на башне, и в руке - цвет,
И шаг вот этот - никому - вслед,
И тень вот эта, а меня - нет.

Огни - как нити золотых бус,
Ночного листика во рту - вкус.
Освободите от дневных уз,
Друзья, поймите, что я вам - снюсь.

      4

После бессонной ночи слабеет тело,
Милым становится и не своим, - ничьим.
В медленных жилах еще занывают стрелы -
И улыбаешься людям, как серафим.

После бессонной ночи слабеют руки
И глубоко равнодушен и враг и друг.
Целая радуга - в каждом случайном звуке,
И на морозе Флоренцией пахнет вдруг.

Нежно светлеют губы, и тень золоче
Возле запавших глаз. Это ночь зажгла
Этот светлейший лик, - и от темной ночи
Только одно темнеет у нас - глаза.

      5

Нынче я гость небесный
В стране твоей.
Я видела бессонницу леса
И сон полей.

Где-то в ночи подковы
Взрывали траву.
Тяжко вздохнула корова
В сонном хлеву.

Расскажу тебе с грустью,
С нежностью всей,
Про сторожа-гуся
И спящих гусей.

Руки тонули в песьей шерсти,
Пес был - сед.
Потом, к шести,
Начался рассвет.

      6

Сегодня ночью я одна в ночи -
Бессонная, бездомная черница! -
Сегодня ночью у меня ключи
От всех ворот единственной столицы!

Бессонница меня толкнула в путь.
- О, как же ты прекрасен, тусклый Кремль мой! -
Сегодня ночью я целую в грудь
Всю круглую воюющую землю!

Вздымаются не волосы - а мех,
И душный ветер прямо в душу дует.
Сегодня ночью я жалею всех, -
Кого жалеют и кого целуют.

      7

Нежно-нежно, тонко-тонко
Что-то свистнуло в сосне.
Черноглазого ребенка
Я увидела во сне.

Так у сосенки у красной
Каплет жаркая смола.
Так в ночи моей прекрасной
Ходит пo сердцу пила.

      8

Черная, как зрачок, как зрачок, сосущая
Свет - люблю тебя, зоркая ночь.

Голосу дай мне воспеть тебя, о праматерь
Песен, в чьей длани узда четырех ветров.

Клича тебя, славословя тебя, я только
Раковина, где еще не умолк океан.

Ночь! Я уже нагляделась в зрачки человека!
Испепели меня, черное солнце - ночь!

      9

Кто спит по ночам? Никто не спит!
Ребенок в люльке своей кричит,
Старик над смертью своей сидит,
Кто молод - с милою говорит,
Ей в губы дышит, в глаза глядит.

Заснешь - проснешься ли здесь опять?
Успеем, успеем, успеем спать!

А зоркий сторож из дома в дом
Проходит с розовым фонарем,
И дробным рокотом над подушкой
Рокочет ярая колотушка:

Не спи! крепись! говорю добром!
А то - вечный сон! а то - вечный дом!

      10

Вот опять окно,
Где опять не спят.
Может - пьют вино,
Может - так сидят.
Или просто - рук
Не разнимут двое.
В каждом доме, друг,
Есть окно такое.

Крик разлук и встреч -
Ты, окно в ночи!
Может - сотни свеч,
Может - три свечи...
Нет и нет уму
Моему - покоя.
И в моем дому
Завелось такое.

Помолись, дружок, за бессонный дом,
За окно с огнем!

      11

Бессонница! Друг мой!
Опять твою руку
С протянутым кубком
Встречаю в беззвучно -
Звенящей ночи.

- Прельстись!
Пригубь!
Не в высь,
А в глубь -
Веду...
Губами приголубь!
Голубка! Друг!
Пригубь!
Прельстись!
Испей!
От всех страстей -
Устой,
От всех вестей -
Покой.
- Подруга! -
Удостой.
Раздвинь уста!
Всей негой уст
Резного кубка край
Возьми -
Втяни,
Глотни:
- Не будь! -
О друг! Не обессудь!
Прельстись!
Испей!
Из всех страстей -
Страстнейшая, из всех смертей -
Нежнейшая... Из двух горстей
Моих - прельстись! - испей!

Мир без вести пропал. В нигде -
Затопленные берега...
- Пей, ласточка моя! На дне
Растопленные жемчуга...

Ты море пьешь,
Ты зори пьешь.
С каким любовником кутеж
С моим
- Дитя -
Сравним?

А если спросят (научу!),
Что, дескать, щечки не свежи, -
С Бессонницей кучу, скажи,
С Бессонницей кучу...

Благая весть

            1

В сокровищницу
Полунощных глубин
Недрогнувшую
Опускаю ладонь.

Меж водорослей -
Ни приметы его!
Сокровища нету
В морях - моего!

В заоблачную
Песнопенную высь -
Двумолнием
Осмелеваюсь - и вот

Мне жаворонок
Обронил с высоты -
Что зб морем ты,
Не за облаком ты!

            2

Жив и здоров!
Громче громов -
Как топором -
Радость!

Нет, топором
Мало: быком
Под обухом
Счастья!

Оглушена,
Устрашена.
Что же взамен -
Вырвут?

И от колен
Вплоть до корней
Вставших волос -
Ужас.

Стало быть, жив?
Веки смежив,
Дышишь, зовут -
Слышишь?

Вывез корабль?
О мой журавль
Младший - во всей
Стае!

Мертв - и воскрес?!
Вздоху в обрез,
Камнем с небес,
Ломом

По голове, -
Нет, по эфес

Шпагою в грудь -
Радость!

            3

Под горем не горбясь,
Под камнем - крылатой -
- Орлом! - уцелев,

Земных матерей
И небесных любовниц
Двойную печаль

Взвалив на плеча, -
Горяча мне досталась
Мальтийская сталь!

Но гневное небо
К орлам - благосклонно.
Не сон ли: в волнах

Сонм ангелов конных!
Меж ними - осанна! -
Мой - снегу белей...

Лилейные ризы,
- Конь вывезет! - Гривой
Вспенённые зыби.
- Вал вывезет! - Дыбом
Встающая глыба...
Бог вынесет...
- Ох! -

            4

Над спящим юнцом - золотые шпоры.
Команда: вскачь!
Уже по пятам воровская свора.
Георгий, плачь!

Свободною левою крест нащупал.
Команда: вплавь!
Чтоб всем до единого им под купол
Софийский, - правь!

Пропали! Не вынесут сухожилья!
Конец! - Сдались!
- Двумолнием раскрепощает крылья.
Команда: ввысь!

            5

Во имя расправы
Крепись, мой Крылатый!
Был час переправы,
А будет - расплаты.

В тот час стопудовый
- Меж бредом и былью -
Гребли тяжело
Корабельные крылья.

Меж Сциллою - да! -
И Харибдой гребли.
О крылья мои,
Журавли-корабли!

Тогда по крутому
Эвксинскому брегу
Был топот Побега,
А будет - Победы.

В тот час непосильный
- Меж дулом и хлябью -
Сердца не остыли,
Крыла не ослабли,

Плеча напирали,
Глаза стерегли.
- О крылья мои,
Журавли-корабли!

Птенцов узколицых
Не давши в обиду,
Сказалось -
Орлицыно сердце Тавриды.

На крик длинноклювый
- С ерами и с ятью! -
Проснулась -
Седая Монархиня-матерь.

И вот уже купол
Софийский - вдали...
О крылья мои,
Журавли-корабли!

Крепитесь! Кромешное
Дрогнет созвездье.
Не с моря, а с неба
Ударит Возмездье.

Глядите: небесным
Свинцом налитая,
Грозна, тяжела
Корабельная стая.

И нету конца ей,
И нету земли...
- О крылья мои,
Журавли-корабли!

* * *

Благоухала целую ночь
В снах моих - Роза.
Неизреченно-нежная дочь
Эроса - Роза.

Как мне усвоить, расколдовать
Речь твою - Роза?
Неизреченно-нежная мать
Эроса - Роза!

Как...... мне странную сласть
Снов моих - Роза?
Самозабвенно-нежная страсть
Эроса - Роза!

Бог

          1

Лицо без обличия.
Строгость. - Прелесть.
Все ризы делившие
В тебе спелись.

Листвою опавшею,
Щебнем рыхлым.
Все криком кричавшие
В тебе стихли.

Победа над ржавчиной -
Кровью - сталью.
Все навзничь лежавшие
В тебе встали.

          2

Нищих и горлиц
Сирый распев.
То не твои ли
Ризы простерлись
В беге дерев?

Рощ, перелесков.
Книги и храмы
Людям отдав - взвился.
Тайной охраной
Хвойные мчат леса:

- Скроем! - Не выдадим!

Следом гусиным
Землю на сон крестил.
Даже осиной
Мчал - и ее простил:
Даже за сына!

Нищие пели:
- Темен, ох, темен лес!
Нищие пели:
- Сброшен последний крест!
Бог из церквей воскрес!

          3

О, его не привяжете
К вашим знакам и тяжестям!
Он в малейшую скважинку,
Как стройнейший гимнаст...

Разводными мостами и
Перелетными стаями,
Телеграфными сваями
Бог - уходит от нас.

О, его не приучите
К пребыванью и к участи!
В чувств оседлой распутице
Он - седой ледоход.

О, его не догоните!
В домовитом поддоннике
Бог - ручною бегонией
На окне не цветет!

Все под кровлею сводчатой
Ждали зова и зодчего.
И поэты и летчики -
Всй отчаивались.

Ибо бег он - и движется.
Ибо звездная книжища
Вся: от Аз и до Ижицы, -
След плаща его лишь!

* * *

Бог согнулся от заботы
И затих.
Вот и улыбнулся, вот и
Много ангелов святых
С лучезарными телами
Сотворил.
Есть с огромными крылами,
А бывают и без крыл.

Оттого и плачу много,
Оттого -
Что взлюбила больше Бога
Милых ангелов его.

* * *

Бог, внемли рабе послушной!
Цельный век мне было душно
От той кровушки-крови.

Цельный век не знаю: город
Что ли брать какой, аль ворот.
Разорвать своей рукой.

Все гулять уводят в садик,
А никто ножа не всадит,
Не помилует меня.

От крови моей богатой,
Той, что в уши бьет набатом,
Молотом в висках кует,

Очи застит красной тучей,
От крови сильно-могучей
Пленного богатыря.

Не хочу сосновой шишкой
В срок - упасть, и от мальчишки
В пруд - до срока - не хочу.

Сулемы хлебнув - на зов твой
Не решусь, - да и веревка
- Язык высуня - претит.

Коль совет тебе мой дорог, -
Так, чтоб разом мне и ворот
Разорвать - и город взять -

- Ни об чем просить не стану! -
Подари честною раной
За страну мою за Русь!

* * *

Бороды - цвета кофейной гущи,
В воздухе - гул голубиных стай.
Черное око, полное грусти,
Пусто, как полдень, кругло, как рай.

Всe провожает: пеструю юбку,
Воз с кукурузой, парус в порту...
Трубка и роза, роза и трубка -
Попеременно - в маленьком рту.

Звякнет - о звонкий кувшин - запястье,
Вздрогнет - на звон кувшина - халат...
Стройные снасти - строки о страсти -
И надо всеми и всем - Аллах.

Что ж, что неласков! что ж, что рассеян!
Много их с розой сидит в руке -
Там на пороге дымных кофеен, -
В синих шальварах, в красном платке.

Братья

                1

Спят, не разнимая рук,
С братом - брат,
С другом - друг.
Вместе, на одной постели.
Вместе пили, вместе пели.

Я укутала их в плед,
Полюбила их навеки.
Я сквозь сомкнутые веки
Странные читаю вести:

Радуга: двойная слава,
Зарево: двойная смерть.

Этих рук не разведу.
Лучше буду,
Лучше буду
Полымем пылать в аду!

                2

Два ангела, два белых брата,
На белых вспененных конях!
Горят серебряные латы
На всех моих грядущих днях.
И оттого, что вы крылаты -
Я с жадностью целую прах.

Где стройный благовест негромкий,
Бредущие через поля
Купец с лотком, слепец с котомкой...
- Дымят, пылая и гремя,
Под конским топотом - обломки
Китай-города и Кремля!

Два всадника! Две белых славы!
В безумном цирковом кругу
Я вас узнала. - Ты, курчавый,
Архангелом вопишь в трубу.
Ты - над Московскою Державой
Вздымаешь радугу-дугу.

                3

Глотаю соленые слезы.
Роман неразрезанный - глуп.
Не надо ни робы, ни розы,
Ни розовой краски для губ,

Ни кружев, ни белого хлеба,
Ни солнца над вырезом крыш,
Умчались архангелы в небо,
Уехали братья в Париж!

* * *

Буду выспрашивать воды широкого Дона,
Буду выспрашивать волны турецкого моря,
Смуглое солнце, что в каждом бою им светило,
Гулкие выси, где ворон, насытившись, дремлет.

Скажет мне Дон: - Не видал я таких загорелых!
Скажет мне море: - Всех слез моих плакать - не хватит!
Солнце в ладони уйдет, и прокаркает ворон:
Трижды сто лет живу - кости не видел белее!

Я журавлем полечу по казачьим станицам:
Плачут! - дорожную пыль допрошу: провожает!
Машет ковыль-трава вслед, распушила султаны.
Красен, ох, красен кизиль на горбу Перекопа!

Всех допрошу: тех, кто с миром в ту лютую пору
В люльке мотались.
Череп в камнях - и тому не уйти от допросу:
Белый поход, ты нашел своего летописца.

Бузина

Бузина цельный сад залила!
Бузина зелена, зелена,
Зеленее, чем плесень на чане!
Зелена, значит, лето в начале!
Синева - до скончания дней!
Бузина моих глаз зеленей!

А потом - через ночь - костром
Ростопчинским! - в очах красну
От бузинной пузырчатой трели.
Красней кори на собственном теле
По всем порам твоим, лазорь,
Рассыпающаяся корь

Бузины - до зимы, до зимы!
Что за краски разведены
В мелкой ягоде слаще яда!
Кумача, сургуча и ада -
Смесь, коралловых мелких бус
Блеск, запекшейся крови вкус.

Бузина казнена, казнена!
Бузина - целый сад залила
Кровью юных и кровью чистых,
Кровью веточек огнекистых -
Веселейшей из всех кровей:
Кровью сердца - твоей, моей...

А потом - водопад зерна,
А потом - бузина черна:
С чем-то сливовым, с чем-то липким.
Над калиткой, стонавшей скрипкой,
Возле дома, который пуст,
Одинокий бузинный куст.

Бузина, без ума, без ума
Я от бус твоих, бузина!
Степь - хунхузу, Кавказ - грузину,
Мне - мой куст под окном бузинный
Дайте. Вместо Дворцов Искусств
Только этот бузинный куст...

Новосёлы моей страны!
Из-за ягоды - бузины,
Детской жажды моей багровой,
Из-за древа и из-за слова:
Бузина (по сей день - ночьми...),
Яда - всосанного очьми...

Бузина багрова, багрова!
Бузина - целый край забрала
В лапы. Детство мое у власти.
Нечто вроде преступной страсти,
Бузина, меж тобой и мной.
Я бы века болезнь - бузиной
Назвала...

Бывшему чародею

Вам сердце рвет тоска, сомненье в лучшем сея.
— «Брось камнем, не щади! Я жду, больней ужаль!»
Нет, ненавистна мне надменность фарисея,
Я грешников люблю, и мне вас только жаль.

Стенами темных слов, растущими во мраке,
Нас, нет, — не разлучить! К замкам найдем ключи
И смело подадим таинственные знаки
Друг другу мы, когда задремлет всe в ночи.

Свободный и один, вдали от тесных рамок,
Вы вновь вернетесь к нам с богатою ладьей,
И из воздушных строк возникнет стройный замок,
И ахнет тот, кто смел поэту быть судьей!

— «Погрешности прощать прекрасно, да, но эту —
Нельзя: культура, честь, порядочность... О нет».
— Пусть это скажут все. Я не судья поэту,
И можно всe простить за плачущий сонет!

* * *

Был мне подан с высоких небес
Меч серебряный - воинский крест.

Был мне с неба пасхальный тропарь:
- Иоанна! Восстань, Дева-Царь!

И восстала - миры побороть -
Посвященная в рыцари - Плоть.

Подставляю открытую грудь.
Познаю серединную суть.
Обязуюсь гореть и тонуть.

* * *

Быть в аду нам, сестры пылкие,
Пить нам адскую смолу, -
Нам, что каждою-то жилкою
Пели Господу хвалу!

Нам, над люлькой да над прялкою
Не клонившимся в ночи,
Уносимым лодкой валкою
Под полою епанчи.

В тонкие шелка китайские
Разнаряженным с утра,
Заводившим песни райские
У разбойного костра.

Нерадивым рукодельницам
- Шей не шей, а все по швам! -
Плясовницам и свирельницам,
Всему миру - госпожам!

То едва прикрытым рубищем,
То в созвездиях коса.
По острогам да по гульбищам
Прогулявшим небеса.

Прогулявшим в ночи звездные
В райском яблочном саду...
- Быть нам, девицы любезные,
Сестры милые - в аду!

* * *

В гибельном фолианте
Нету соблазна для
Женщины. - Ars Amandi1
Женщине - вся земля.

Сердце - любовных зелий
Зелье - вернее всех.
Женщина с колыбели
Чей-нибудь смертный грех.

Ах, далеко до неба!
Губы - близки во мгле...
- Бог, не суди! - Ты не был
Женщиной на земле!

* * *

В день Благовещенья
Руки раскрещены,
Цветок полит чахнущий,
Окна настежь распахнуты, -
Благовещенье, праздник мой!

В день Благовещенья
Подтверждаю торжественно:
Не надо мне ручных голубей, лебедей, орлят!
- Летите, куда глаза глядят
В Благовещенье, праздник мой!

В день Благовещенья
Улыбаюсь до вечера,
Распростившись с гостями пернатыми.
- Ничего для себя не надо мне
В Благовещенье, праздник мой!

В зале

Над миром вечерних видений
Мы, дети, сегодня цари.
Спускаются длинные тени,
Горят за окном фонари,
Темнеет высокая зала,
Уходят в себя зеркала...
Не медлим! Минута настала!
Уж кто-то идет из угла.
Нас двое над темной роялью
Склонилось, и крадется жуть.
Укутаны маминой шалью,
Бледнеем, не смеем вздохнуть.
Посмотрим, что ныне творится
Под пологом вражеской тьмы?
Темнее, чем прежде, их лица,—
Опять победители мы!
Мы цепи таинственной звенья,
Нам духом в борьбе не упасть,
Последнее близко сраженье,
И темных окончится власть
Мы старших за то презираем,
Что скучны и просты их дни...
Мы знаем, мы многое знаем
Того, что не знают они! 

1908-1910


В классе

Скомкали фартук холодные ручки,
Вся побледнела, дрожит баловница.
Бабушка будет печальна: у внучки
Вдруг - единица!

Смотрит учитель, как будто не веря
Этим слезам в опустившемся взоре.
Ах, единица большая потеря!
Первое горе!

Слезка за слезкой упали, сверкая,
В белых кругах уплывает страница...
Разве учитель узнает, какая
Боль - единица?

В Кремле

Там, где мильоны звезд-лампадок
Горят пред ликом старины,
Где звон вечерний сердцу сладок,
Где башни в небо влюблены;
Там, где в тени воздушных складок
Прозрачно-белы бродят сны —
Я понял смысл былых загадок,
Я стал поверенным луны.

В бреду, с прерывистым дыханьем,
Я всё хотел узнать, до дна:
Каким таинственным страданьям
Царица в небе предана
И почему к столетним зданьям
Так нежно льнет, всегда одна...
Что на земле зовут преданьем, —
Мне всё поведала луна.

В расшитых шёлком покрывалах,
У окон сумрачных дворцов,
Я увидал цариц усталых,
В глазах чьих замер тихий зов.
Я увидал, как в старых сказках,
Мечи, венец и древний герб,
И в чьих-то детских, детских глазках
Тот свет, что льет волшебный серп.

О, сколько глаз из этих окон
Глядели вслед ему с тоской,
И скольких за собой увлек он
Туда, где радость и покой!
Я увидал монахинь бледных,
Земли отверженных детей,
И в их молитвах заповедных
Я уловил пожар страстей.
Я угадал в блужданьи взглядов:
— «Я жить хочу!.. На что мне Бог?»
И в складка траурных нарядов
К луне идущий, долгий вздох.

Скажи, луна, за что страдали
Они в плену своих светлиц?
Чему в угоду погибали
Рабыни с душами цариц,
Что из глухих опочивален
Рвались в зеленые поля?
— И был луны ответ печален
В стенах угрюмого Кремля.

В Люксембургском саду

Склоняются низко цветущие ветки,
Фонтана в бассейне лепечут струи,
В тенистых аллеях всe детки, всe детки...
О детки в траве, почему не мои?

Как будто на каждой головке коронка
От взоров, детей стерегущих, любя.
И матери каждой, что гладит ребенка,
Мне хочется крикнуть: "Весь мир у тебя!"

Как бабочки девочек платьица пестры,
Здесь ссора, там хохот, там сборы домой...
И шепчутся мамы, как нежные сестры:
- "Подумайте, сын мой..." - "Да что вы! А мой".

Я женщин люблю, что в бою не робели,
Умевших и шпагу держать, и копье, -
Но знаю, что только в плену колыбели
Обычное - женское - счастье мое!

* * *

В огромном городе моем - ночь.
Из дома сонного иду - прочь
И люди думают: жена, дочь,-
А я запомнила одно: ночь.

Июльский ветер мне метет - путь,
И где-то музыка в окне - чуть.
Ах, нынче ветру до зари - дуть
Сквозь стенки тонкие груди - в грудь.

Есть черный тополь, и в окне - свет,
И звон на башне, и в руке - цвет,
И шаг вот этот - никому - вслед,
И тень вот эта, а меня - нет.

Огни - как нити золотых бус,
Ночного листика во рту - вкус.
Освободите от дневных уз,
Друзья, поймите, что я вам - снюсь.

* * *

В оны дни ты мне была, как мать,
Я в ночи тебя могла позвать,
Свет горячечный, свет бессонный,
Свет очей моих в ночи оны.

Благодатная, вспомяни,
Незакатные оны дни,
Материнские и дочерние,
Незакатные, невечерние.

Не смущать тебя пришла, прощай,
Только платья поцелую край,
Да взгляну тебе очами в очи,
Зацелованные в оны ночи.

Будет день - умру - и день - умрешь,
Будет день - пойму - и день - поймешь...
И вернется нам в день прощеный
Невозвратное время оно.

В Париже

Дома до звезд, а небо ниже,
Земля в чаду ему близка.
В большом и радостном Париже
Все та же тайная тоска.

Шумны вечерние бульвары,
Последний луч зари угас.
Везде, везде всё пары, пары,
Дрожанье губ и дерзость глаз.

Я здесь одна. К стволу каштана
Прильнуть так сладко голове!
И в сердце плачет стих Ростана
Как там, в покинутой Москве.

Париж в ночи мне чужд и жалок,
Дороже сердцу прежний бред!
Иду домой, там грусть фиалок
И чей-то ласковый портрет.

Там чей-то взор печально-братский.
Там нежный профиль на стене.
Rostand и мученик Рейхштадтский
И Сара — все придут во сне!

В большом и радостном Париже
Мне снятся травы, облака,
И дальше смех, и тени ближе,
И боль как прежде глубока.

Июнь 1909, Париж


* * *

В подвалах - красные окошки.
Визжат несчастные гармошки, -
Как будто не было флажков,
Мешков, штыков, большевиков.

Так русский дух с подвалом сросся, -
Как будто не было и вовсе
На Красной площади - гробов,
Ни обезглавленных гербов.

...... ладонь с ладонью -
Так наша жизнь слилась с гармонью.
Как будто Интернационал
У нас и дня не гостевал.

* * *

В пустынной храмине
Троилась — ладаном.
Зерном и пламенем
На темя падала...

В ночные клёкоты
Вступала — ровнею.
— Я буду крохотной
Твоей жаровнею:

Домашней утварью:
Тоску раскуривать,
Ночную скуку гнать,
Земные руки греть!

С груди безжалостной
Богов — пусть сброшена!
Любовь досталась мне
Любая: большая!

С такими путами!
С такими льготами!
Пол-жизни?— Всю тебе!
По-локоть?— Вот она!

За то, что требуешь,
За то, что мучаешь,
За то, что бедные
Земные руки есть...

Тщета!— Не выверишь
По амфибрахиям!
В груди пошире лишь
Глаза распахивай,

Гляди: не Логосом
Пришла, не Вечностью:
Пустоголовостью
Твоей щебечущей

К груди...
    — Не властвовать!
Без слов и на слово —
Любить... Распластаннейшей
В мире — ласточкой!

26 июня 1922, Берлин


В пятнадцать лет

Звенят-поют, забвению мешая,
В моей душе слова: "пятнадцать лет".
О, для чего я выросла большая?
Спасенья нет!

Еще вчера в зеленые березки
Я убегала, вольная, с утра.
Еще вчера шалила без прически,
Еще вчера!

Весенний звон с далеких колоколен
Мне говорил: "Побегай и приляг!"
И каждый крик шалунье был позволен,
И каждый шаг!

Что впереди? Какая неудача?
Во всем обман и, ах, на всем запрет!
- Так с милым детством я прощалась, плача,
В пятнадцать лет.

В раю

Воспоминанье слишком давит плечи,
Я о земном заплачу и в раю,
Я старых слов при нашей новой встрече
Не утаю.

Где сонмы ангелов летают стройно,
Где арфы, лилии и детский хор,
Где всё покой, я буду беспокойно
Ловить твой взор.

Виденья райские с усмешкой провожая,
Одна в кругу невинно-строгих дев,
Я буду петь, земная и чужая,
Земной напев!

Воспоминанье слишком давит плечи,
Настанет миг,- я слез не утаю...
Ни здесь, ни там,- нигде не надо встречи,
И не для встреч проснемся мы в раю!

1909-1910


* * *

В седину - висок,
В колею - солдат,
- Небо! - морем в тебя окрашиваюсь.
Как на каждый слог -
Что на тайный взгляд
Оборачиваюсь,
Охорашиваюсь.

В перестрелку - скиф,
В христопляску - хлыст,
- Море! - небом в тебя отваживаюсь.
Как на каждый стих -
Что на тайный свист
Останавливаюсь,
Настораживаюсь.

В каждой строчке: стой!
В каждой точке - клад.
- Око! - светом в тебя расслаиваюсь,
Расхожусь. Тоской
На гитарный лад
Перестраиваюсь,
Перекраиваюсь.

Не в пуху - в пере
Лебедином - брак!
Браки розные есть, разные есть!
Как на знак тире -
Что на тайный знак
Брови вздрагивают -
Заподазриваешь?

Не в чаю спитом
Славы - дух мой креп.
И казна моя - немалая есть!
Под твоим перстом
Что Господень хлеб
Перемалываюсь,
Переламываюсь.

* * *

В синее небо ширя глаза -
Как восклицаешь:- Будет гроза!

На проходимца вскинувши бровь -
Как восклицаешь:- Будет любовь!

Сквозь равнодушья серые мхи -
Так восклицаю:- Будут стихи!

1936


* * *

В сиром воздухе загробном -
Перелетный рейс...
Сирой проволоки вздроги,
Повороты рельс...

Точно жизнь мою угнали
По стальной версте -
В сиром муроке - две дали...
(Поклонись Москве!)

Точно жизнь мою убили.
Из последних жил
В сиром муроке в две жилы
Истекает жизнь.

В сквере

Пылают щеки на ветру.
Он выбран, он король!
Бежит, зовет меня в игру.
«Я все игрушки соберу,
Ну, мамочка, позволь!»

«Еще простудишься!» - «Ну да!»
Как дикие бежим.
Разгорячились, - не беда,
Уж подружились навсегда
Мы с мальчиком чужим.

«Ты рисовать умеешь?» - «Нет,
А трудно?» - «Вот так труд!
Я нарисую твой портрет».
«А рассказать тебе секрет?»
«Скорей, меня зовут!»

«Не разболтаешь? Поклянись!»
Приоткрывает рот,
Остановился, смотрит вниз:
«Ужасно стыдно, отвернись!
Ты лучше всех, - ну вот».

Уж солнце скрылось на песке,
Бледнеют облака,
Шумят деревья вдалеке...
О, почему в моей руке
Не Колина рука!

В субботу

Темнеет... Готовятся к чаю...
Дремлет Ася под маминой шубой.
Я страшную сказку читаю
О старой колдунье беззубой.

О старой колдунье, о гномах,
О принцессе, ушедшей закатом.
Как жутко в лесах незнакомых
Бродить ей с невидящим братом!

Одна у колдуньи забота:
Подвести его к пропасти прямо!
Темнеет... Сегодня Суббота,
И будет печальная мама.

Темнеет... Не помнишь о часе.
Из столовой позвали нас к чаю.
Клубочком свернувшейся Асе
Я страшную сказку читаю.

* * *

В темных вагонах
На шатких, страшных
Подножках, смертью перегруженных,
Между рабов вчерашних
Я все думаю о тебе, мой сын, -
Принц с головой обритой!

Были волосы - каждый волос -
В царство ценою . . . . . . .

На волосок от любви народы -
В гневе - одним волоском дитяти
Можно . . . . . . сковать!
- И на приютской чумной кровати
Принц с головой обритой.

Принц мой приютский!
Можешь ли ты улыбнуться?
Слишком уж много снегу
В этом году!

Много снегу и мало хлеба.

Шатки подножки.

* * *

В черном небе слова начертаны —
И ослепли глаза прекрасные...
И не страшно нам ложе смертное,
И не сладко нам ложе страстное.

В поте — пишущий, в поте — пашущий!
Нам знакомо иное рвение:
Легкий огнь, над кудрями пляшущий,—
Дуновение вдохновения!

14 мая 1918


В чужой лагерь

           Разговор 20-гo декабря 1909

Ах, вы не братья, нет, не братья!
Пришли из тьмы, ушли в туман...
Для нас безумные объятья
Еще неведомый дурман.

Пока вы рядом - смех и шутки,
Но чуть умолкнули шаги,
Уж ваши речи странно-жутки,
И чует сердце: вы враги.

Сильны во всем, надменны даже,
Меняясь вечно, те, не те -
При ярком свете мы на страже,
Но мы бессильны - в темноте!

Нас вальс и вечер - все тревожит,
В нас вечно рвется счастья нить...
Неотвратимого не может,
Ничто не сможет отклонить!

Тоска по книге, вешний запах.
Оркестра пение вдали -
И мы со вздохом в темных лапах,
Сожжем, тоскуя, корабли.

Но знайте: в миг, когда без силы
И нас застанет страсти ад,
Мы потому прошепчем: "Милый!"
Что будет розовым закат.

В Шенбрунне

Нежен первый вздох весны,
Ночь тепла, тиха и лунна.
Снова слезы, снова сны
В замке сумрачном Шенбрунна.

Чей-то белый силуэт
Над столом поникнул ниже.
Снова вздохи, снова бред:
"Марсельеза! Трон!.. В Париже..."

Буквы ринулись с страниц,
Строчка-полк. Запели трубы...
Капли падают с ресниц,
"Вновь с тобой я!" шепчут губы.

Лампы тусклый полусвет
Меркнет, ночь зато светлее.
Чей там грозный силуэт
Вырос в глубине аллеи?

...Принц австрийский? Это роль!
Герцог? Сон! В Шенбрунне зимы?
Нет, он маленький король!
- "Император, сын любимый!

Мчимся! Цепи далеки,
Мы свободны. Нету плена.
Видишь, милый, огоньки?
Слышишь всплески? Это Сена!"

Как широк отцовский плащ!
Конь летит, огнем объятый.
"Что рокочет там, меж чащ?
Море, что ли?" - "Сын, - солдаты!"

- "О, отец! Как ты горишь!
Погляди, а там направо, -
Это рай?" - "Мой сын - Париж!"
- "А над ним склонилась?" - "Слава".

В ярком блеске Тюилери,
Развеваются знамена.
- "Ты страдал! Теперь цари!
Здравствуй, сын Наполеона!"

Барабаны, звуки струн,
Все в цветах... Ликуют дети...
Все спокойно. Спит Шенбрунн.
Кто-то плачет в лунном свете.

* * *

Ваши белые могилки рядом,
Ту же песнь поют колокола
Двум сердцам, которых жизнь была
В зимний день светло расцветшим садом.

Обо всем сказав другому взглядом,
Каждый ждал. Но вот из-за угла
Пронеслась смертельная стрела,
Роковым напитанная ядом.

Спите ж вы, чья жизнь богатым садом
В зимний день, средь снега, расцвела...
Ту же песнь вам шлют колокола,
Ваши белые могилки — рядом.

* * *

Вдруг вошла
Черной и стройной тенью
В дверь дилижанса.
Ночь
Ринулась вслед.

Черный плащ
И черный цилиндр с вуалью.
Через руку
В крупную клетку - плед.
Если не хочешь муку
Принять, - спи, сосед.

Шаг лунатик. Лик
Узок и ярок.
Горячи
Глаз черные дыры.

Скользнул на колени
Платок нашейный,
И вонзились
Острия локтей - в острия колен.

В фонаре
Чахлый чадит огарок.
Дилижанс - корабль,
Дилижанс - корабль.
Лес
Ломится в окна.
Скоро рассвет.

Если не хочешь муку
Принять - спи, сосед!

Венера

            1

В небо ручонками тянется,
Строит в песке купола...
Нежно вечерняя странница
В небо его позвала.
Пусть на земле увядание,
Над колыбелькою крест!
Мальчик ушел на свидание
С самою нежной из звезд.

            2

Ах, недаром лучше хлеба
Жадным глазкам балаган.
Темнокудрый мальчуган,
Он недаром смотрит в небо!
По душе ему курган,
Воля, поле, даль без меры...
Он рожден в лучах Венеры,
Голубой звезды цыган.

Весна в вагоне

Встают, встают за дымкой синей
Зеленые холмы.
В траве, как прежде, маргаритки,
И чьи-то глазки у калитки…
Но этой сказки героини
Апрельские — не мы!

Ты улыбнулась нам, Мария,
(Ты улыбалась снам!)
Твой лик, прозрачней анемоны,
Мы помним в пламени короны…
Но этой встречи феерия
Апрельская — не нам!

Вестнику

Скрежещут якорные звенья,
Вперед, крылатое жилье!
Покрепче чем благословенье
С тобой - веление мое!

Мужайся, корабельщик юный!
Вперед в лазоревую рожь!
Ты больше нежели Фортуну -
Ты сердце Цезаря везешь!

Смирит лазоревую ярость
Ресниц моих - единый взмах!
Дыханием надут твой парус
И не нуждается в ветрах!

Обветренные руки стиснув,
Слежу. - Не верь глазам! - Все ложь!
Доподлинный и рукописный
Приказ Монархини везешь.

Два слова, звонкие как шпоры,
Две птицы в боевом грому.
То зов мой - тысяча который? -
К единственному одному.

В страну, где солнце правосудья
Одно для нищих и вельмож
- Между рубахою и грудью -
Ты сердце Матери везешь.

Взятие Крыма

И страшные мне снятся сны:
Телега красная,
За ней - согбйнные - моей страны
Идут сыны.

Золотокудрого воздев
Ребенка - матери
Вопят. На паперти
На стяг
Пурпуровый маша рукой беспалой
Вопит калека, тряпкой алой
Горит безногого костыль,
И красная - до неба - пыль.

Колеса ржавые скрипят.
Конь пляшет, взбйшенный.
Все окна флагами кипят.

Одно - завешено.

Вождям

Срок исполнен, вожди! На подмостки
Вам судеб и времен колесо!
Мой удел - с мальчуганом в матроске
Погонять золотое серсо.

Ураганом святого безумья
Поднимайтесь, вожди, над толпой!
Всё безумье отдам без раздумья
За весеннее: "Пой, птичка, пой".

1909-1910


Возвращение вождя

Конь - хром,
Меч - ржав.
Кто - сей?
Вождь толп.

Шаг - час,
Вздох - век,
Взор - вниз.
Все - там.

Враг. - Друг.
Терн. - Лавр.
Всё - сон...
- Он. - Конь.

Конь - хром.
Меч - ржав.
Плащ - стар.
Стан - прям.

* * *

Война, война!- Кажденья у киотов
И стрёкот шпор.
Но нету дела мне до царских счетов,
Народных ссор.

На кажется-надтреснутом канате
Я - маленький плясун.
Я - тень от чьей-то тени. Я - лунатик
Двух тёмных лун.

16 июля 1914, Москва


Вокзальный силуэт

Не знаю вас и не хочу
Терять, узнав, иллюзий звездных.
С таким лицом и в худших безднах
Бывают преданны лучу.

У всех, отмеченных судьбой,
Такие замкнутые лица.
Вы непрочтенная страница
И, нет, не станете рабой!

С таким лицом рабой? О, нет!
И здесь ошибки нет случайной.
Я знаю: многим будут тайной
Ваш взгляд и тонкий силуэт,

Волос тяжелое кольцо
Из-под наброшенного шарфа
(Вам шла б гитара или арфа)
И ваше бледное лицо.

Я вас не знаю. Может быть
И вы как все любезно-средни...
Пусть так! Пусть это будут бредни!
Ведь только бредней можно жить!

Быть может, день недалеко,
Я всe пойму, что неприглядно...
Но ошибаться — так отрадно!
Но ошибиться — так легко!

Слегка за шарф держась рукой,
Там, где свистки гудят с тревогой,
Стояли вы загадкой строгой.
Я буду помнить вас — такой.

* * *

Вот опять окно,
Где опять не спят.
Может - пьют вино,
Может - так сидят.
Или просто - рук
Не разнимут двое.
В каждом доме, друг,
Есть окно такое.

Не от свеч, от ламп темнота зажглась:
От бессонных глаз!

Крик разлук и встреч -
Ты, окно в ночи!
Может - сотни свеч,
Может - три свечи...
Нет и нет уму
Моему покоя.
И в моем дому
Завелось такое.

Помолись, дружок, за бессонный дом,
За окно с огнем!

* * *

           "Я стол накрыл на шестерых..." *

Всё повторяю первый стих
И всё переправляю слово:
 -  "Я стол накрыл на шестерых"...
Ты одного забыл - седьмого.

Невесело вам вшестером.
На лицах - дождевые струи...
Как мог ты за таким столом
Седьмого позабыть - седьмую...

Невесело твоим гостям,
Бездействует графин хрустальный.
Печально - им, печален - сам,
Непозванная - всех печальней.

Невесело и несветло.
Ах! не едите и не пьете.
 -  Как мог ты позабыть число?
Как мог ты ошибиться в счете?

Как мог, как смел ты не понять,
Что шестеро (два брата, третий -
Ты сам - с женой, отец и мать)
Есть семеро - раз я на свете!

Ты стол накрыл на шестерых,
Но шестерыми мир не вымер.
Чем пугалом среди живых -
Быть призраком хочу - с твоими,

(Своими)...
              Робкая как вор,
О - ни души не задевая!-
За непоставленный прибор
Сажусь незваная, седьмая.

Раз!- опрокинула стакан!
И всё. что жаждало пролиться,-
Вся соль из глаз, вся кровь из ран -
Со скатерти - на половицы.

И - гроба нет! Разлуки - нет!
Стол расколдован, дом разбужен.
Как смерть - на свадебный обед,
Я - жизнь, пришедшая на ужин.

...Никто: не брат. не сын, не муж,
Не друг - и всё же укоряю:
- Ты, стол накрывший на шесть - душ,
Меня не посадивший - с краю.

* Первая строка стихотворения А.Тарковского

6 марта 1941


* * *

Вскрыла жилы: неостановимо,
Невосстановимо хлещет жизнь.
Подставляйте миски и тарелки!
Всякая тарелка будет - мелкой,
Миска - плоской.

Через край - и мимо
В землю черную, питать тростник.
Невозвратно, неостановимо,
Невосстановимо хлещет стих.

6 января 1934


Встреча

Вечерний дым над городом возник,
Куда-то вдаль покорно шли вагоны,
Вдруг промелькнул, прозрачней анемоны,
В одном из окон полудетский лик.

На веках тень. Подобием короны
Лежали кудри... Я сдержала крик:
Мне стало ясно в этот краткий миг,
Что пробуждают мертвых наши стоны.

С той девушкой у темного окна
— Виденьем рая в сутолке вокзальной —
Не раз встречалась я в долинах сна.

Но почему была она печальной?
Чего искал прозрачный силуэт?
Быть может ей — и в небе счастья нет? 

1907-1910


Встреча с Пушкиным

Я подымаюсь по белой дороге,
Пыльной, звенящей, крутой.
Не устают мои легкие ноги
Выситься над высотой.

Слева - крутая спина Аю-Дага,
Синяя бездна - окрест.
Я вспоминаю курчавого мага
Этих лирических мест.

Вижу его на дороге и в гроте...
Смуглую руку у лба...
- Точно стеклянная на повороте
Продребезжала арба... -

Запах - из детства - какого-то дыма
Или каких-то племен...
Очарование прежнего Крыма
Пушкинских милых времен.

Пушкин! - Ты знал бы по первому взору,
Кто у тебя на пути.
И просиял бы, и под руку в гору
Не предложил мне идти.

Не опираясь о смуглую руку,
Я говорила б, идя,
Как глубоко презираю науку
И отвергаю вождя,

Как я люблю имена и знамена,
Волосы и голоса,
Старые вина и старые троны,
- Каждого встречного пса! -

Полуулыбки в ответ на вопросы,
И молодых королей...
Как я люблю огонек папиросы
В бархатной чаще аллей,

Комедиантов и звон тамбурина,
Золото и серебро,
Неповторимое имя: Марина,
Байрона и болеро,

Ладанки, карты, флаконы и свечи,
Запах кочевий и шуб,
Лживые, в душу идущие, речи
Очаровательных губ.

Эти слова: никогда и навеки,
За колесом - колею...
Смуглые руки и синие реки,
- Ах, - Мариулу твою! -

Треск барабана - мундир властелина -
Окна дворцов и карет,
Рощи в сияющей пасти камина,
Красные звезды ракет...

Вечное сердце свое и служенье
Только ему, Королю!
Сердце свое и свое отраженье
В зеркале... - Как я люблю...

Кончено... - Я бы уж не говорила,
Я посмотрела бы вниз...
Вы бы молчали, так грустно, так мило
Тонкий обняв кипарис.

Мы помолчали бы оба - не так ли? -

Глядя, как где-то у ног,
В милой какой-нибудь маленькой сакле
Первый блеснул огонек.

И - потому что от худшей печали
Шаг - и не больше - к игре! -
Мы рассмеялись бы и побежали
За руку вниз по горе.

Второе путешествие

Нет возврата. Уж поздно теперь.
Хоть и страшно, хоть грозный и темный ты,
Отвори нам желанную дверь,
Покажи нам заветные комнаты.
Красен факел у негра в руках,
Реки света струятся зигзагами...
Клеопатра ли там в жемчугах?
Лорелея ли с рейнскими сагами?
Может быть... — отворяй же скорей
Тайным знаком серебряной палочки! —
Там фонтаны из слез матерей?
И в распущенных косах русалочки?
Не горящие жаждой уснуть —
Как несчастны, как жалко-бездомны те!
Дай нам в душу тебе заглянуть
В той лиловой, той облачной комнате!

* * *

Вчера еще в глаза глядел,
А нынче - всё косится в сторону!
Вчера еще до птиц сидел,-
Всё жаворонки нынче - вороны!

Я глупая, а ты умен,
Живой, а я остолбенелая.
О, вопль женщин всех времен:
"Мой милый, что тебе я сделала?!"

И слезы ей - вода, и кровь -
Вода,- в крови, в слезах умылася!
Не мать, а мачеха - Любовь:
Не ждите ни суда, ни милости.

Увозят милых корабли,
Уводит их дорога белая...
И стон стоит вдоль всей земли:
"Мой милый, что тебе я сделала?"

Вчера еще - в ногах лежал!
Равнял с Китайскою державою!
Враз обе рученьки разжал,-
Жизнь выпала - копейкой ржавою!

Детоубийцей на суду
Стою - немилая, несмелая.
Я и в аду тебе скажу:
"Мой милый, что тебе я сделала?"

Спрошу я стул, спрошу кровать:
"За что, за что терплю и бедствую?"
"Отцеловал - колесовать:
Другую целовать",- ответствуют.

Жить приучил в самом огне,
Сам бросил - в степь заледенелую!
Вот что ты, милый, сделал мне!
Мой милый, что тебе - я сделала?

Всё ведаю - не прекословь!
Вновь зрячая - уж не любовница!
Где отступается Любовь,
Там подступает Смерть-садовница.

Самo - что дерево трясти! -
В срок яблоко спадает спелое...
- За всё, за всё меня прости,
Мой милый,- что тебе я сделала!

14 июня 1920


* * *

Вы родились певцом и пажем.
Я - с золотом в кудрях.
Мы - молоды, и мы еще расскажем
О королях.

Настроив лютню и виолу,
Расскажем в золоте сентябрьских аллей,
Какое отвращение к престолу
У королей.

В них - демон самообороны,
Величия их возмущает роль, -
И мой король не выдержит корону;
Как ваш король.

Напрасно перед их глазами
Мы простираемся в земной пыли, -
И - короли - они не знают сами,
Что - короли!

* * *

Вы, идущие мимо меня
К не моим и сомнительным чарам, —
Если б знали вы, сколько огня,
Сколько жизни, растраченной даром, 

И какой героический пыл
На случайную тень и на шорох...
И как сердце мне испепелил
Этот даром истраченный порох. 

О, летящие в ночь поезда,
Уносящие сон на вокзале...
Впрочем, знаю я, что и тогда
Не узнали бы вы — если б знали — 

Почему мои речи резки
В вечном дыме моей папиросы,—
Сколько темной и грозной тоски
В голове моей светловолосой. 

17 мая 1913


Гаданье

                  1

В очи взглянула
Тускло и грозно.
Где-то ответил - гром.
- Ох, молодая!
Дай погадаю
О земном талане твоем.

Синие тучи свились в воронку.
Где-то гремит, - гремят!
Ворожея в моего ребенка
Сонный вперила взгляд.
- Что же нам скажешь?
- Все без обману.
- Мне уже поздно,
Ей еще рано...
- Ох, придержи язык, красота!
Что до поры говорить: не верю! -
И распахнула карточный веер
Черная - вся в серебре - рука.

- Речью дерзка,
Нравом проста,
Щедро живешь,
Красоты не копишь.
В ложке воды тебя - ох - потопит
Злой человек.

Скоро в ночи тебе путь нежданный.
Линии мало,
Мало талану. -
Позолоти!

И вырастает с ударом грома
Черный - на черном - туз.

                  2

Как перед царями да князьями стены падают -
Отпади, тоска-печаль-кручина,
С молодой рабы моей Марины,
Верноподданной.

Прошуми весеннею водою
Над моей рабою
Молодою.

(Кинь-ка в воду обручальное кольцо,
Покатай по белой грудке - яйцо!)

От бессонницы, от речи сладкой,
От змеи, от лихорадки,
От подружкина совета,
От лихого человека,
От младых друзей,
От чужих князей -
Заклинаю государыню-княгиню,
Молодую мою, верную рабыню.

(Наклони лицо,
Расколи яйцо!)

Да растут ее чертоги -
Выше снежных круч,
Да бегут ее дороги -
Выше синих туч,

Да поклонятся ей в ноги
Все князья земли, -
Да звенят в ее кошелке
Золотые рубли.

Ржа - с ножа,
С тебя, госпожа, -
Тоска!

                  3

Голос - сладкий для слуха,
Только взглянешь - светло.
Мне что? - Я старуха,
Мое время прошло.

Только солнышко скроется,
Да падет темнота,
Выходи ты под Троицу
Без Христа-без креста.

Пусть несут тебя ноженьки
Не к дружку твоему:
Непроезжей дороженькой -
В непроглядную тьму.

Да сними - не забудь же -
Образочек с груди.
А придешь на распутье,
К земле припади.

Позовет тебя глухо,
Ты откликнись - светло...
- Мне что? - Я старуха,
Мое время прошло.

* * *

Где слезиночки роняла,
Завтра розы будут цвесть.
Я кружавчики сплетала,
Завтра сети буду плесть.

Вместо моря мне - все небо,
Вместо моря - вся земля.
Не простой рыбацкий невод -
Песенная сеть моя!

* * *

Где-то маятник качался, голоса звучали пьяно.
Преимущество мадеры я доказывал с трудом.
Вдруг заметил я, как в пляске закружилися стаканы,
Вызывающе сверкая ослепительным стеклом.

Что вы, дерзкие, кружитесь, ведь настроен я не кротко.
Я поклонник бога Вакха, я отныне сам не свой.
А в соседней зале пели, и покачивалась лодка,
И смыкались с плеском волны над уставшей головой.

Генералам двадцатого года

Сергею

Вы, чьи широкие шинели
Напоминали паруса,
Чьи шпоры весело звенели
И голоса,

И чьи глаза, как бриллианты,
На сердце оставляли след, -
Очаровательные франты
Минувших лет!

Одним ожесточеньем воли
Вы брали сердце и скалу, -
Цари на каждом бранном поле
И на балу.

Вас охраняла длань Господня
И сердце матери, - вчера
Малютки-мальчики, сегодня -
Офицера!

Вам все вершины были малы
И мягок самый черствый хлеб,
О, молодые генералы
Своих судеб!

- - -

Ах, на гравюре полустертой,
В один великолепный миг,
Я видела, Тучков-четвертый,
Ваш нежный лик.

И вашу хрупкуй фигуру,
И золотые ордена...
И я, поцеловав гравюру,
Не знала сна...

О, как, мне кажется, могли вы
Рукою, полною перстней,
И кудри дев ласкать - и гривы
Своих коней.

В одной невероятной скачке
Вы прожили свой яркий век...
И ваши кудри, ваши бачки
Засыпал снег.

Три сотни побеждало - трое!
Лишь мертвый не вставал с земли.
Вы были дети и герои,
Вы все могли!

Что так же трогательно-юно
Как ваша бешенная рать?
Вас злотокудрая фортуна
Вела, как мать.

Вы побеждали и любили
Любовь и сабли острие -
И медленно переходили
В небытие.

26 декабря 1913


Германии

Ты миру отдана на травлю,
И счета нет твоим врагам,
Ну, как же я тебя оставлю?
Ну, как же я тебя предам?

И где возьму благоразумье:
"За око - око, кровь - за кровь", -
Германия - мое безумье!
Германия - моя любовь!

Ну, как же я тебя отвергну,
Мой столь гонимый Vаtеrlаnd,*
Где все еще по Кенигсбергу
Проходит узколицый Кант,

Где Фауста нового лелея
В другом забытом городке -
Geheimrath Goethe** по аллее
Проходит с тросточкой в руке.

Ну, как же я тебя покину,
Моя германская звезда,
Когда любить наполовину
Я не научена, - когда, -

- От песенок твоих в восторге -
Не слышу лейтенантских шпор,
Когда мне свят святой Георгий
Во Фрейбурге, на Schwabenthor***.

Когда меня не душит злоба
На Кайзера взлетевший ус,
Когда в влюбленности до гроба
Тебе, Германия, клянусь.

Нет ни волшебней, ни премудрей
Тебя, благоуханный край,
Где чешет золотые кудри
Над вечным Рейном - Лорелей.

* Родина (нем.).
** Тайный советник Гeте (нем.).
*** Швабские ворота (нем.).

* * *

     О. Э. Мандельштаму

Гибель от женщины. Вот знак
На ладони твоей, юноша.
Долу глаза! Молись! Берегись! Враг
Бдит в полуночи.

Не спасет ни песен
Небесный дар, ни надменнейший вырез губ.
Тем ты и люб,
Что небесен.

Ах, запрокинута твоя голова,
Полузакрыты глаза — что?— пряча.
Ах, запрокинется твоя голова —
Иначе.

Голыми руками возьмут — ретив! упрям!
Криком твоим всю ночь будет край звонок!
Растреплют крылья твои по всем четырем ветрам!
Серафим!— Орленок!

17 марта 1916


Глаза

Привычные к степям — глаза,
Привычные к слезам — глаза,
Зеленые — соленые —
Крестьянские глаза!

Была бы бабою простой,
Всегда б платили за постой
Всё эти же — веселые —
Зеленые глаза.

Была бы бабою простой,
От солнца б застилась рукой,
Качала бы — молчала бы,
Потупивши глаза.

Шел мимо паренек с лотком...
Спят под монашеским платком
Смиренные — степенные —
Крестьянские глаза.

Привычные к степям — глаза,
Привычные к слезам — глаза...
Что видели — не выдадут
Крестьянские глаза!

9 сентября 1918


* * *

- Годы твои - гора,
Время твое - царей.
Дура! любить - стара.
- Други! любовь - старей:

Чудищ старей, корней,
Каменных алтарей
Критских старей, старей
Старших богатырей...

29 января 1940


* * *

       Т. В. Чурилину

Голуби реют серебряные,
       растерянные, вечерние...
Материнское мое благословение
Над тобой, мой жалобный
Вороненок.

Иссиня-черное, исчерна-
Синее твое оперение.
Жесткая, жадная, жаркая
Масть.

Было еще двое
Той же масти — черной молнией сгасли!—
Лермонтов, Бонапарт.

Выпустила я тебя в небо,
Лети себе, лети, болезный!
Смиренные, благословенные
Голуби реют серебряные,
Серебряные над тобой.

12 марта 1916


* * *

Горечь! Горечь! Вечный привкус
На губах твоих, о страсть!
Горечь! Горечь! Вечный искус —
Окончательнее пасть.

Я от горечи — целую
Всех, кто молод и хорош.
Ты от горечи — другую
Ночью за руку ведешь.

С хлебом ем, с водой глотаю
Горечь-горе, горечь-грусть.
Есть одна трава такая
На лугах твоих, о Русь.

10 июня 1917


Дама в голубом

Где-то за лесом раскат грозовой,
Воздух удушлив и сух.
В пышную траву ушел с головой
Маленький Эрик-пастух.

Темные ели, клонясь от жары,
Мальчику дали приют.
Душно... Жужжание пчел, мошкары,
Где-то барашки блеют.

Эрик задумчив: — «Надейся и верь,
В церкви аббат поучал.
Верю... О Боже... О, если б теперь
Колокол вдруг зазвучал!»

Молвил — и видит: из сумрачных чащ
Дама идет через луг:
Легкая поступь, синеющий плащ,
Блеск ослепительный рук;

Резвый поток золотистых кудрей
Зыблется, ветром гоним.
Ближе, все ближе, ступает быстрей,
Вот уж склонилась над ним.

— «Верящий чуду не верит вотще,
Чуда и радости жди!»
Добрая дама в лазурном плаще
Крошку прижала к груди.

Белые розы, орган, торжество,
Радуга звездных колонн...
Эрик очнулся. Вокруг — никого,
Только барашки и он.

В небе незримые колокола
Пели-звенели: бим-бом...
Понял малютка тогда, кто была
Дама в плаще голубом.

* * *

Два дерева хотят друг к другу.
Два дерева. Напротив дом мой.
Деревья старые. Дом старый.
Я молода, а то б, пожалуй,
Чужих деревьев не жалела.

То, что поменьше, тянет руки,
Как женщина, из жил последних
Вытянулось, - смотреть жестоко,
Как тянется - к тому, другому,
Что старше, стойче и - кто знает? -
Еще несчастнее, быть может.

Два дерева: в пылу заката
И под дождем - еще под снегом -
Всегда, всегда: одно к другому,
Таков закон: одно к другому,
Закон один: одно к другому.

* * *

Два солнца стынут,- о Господи, пощади!-
Одно - на небе, другое - в моей груди.

Как эти солнца,- прощу ли себе сама?-
Как эти солнца сводили меня с ума!

И оба стынут - не больно от их лучей!
И то остынет первым, что горячей.

* * *

Двух - жарче меха! рук - жарче пуха!
Круг - вкруг головы.
Но и под мехом - неги, под пухом
Гаги - дрогнете вы!

Даже богиней тысячерукой
- В гнезд, в звезд черноте -
Как ни кружи вас, как ни баюкай
- Ах!- бодрствуете...

Вас и на ложе неверья гложет
Червь (бедные мы!).
Не народился еще, кто вложит
Перст - в рану Фомы.

7 января 1940


Декабрь и январь

В декабре на заре было счастье,
Длилось - миг.
Настоящее, первое счастье
Не из книг!

В январе на заре было горе,
Длилось - час.
Настоящее, горькое горе
В первый раз!

Детский день

Утро... По утрам мы
Пасмурны всегда.
Лучшие года
Отравляют гаммы.

Ждет опасный путь,
Бой и бриллианты,-
Скучные диктанты
Не дают вздохнуть!

Сумерки... К вечерне
Слышен дальний звон.
Но не доплетен
Наш венец из терний.

Слышится: "раз, два!"
И летят из детской
Песенки немецкой
Глупые слова.

1909-1910


Диалог Гамлета с совестью

- На дне она, где ил
И водоросли... Спать в них
Ушла, - но сна и там нет!
- Но я ее любил,
Как сорок тысяч братьев
Любить не могут!
                              - Гамлет!
На дне она, где ил:
Ил!.. И последний венчик
Всплыл на приречных бревнах...
- Но я ее любил,
Как сорок тысяч...
                               - Меньше
Все ж, чем один любовник.
На дне она, где ил.
- Но я ее -
                  любил??

5 июня 1923


Дикая воля

Я люблю такие игры,
Где надменны все и злы.
Чтоб врагами были тигры
И орлы!

Чтобы пел надменный голос:
"Гибель здесь, а там тюрьма!"
Чтобы ночь со мной боролась,
Ночь сама!

Я несусь,- за мною пасти,
Я смеюсь - в руках аркан...
Чтобы рвал меня на части
Ураган!

Чтобы все враги - герои!
Чтоб войной кончался пир!
Чтобы в мире было двое:
Я и мир!

1909-1910


* * *

Дней сползающие слизни,
...Строк поденная швея...
Что до собственной мне жизни?
Не моя, раз не твоя.

И до бед мне мало дела
Собственных... - Еда? Спанье?
Что до смертного мне тела?
Не мое, раз не твое.

Январь 1925


До первой звезды

До первой звезды (есть ли звезды еще?
Ведь все изменяет тайком!)
Я буду молиться — кому? — горячо,
Безумно молиться — о ком?

Молитва (равно ведь, о ком и кому!)
Растопит и вечные льды.
Я буду молиться в своем терему
До первой, до первой звезды!

* * *

Доблесть и девственность!— Сей союз
Древен и дивен, как Смерть и Слава.
Красною кровью своей клянусь
И головою своей кудрявой —

Ноши не будет у этих плеч,
Кроме божественной ноши — Мира!
Нежную руку кладу на меч:
На лебединую шею Лиры.

27 июля 1918


Добрый колдун

Всe видит, всe знает твой мудрый зрачок,
Сердца тебе ясны, как травы.
Зачем ты меж нами, лесной старичок,
Колдун безобидно-лукавый?

Душою до гроба застенчиво-юн,
Живешь, упоен небосводом.
Зачем ты меж нами, лукавый колдун,
Весь пахнущий лесом и медом?

Как ранние зори покинуть ты мог,
Заросшие маком полянки,
И старенький улей, и серый дымок,
Встающий над крышей землянки?

Как мог променять ты любимых зверей,
Свой лес, где цветет Небылица,
На мир экипажей, трамваев, дверей,
На дружески-скучные лица?

Вернись: без тебя не горят светляки,
Не шепчутся темные елки,
Без ласково-твердой хозяйской руки
Скучают мохнатые пчелки.

Поверь мне: меж нами никто не поймет,
Как сладок черемухи запах.
Не медли, а то не остался бы мед
В невежливых мишкиных лапах!

Кто снадобье знает, колдун, как не ты,
Чтоб вылечить зверя иль беса?
Уйди, старичок, от людской суеты
Под своды родимого леса!

Дом

Из-под нахмуренных бровей
Дом - будто юности моей
День, будто молодость моя
Меня встречает: - Здравствуй, я!

Так самочувственно-знаком
Лоб, прячущийся под плащом
Плюща, срастающийся с ним,
Смущающийся быть большим.

Недаром я - грузи! вези! -
В непросыхающей грязи
Мне предоставленных трущоб
Фронтоном чувствовала лоб.
Аполлонический подъем
Музейного фронтона - лбом

Своим. От улицы вдали
Я за стихами кончу дни -
Как за ветвями бузины.

Глаза - без всякого тепла:
То зелень старого стекла,
Сто лет глядящегося в сад,
Пустующий - сто пятьдесят.

Стекла, дремучего, как сон,
Окна, единственный закон
Которого: гостей не ждать,
Прохожего не отражать.

Не сдавшиеся злобе дня
Глаза, оставшиеся - да! -
Зерцблами самих себя.

Из-под нахмуренных бровей -
О, зелень юности моей!
Та - риз моих, та - бус моих,
Та - глаз моих, та - слез моих...

Меж обступающих громад -
Дом - пережиток, дом - магнат,
Скрывающийся между лип.
Девический дагерротип
Души моей...

Домики старой Москвы

Слава прабабушек томных,
Домики старой Москвы,
Из переулочков скромных
Все исчезаете вы,

Точно дворцы ледяные
По мановенью жезла.
Где потолки расписные,
До потолков зеркала?

Где клавесина аккорды,
Темные шторы в цветах,
Великолепные морды
На вековых воротах,

Кудри, склоненные к пяльцам,
Взгляды портретов в упор...
Странно постукивать пальцем
О деревянный забор!

Домики с знаком породы,
С видом ее сторожей,
Вас заменили уроды,-
Грузные, в шесть этажей.

Домовладельцы - их право!
И погибаете вы,
Томных прабабушек слава,
Домики старой Москвы.

* * *

Думалось: будут легки
Дни — и бестрепетна смежность
Рук.— Взмахом руки,
Друг, остановимте нежность.

Не — поздно еще!*
В рас — светные щели
(Не поздно!) — еще
Нам птицы не пели.

Будь на — стороже!
Последняя ставка!
Нет, поздно уже
Друг, если до завтра!

Земля да легка!
Друг, в самую сердь!
Не в наши лета
Откладывать смерть!

Мертвые — хоть — спят!
Только моим сна нет —
Снам! Взмахом лопат
Друг — остановимте память!

* Ударяется и отрывается первый слог. Помечено не везде (примеч. М. Цветаевой).

9 июля 1922


Душа и имя

Пока огнями смеется бал,
Душа не уснет в покое.
Но имя Бог мне иное дал:
Морское оно, морское!

В круженье вальса, под нежный вздох
Забыть не могу тоски я.
Мечты иные мне подал Бог:
Морские они, морские!

Поет огнями манящий зал,
Поет и зовет, сверкая.
Но душу Бог мне иную дал:
Морская она, морская!

1911-1912


* * *

Емче органа и звонче бубна
Молвь - и одна для всех:
Ох, когда трудно, и ах, когда чудно,
А не дается - эх!

Ах с Эмпиреев и ох вдоль пахот,
И повинись, поэт,
Что ничего кроме этих ахов,
Охов,- у Музы нет.

Наинасыщеннейшая рифма
Недр, наинизший тон.
Так, перед вспыхнувшей Суламифью -
Ахнувший Соломон.

Ах: разрывающееся сердце,
Слог, на котором мрут.
Ах, это занавес - вдруг - разверстый.
Ох: ломовой хомут.

Словоискатель, словесный хахаль,
Слов неприкрытый кран,
Эх, слуханул бы разок - как ахал
В ночь половецкий стан!

И пригибался, и зверем прядал...
В мхах, в звуковом меху:
Ах - да ведь это ж цыганский табор
- Весь!- и с луной вверху!

Се жеребец, на аршин ощерясь,
Ржет, предвкушая бег.
Се, напоровшись на конский череп,
Песнь заказал Олег -

Пушкину. И - раскалясь в полете -
В прабогатырских тьмах -
Неодолимые возгласы плоти:
Ох!- эх!- ах!

* * *

Если душа родилась крылатой —
Что ей хоромы — и что ей хаты!
Что Чингис-Хан ей и о — Орда!
Два на миру у меня врага,
Два близнеца, неразрывно-слитых:
Голод голодных — и сытость сытых!

5 августа 1918


* * *

Есть колосья тучные, есть колосья тощие.
Всех - равно - без промаху - бьет Господен цеп.
Я видала нищего на соборной площади:
Сто годов без малости, - и просил на хлеб.

Борода столетняя! - Чай, забыл, что смолоду
Есть беда насущнее, чем насущный хлеб.
Ты на старость, дедушка, просишь, я - на молодость!
Всех равно - без промаху - бьет Господен цеп!

Еще молитва

И опять пред Тобой я склоняю колени,
В отдаленье завидев Твой звездный венец.
Дай понять мне, Христос, что не все только тени
Дай не тень мне обнять, наконец!

Я измучена этими длинными днями
Без заботы, без цели, всегда в полумгле...
Можно тени любить, но живут ли тенями
Восемнадцати лет на земле?

И поют ведь, и пишут, что счастье вначале!
Расцвести всей душой бы ликующей, всей!
Но не правда ль: ведь счастия нет, вне печали?
Кроме мертвых, ведь нету друзей?

Ведь от века зажженные верой иною
Укрывались от мира в безлюдье пустынь?
Нет, не надо улыбок, добытых ценою
Осквернения высших святынь.

Мне не надо блаженства ценой унижений.
Мне не надо любви! Я грущу - не о ней.
Дай мне душу, Спаситель, отдать - только тени
В тихом царстве любимых теней.

Осень 1910, Москва


Живая цепочка

Эти ручки кто расцепит,
Чья тяжелая рука?
Их цепочка так легка
Под умильный детский лепет.

Кто сплетенные разнимет?
Перед ними каждый - трус!
Эту тяжесть, этот груз
Кто у мамы с шеи снимет?

А удастся, - в миг у дочки
Будут капельки в глазах.
Будет девочка в слезах,
Будет мама без цепочки.

И умолкнет милый лепет,
Кто-то всхлипнет; скрипнет дверь...
Кто разнимет их теперь
Эти ручки, кто расцепит?

* * *

За девками доглядывать, не скис
ли в жбане квас, оладьи не остыли ль,
Да перстни пересчитывать, анис
Ссыпая в узкогорлые бутыли,
Кудельную расправить бабке нить,
Да ладаном курить по дому росным,
Да под руку торжественно проплыть
Соборной площадью, гремя шелками, с крёстным.
Кормилица с крикливым петухом
В переднике - как ночь ее повойник!-
Докладывает древним шепотком,
Что молодой - в часовенке - покойник.
И ладанное облако углы
Унылой обволакивает ризой.
И яблони - что ангелы - белы,
И голуби на них - что ладан - сизы.
И странница, прихлебывая квас
Из ковшика, на краешке лежанки
О Разине досказывает сказ
И о его прекрасной персиянке.

За книгами

"Мама, милая, не мучь же!
Мы поедем или нет?"
Я большая,- мне семь лет,
Я упряма,- это лучше.

Удивительно упряма:
Скажут нет, а будет да.
Не поддамся никогда,
Это ясно знает мама.

"Поиграй, возьмись за дело,
Домик строй".- "А где картон?"
"Что за тон?"- "Совсем не тон!
Просто жить мне надоело!

Надоело... жить... на свете,
Все большие - палачи,
Давид Копперфильд"... - "Молчи!
Няня, шубу! Что за дети!"

Прямо в рот летят снежинки...
Огонечки фонарей...
"Ну, извозчик, поскорей!
Будут, мамочка, картинки?"

Сколько книг! Какая давка!
Сколько книг! Я все прочту!
В сердце радость, а во рту
Вкус соленого прилавка.

1909-1910


Занавес

Водопадами занавеса, как пеной -
Хвоей - пламенем - прошумя.
Нету тайны у занавеса от сцены:
(Сцена - ты, занавес - я).

Сновиденными зарослями (в высоком
Зале - оторопь разлилась)
Я скрываю героя в борьбе с Pоком,
Место действия - и - час.

Водопадными радугами, обвалом
Лавра (вверился же! знал!)
Я тебя загораживаю от зала,
(Завораживаю - зал!)

Тайна занавеса! Сновиденным лесом
Сонных снадобий, трав, зёрн...
(За уже содрогающейся завесой
Ход трагедии - как - шторм!)

Ложи, в слезы! В набат, ярус!
Срок, исполнься! Герой, будь!
Ходит занавес - как - парус,
Ходит занавес - как - грудь.

Из последнего сердца тебя, о недра,
Загораживаю. - Взрыв!
Над ужб - ленною - Федрой
Взвился занавес - как - гриф.

Нате! Рвите! Глядите! Течет, не так ли?
Заготавливайте - чан!
Я державную рану отдам до капли!
(Зритель бел, занавес рдян).

И тогда, сострадательным покрывалом
Долу, знаменем прошумя.
Нету тайны у занавеса - от зала.
(Зала - жизнь, занавес - я).

* * *

Заповедей не блюла, не ходила к причастью.
Видно, пока надо мной не пропоют литию,
Буду грешить - как грешу - как грешила: со страстью!
Господом данными мне чувствами - всеми пятью!

Други! Сообщники! Вы, чьи наущенья - жгучи!
Вы, сопреступники! - Вы, нежные учителя!
Юноши, девы, деревья, созвездия, тучи,-
Богу на Страшном суде вместе ответим, Земля!

Зима

Мы вспоминаем тихий снег,
Когда из блеска летней ночи
Нам улыбнутся старческие очи
Под тяжестью усталых век.

Ах, ведь и им, как в наши дни,
Казались все луга иными.
По вечерам в волнисто-белом дыме
Весной тонули и они.

В раю затепленным свечам
Огни земли казались грубы.
С безумной грустью розовые губы
О них шептались по ночам.

Под тихим пологом зимы
Они не плачут об апреле,
Чтобы без слез отчаянья смотрели
В лицо минувшему и мы.

Из них судьба струит на нас
Успокоенье мудрой ночи, -
И мне дороже старческие очи
Открытых небу юных глаз.

Зимой

Снова поют за стенами
Жалобы колоколов...
Несколько улиц меж нами,
Несколько слов!

Город во мгле засыпает,
Серп серебристый возник,
Звездами снег осыпает
Твой воротник.

Ранят ли прошлого зовы?
Долго ли раны болят?
Дразнит заманчиво-новый,
Блещущий взгляд.

Сердцу он (карий иль синий?)
Мудрых важнее страниц!
Белыми делает иней
Стрелы ресниц...

Смолкли без сил за стенами
Жалобы колоколов.
Несколько улиц меж нами,
Несколько слов!

Месяц склоняется чистый
В души поэтов и книг,
Сыплется снег на пушистый
Твой воротник.

* * *

Знаю, умру на заре! На которой из двух,
Вместе с которой из двух - не решить по заказу!
Ах, если б можно, чтоб дважды мой факел потух!
Чтоб на вечерней заре и на утренней сразу!

Пляшущим шагом прошла по земле!- Неба дочь!
С полным передником роз!- Ни ростка не наруша!
Знаю, умру на  заре!- Ястребиную ночь
Бог не пошлет по мою лебединую душу!

Нежной рукой отведя нецелованный крест,
В щедрое небо рванусь за последним приветом.
Прорезь зари - и ответной улыбки прорез...
- Я и в предсмертной икоте останусь поэтом!

* * *

И если руку я даю -
То погадать - не целовать.

Скажи мне, встречный человек,
По синим по дорогам рек

К какому морю я приду?
В каком стакане потону?

- Чтоб навзничь бросил наповал -
Такой еще не вырос - вал.

Стакан твой каждый - будет пуст.
Сама ты - океан для уст.

Ты за стаканом бей стакан,
Топи нас, море-окиян!

                  * * *

А если руку я беру -
То не гадать - поцеловать.

Сама запуталась, паук,
В изделии своих же рук.

- Сама не разгибаю лба, -
Какая я тебе судьба?

* * *

И не спасут ни стансы, ни созвездья.
А это называется — возмездье
За то, что каждый раз,

Стан разгибая над строкой упорной,
Искала я над лбом своим просторным
Звезд только, а не глаз.

Что самодержцем вас признав на веру,—
Ах, ни единый миг, прекрасный Эрос,
Без вас мне не был пуст!

Что по ночам, в торжественных туманах,
Искала я у нежных уст румяных —
Рифм только, а не уст.

Возмездие за то, что злейшим судьям
Была — как снег, что здесь, под левой грудью
Вечный апофеоз!

Что с глазу на глаз с молодым Востоком
Искала я на лбу своем высоком
Зорь только, а не роз!

20 мая 1920


* * *

И скажешь ты:
Не та ль,
Не ты,
Что сквозь персты:
Листы, цветы —
В пески...
      Из устных
Вер — индус,
Что нашу грусть —
В листы,
И груз — в цветы
Всего за только всхруст
Руки
В руке:
Игру.
Индус, а может Златоуст
Вер — без навек,
И без корней
Верб,
И навек — без дней...

(Бедней
Тебя!)
И вот
Об ней,
Об ней одной.

3 июля 1922


* * *

Идёт по луговинам лития
Таинственная книга бытия
Российского – где судьбы мира скрыты –
Дочитана и наглухо закрыта.
И рыщет ветер, рыщет по степи:
– Россия! – Мученица! – С миром – спи!

17 марта 1918


* * *

Идите же! - Мой голос нем
И тщетны все слова.
Я знаю, что ни перед кем
Не буду я права.

Я знаю: в этой битве пасть
Не мне, прелестный трус!
Но, милый юноша, за власть
Я в мире не борюсь.

И не оспаривает Вас
Высокородный стих.
Вы можете - из-за других -
Моих не видеть глаз,

Не слепнуть на моем огне,
Моих не чуять сил...
Какого демона во мне
Ты в вечность упустил!

Но помните, что будет суд,
Разящий, как стрела,
Когда над головой блеснут
Два пламенных крыла.

11 июля 1913


* * *

Из Польши своей спесивой
Принес ты мне речи льстивые,
Да шапочку соболиную,
Да руку с перстами длинными,
Да нежности, да поклоны,
Да княжеский герб с короною.

— А я тебе принесла
Серебряных два крыла.

20 августа 1917


Из сказки - в сказку

Все твое: тоска по чуду,
Вся тоска апрельских дней,
Все, что так тянулось к небу,-
Но разумности не требуй.
Я до смерти буду
Девочкой, хотя твоей.

Милый, в этот вечер зимний
Будь, как маленький, со мной.
Удивляться не мешай мне,
Будь, как мальчик, в страшной тайне
И остаться помоги мне
Девочкой, хотя женой.

1909-1910


Инцидент за супом

- «За дядю, за тетю, за маму, за папу...»
- «Чтоб Кутику Боженька вылечил лапу...»
- «Нельзя баловаться, нельзя, мой пригожий!..»
(Уж хочется плакать от злости Сереже.)
- «He плачь, и на трех он на лапах поскачет».
Но поздно: Сереженька-первенец - плачет!

Разохалась тетя, племянника ради
Усидчивый дядя бросает тетради,
Отец опечален: семейная драма!
Волнуется там, перед зеркалом, мама...
- «Hy, нянюшка, дальше! Чего же вы ждете?»
- «За папу, за маму, за дядю, за тетю...»

* * *

Каждый стих - дитя любви,
Нищий незаконнорожденный.
Первенец - у колеи
На поклон ветрам - положенный.

Сердцу - ад и алтарь,
Сердцу - рай и позор.
Кто - отец? Может - царь,
Может - царь, может - вор. 

14 августа 1918


* * *

Как жгучая, отточенная лесть
Под римским небом, на ночной веранде,
Как смертный кубок в розовой гирлянде -
Магических таких два слова есть.

И мертвые встают как по команде,
И Бог молчит - то ветреная весть
Язычника - языческая месть:
Не читанное мною Ars Amandi*!

Мне синь небес и глаз любимых синь
Слепят глаза. - Поэт, не будь в обиде,
Что времени мне нету на латынь!

Любовницы читают ли, Овидий?!
- Твои тебя читали ль? - Не отринь
Наследницу твоих же героинь!

* Искусство любви (лат.).

* * *

Как много красавиц, а ты - один,
Один - против ста тридцати Кармен,
И каждая держит цветок в зубах,
И каждая просит - роли.

У всех лихорадка в глазах и лесть
На красных губах, и такая страсть
К мехам и духам, и невинны все,
И все они - примадонны.

Вся каторга рампы - вокруг юных глаз.
Но занавес падает, гром гремит,
В надушенный шелк окунулся стан,
И кто-то целует руки.

От гения, грима, гримас, грошей -
В кабак, на расправу, на страстный смотр!
И возглас в четвертом часу утра,
С закинутым лбом: - Любите!

* * *

Как правая и левая рука -
Твоя душа моей душе близка.

Мы смежны, блаженно и тепло,
Как правое и левое крыло.

Но вихрь встаёт - и бездна пролегла
От правого - до левого крыла! 

10 июля 1918


* * *

Какой-нибудь предок мой был - скрипач,
Наездник и вор при этом.
Не потому ли мой нрав бродяч
И волосы пахнут ветром?

Не он ли, смуглый, крадет с арбы
Рукой моей - абрикосы,
Виновник страстной моей судьбы,
Курчавый и горбоносый?

Дивясь на пахаря за сохой,
Вертел между губ - шиповник.
Плохой товарищ он был, - лихой
И ласковый был любовник!

Любитель трубки, луны и бус,
И всех молодых соседок...
Еще мне думается, что - трус
Был мой желтоглазый предок.

Что, душу черту продав за грош,
Он в полночь не шел кладбищем.
Еще мне думается, что нож
Носил он за голенищем,

Что не однажды из-за угла
Он прыгал, - как кошка гибкий...
И почему-то я поняла,
Что он - не играл на скрипке!

И было все ему нипочем,
Как снег прошлогодний - летом!
Таким мой предок был скрипачом.
Я стала - таким поэтом.

23 июня 1915


* * *

Каменногрудый,
Каменнолобый,
Каменнобровый
Столб:
Рок.

Промысел, званье!
Вставай в ряды!
Каменной дланью
Равняет лбы.

Хищен и слеп,
Хищен и глуп.
Милости нет:
Каменногруд.

Ведомость, номер!
Без всяких прочих!
Равенство - мы:
Никаких высочеств!

Выравнен? Нет?
Кланяйся праху!
Пушкин - на снег,
И Шенье - на плаху.

Книги в красном переплете

Из рая детского житья
Вы мне привет прощальный шлете,
Неизменившие друзья
В потертом, красном пререплете.
Чуть легкий выучен урок,
Бегу тот час же к вам, бывало,
- Уж поздно!- Мама, десять строк!...-
Но, к счастью, мама забывала.
Дрожат на люстрах огоньки...
Как хорошо за книгой дома!
Под Грига, Шумана и Кюи
Я узнавала судьбы Тома.
Темнеет, в воздухе свежо...
Том в счастье с Бэкки полон веры.
Вот с факелом Индеец Джо
Блуждает в сумраке пещеры...
Кладбище... Вещий крик совы....
(Мне страшно!) Вот летит чрез кочки
Приемыш чопорной вдовы,
Как Диоген, живущий в бочке.
Светлее солнца тронный зал,
Над стройным мальчиком - корона...
Вдруг - нищий! Боже! Он сказал:
"Позвольте, я наследник трона!"
Ушел во тьму, кто в ней возник.
Британии печальны судьбы...
- О, почему средь красных книг
Опять за лампой не уснуть бы?
О золотые времена,
Где взор смелей и сердце чище!
О золотые имена:
Гекк Финн, Том Сойер, Принц и Нищий!

1908-1910


* * *

Когда гляжу на летящие листья,
Слетающие на булыжный торец,
Сметаемые - как художника кистью,
Картину кончающего наконец,

Я думаю (уж никому не по нраву
Ни стан мой, ни весь мой задумчивый вид),
Что явственно желтый, решительно ржавый
Один такой лист на вершине - забыт.

20 октября 1936


* * *

Когда-нибудь, прелестное созданье,
Я стану для тебя воспоминаньем,

Там, в памяти твоей голубоокой,
Затерянным - так далеко-далеко.

Забудешь ты мой профиль горбоносый,
И лоб в апофеозе папиросы,

И вечный смех мой, коим всех морочу,
И сотню - на руке моей рабочей -

Серебряных перстней, чердак-каюту,
Моих бумаг божественную смуту...

Как в страшный год, возвышены бедою,
Ты - маленькой была, я - молодою.

Колдунья

Я - Эва, и страсти мои велики:
Вся жизнь моя страстная дрожь!
Глаза у меня огоньки-угольки,
А волосы спелая рожь,
И тянутся к ним из хлебов васильки.
Загадочный век мой - хорош.

Видал ли ты эльфов в полночную тьму
Сквозь дым лиловатый костра?
Звенящих монет от тебя не возьму, -
Я призрачных эльфов сестра...
А если забросишь колдунью в тюрьму,
То гибель в неволе быстра!

Ты рыцарь, ты смелый, твой голос ручей,
С утеса стремящийся вниз.
От глаз моих темных, от дерзких речей
К невесте любимой вернись!
Я, Эва, как ветер, а ветер - ничей...
Я сон твой. О, рыцарь, проснись!

Аббаты, свершая полночный дозор,
Сказали: "Закрой свою дверь
Безумной колдунье, чьи речи позор.
Колдунья лукава, как зверь!"
- Быть может и правда, но темен мой взор,
Я тайна, а тайному верь!

В чем грех мой? Что в церкви слезам не учусь,
Смеясь наяву и во сне?
Поверь мне: я смехом от боли лечусь,
Но в смехе не радостно мне!
Прощай же, мой рыцарь, я в небо умчусь
Сегодня на лунном коне!

* * *

Красною кистью
Рябина зажглась.
Падали листья.
Я родилась.

Спорили сотни
Колоколов.
День был субботний:
Иоанн Богослов.

Мне и доныне
Хочется грызть
Жаркой рябины
Горькую кисть.

16 августа 1916


Крестины

Воды не перетеплил
В чану, зазнобил - как надобно -
Тот поп, что меня крестил.
В ковше плоскодонном свадебном

Вина не пересластил -
Душа да не шутит брашнами!-
Тот поп, что меня крестил
На трудное дело брачное:

Тот поп, что меня венчал.
(Ожжась, поняла танцовщица,
Что сок твоего, Анчар,
Плода в плоскодонном ковшике

Вкусила...)
         - На вечный пыл
В пещи смоляной поэтовой
Крестил - кто меня крестил
Водою неподогретою

Речною,- на свыше сил
Дела, не вершимы женами -
Крестил - кто меня крестил
Бедою неподслащенною:

Беспримесным тем вином.
Когда поперхнусь - напомните!
Каким опалюсь огнем?
Все страсти водою комнатной

Мне кажутся. Трижды прав
Тот поп, что меня обкарнывал.
Каких убоюсь отрав?
Все яды - водой отварною

Мне чудятся. Что мне рок
С его родовыми страхами -
Раз собственные, вдоль щек,
Мне слезы - водою сахарной!

А ты, что меня крестил
Водой исступленной Савловой
(Так Савл, занеся костыль,
Забывчивых останавливал) -

Молись, чтоб тебя простил -
Бог.

1 января 1925


* * *

Кто создан из камня, кто создан из глины,-
А я серебрюсь и сверкаю!
Мне дело - измена, мне имя - Марина,
Я - бренная пена морская.

Кто создан из глины, кто создан из плоти -
Тем гроб и нагробные плиты...
- В купели морской крещена - и в полете
Своем - непрестанно разбита!

Сквозь каждое сердце, сквозь каждые сети
Пробьется мое своеволье.
Меня - видишь кудри беспутные эти?-
Земною не сделаешь солью.

Дробясь о гранитные ваши колена,
Я с каждой волной - воскресаю!
Да здравствует пена - веселая пена -
Высокая пена морская!

Курлык

Детство: молчание дома большого,
Страшной колдуньи оскаленный клык;
Детство: одно непонятное слово,
Милое слово "курлык".

Вдруг беспричинно в парадной столовой
Чопорной гостье покажешь язык
И задрожишь и заплачешь под слово,
Глупое слово "курлык".

Бедная Fraulein* в накидке лиловой,
Шею до боли стянувший башлык,-
Все воскресает под милое слово,
Детское слово "курлык".

* Барышня (нем.).

1910-1911


* * *

Легкомыслие!- Милый грех,
Милый спутник и враг мой милый!
Ты в глаза мне вбрызнул смех,
и мазурку мне вбрызнул в жилы.

Научив не хранить кольца,-
с кем бы Жизнь меня ни венчала!
Начинать наугад с конца,
И кончать еще до начала.

Быть как стебель и быть как сталь
в жизни, где мы так мало можем...
- Шоколадом лечить печаль,
И смеяться в лицо прохожим!

3 марта 1915


* * *

Листья ли с древа рушатся,
Розовые да чайные?
Нет, с покоренной русости
Ризы ее, шелка ее...

Ветви ли в воду клонятся,
К водорослям да к ржавчинам?
Нет,— без души, без помысла
Руки ее упавшие.

Смолы ли в траву пролиты,—
В те ли во лапы кукушечьи?
Нет,— по щекам на коврики
Слезы ее,— ведь скушно же!

Барин, не тем ты занятый,
А поглядел бы зарево!
То в проваленной памяти —
Зори ее: глаза его!

<1922>


* * *

Лорд Байрон! - Вы меня забыли!
Лорд Байрон! - Вам меня не жаль?
На . . . . . . плечи шаль
Накидывали мне - не Вы ли?
И кудри - жесткие от пыли -
Разглаживала Вам - не я ль?

Чьи арфы . . . . . аккорды
Над озером, - скажите, сэр! -
Вас усмиряли, Кондотьер?
И моего коня, - о, гордый!
Не Вы ли целовали в морду,
Десятилетний лорд и пэр!

Кто, плача, пробовал о гладкий
Свой ноготь, ровный как миндаль,
Кинжала дедовского сталь?
Кто целовал мою перчатку?
- Лорд Байрон! - Вам меня не жаль?

Луч серебристый

Эхо стонало, шумела река,
Ливень стучал тяжело,
Луч серебристый пронзил облака.
Им любовались мы долго, пока
Солнышко, солнце взошло!

Любви старинные туманы

          1

Над черным очертаньем мыса —
Луна — как рыцарский доспех.
На пристани — цилиндр и мех,
Хотелось бы: поэт, актриса.

Огромное дыханье ветра,
Дыханье северных садов,—
И горестный, огромный вздох:
— Ne laissez pas trainer mes lettres!*

* «Не раскидывайте мои письма!» (фр.)

          2

Так, руки заложив в карманы,
Стою. Синеет водный путь.
— Опять любить кого-нибудь?—
Ты уезжаешь утром рано.

Горячие туманы Сити —
В глазах твоих. Вот так, ну вот...
Я буду помнить — только рот
И страстный возглас твой: — Живите!

          3

Смывает лучшие румяна —
Любовь. Попробуйте на вкус,
Как слезы — солоны. Боюсь,
Я завтра утром — мертвой встану.

Из Индии пришлите камни.
Когда увидимся?— Во сне.
— Как ветрено!— Привет жене,
И той — зеленоглазой — даме.

          4

Ревнивый ветер треплет шаль.
Мне этот час сужден — от века.
Я чувствую у рта и в веках
Почти звериную печаль.

Такая слабость вдоль колен!
— Так вот она, стрела Господня!—
— Какое зарево!— Сегодня
Я буду бешеной Кармен.

...Так, руки заложив в карманы,
Стою. Меж нами океан.
Над городом — туман, туман.
Любви старинные туманы.

19 августа 1917


* * *

Люблю - но мука еще жива.
Найди баюкающие слова:

Дождливые, - расточившие все
Сам выдумай, чтобы в их листве

Дождь слышался: то не цеп о сноп:
Дождь в крышу бьет: чтобы мне на лоб,

На гроб стекал, чтобы лоб - светал,
Озноб - стихал, чтобы кто-то спал

И спал...
    Сквозь скважины, говорят,
Вода просачивается. В ряд
Лежат, не жалуются, а ждут
Незнаемого. (Меня - сожгут).

Баюкай же - но прошу, будь друг:
Не буквами, а каютой рук:

Уютами...

24 сентября 1923


* * *

Любовь! Любовь! И в судорогах, и в гробе
Насторожусь — прельщусь — смущусь — рванусь.
О милая! Ни в гробовом сугробе,
Ни в облачном с тобою не прощусь.

И не на то мне пара крыл прекрасных
Дана, чтоб на сердце держать пуды.
Спеленутых, безглазых и безгласных
Я не умножу жалкой слободы.

Нет, выпростаю руки, стан упругий
Единым взмахом из твоих пелен,
Смерть, выбью!— Верст на тысячу в округе
Растоплены снега — и лес спален.

И если все ж — плеча, крыла, колена
Сжав — на погост дала себя увесть,—
То лишь затем, чтобы, смеясь над тленом,
Стихом восстать — иль розаном расцвесть!

28 ноября 1920


Мама в саду

                Гале Дьяконовой

Мама стала на колени
Перед ним в траве.
Солнце пляшет на прическе,
На голубенькой матроске,
На кудрявой голове.
Только там, за домом, тени...

Маме хочется гвоздику
Крошке приколоть, —
Оттого она присела.
Руки белы, платье бело...
Льнут к ней травы вплоть.
— Пальцы только мнут гвоздику. —

Мальчик светлую головку
Опустил на грудь.
— «Не вертись, дружок, стой прямо!»
Что-то очень медлит мама!
Как бы улизнуть
Ищет маленький уловку.

Мама плачет. На колени
Ей упал цветок.
Солнце нежит взгляд и листья,
Золотит незримой кистью
Каждый лепесток.
— Только там, за домом, тени.

Мама на даче

Мы на даче: за лугом Ока серебрится,
Серебрится, как новый клинок.
Наша мама сегодня царица,
На головке у мамы венок.

Наша мама не любит тяжелой прически, -
Только время и шпильки терять!
Тихий лучик упал сквозь березки
На одну шелковистую прядь.

В небе облачко плыло и плакало, тая.
Назвала его мама судьбой.
Наша мама теперь золотая,
А венок у нее голубой.

Два веночка на ней, два венка, в самом деле:
Из цветов, а другой из лучей.
Это мы васильковый надели,
А другой, золотистый - ничей.

Скоро вечер: за лесом луна загорится,
На плотах заблестят огоньки...
Наша мама сегодня царица,
На головке у мамы венки.

Маме

В старом вальсе штраусовском впервые
Мы услышали твой тихий зов,
С той поры нам чужды все живые
И отраден беглый бой часов.

Мы, как ты, приветствуем закаты,
Упиваясь близостью конца.
Все, чем в лучший вечер мы богаты,
Нам тобою вложено в сердца.

К детским снам клонясь неутомимо,
(Без тебя лишь месяц в них глядел!)
Ты вела своих малюток мимо
Горькой жизни помыслов и дел.

С ранних лет нам близок, кто печален,
Скучен смех и чужд домашний кров...
Наш корабль не в добрый миг отчален
И плывет по воле всех ветров!

Все бледней лазурный остров — детство,
Мы одни на палубе стоим.
Видно грусть оставила в наследство
Ты, о мама, девочкам своим!

1907-1910


Марина

            1

Быть голубкой его орлиной!
Больше матери быть, - Мариной!
Вестовым - часовым - гонцом -

Знаменосцем - льстецом придворным!
Серафимом и псом дозорным
Охранять непокойный сон.

Сальных карт захватив колоду,
Ногу в стремя! - сквозь огнь и воду!
Где верхом - где ползком - где вплавь!

Тростником - ивняком - болотом,
А где конь не берет, - там лётом,
Все ветра полонивши в плащ!

Черным вихрем летя беззвучным,
Не подругою быть - сподручным!
Не единою быть - вторым!

Близнецом - двойником - крестовым
Стройным братом, огнем костровым,
Ятаганом его кривым.

Гул кремлевских гостей незваных.
Если имя твое - Басманов,
Отстранись. - Уступи любви!

Распахнула платок нагрудный.
- Руки настежь! - Чтоб в день свой судный
Не в басмановской встал крови.

            2

Трем Самозванцам жена,
Мнишка надменного дочь,
Ты - гордецу своему
Не родившая сына...

В простоволосости сна
В гулкий оконный пролет
Ты, гордецу своему
Не махнувшая следом...

На роковой площади
От оплеух и плевков
Ты, гордеца своего
Не покрывшая телом...

В маске дурацкой лежал,
С дудкой кровавой во рту.
- Ты, гордецу своему
Не отершая пота...

- Своекорыстная кровь! -
Проклята, проклята будь
Ты - Лжедимитрию смогшая быть
Лжемариной!

            3

- Сердце, измена!
- Но не разлука!
И воровскую смуглую руку
К белым губам.

Краткая встряска костей о плиты.
- Гришка! - Димитрий!
Цареубийцы! Псйкровь холопья!
И - повторенным прыжком -
На копья!

            4

- Грудь Ваша благоуханна,
Как розмариновый ларчик...
Ясновельможна панна...
- Мой молодой господарчик...

- Чем заплачу за щедроты:
Темен, негромок, непризнан...
Из-под ресничного взлету
Что-то ответило: - Жизнью!

В каждом пришельце гонимом
Пану мы Иезусу - служим...
Мнет в замешательстве мнимом
Горсть неподдельных жемчужин.

Перлы рассыпались, - слезы!
Каждой ресницей нацелясь,
Смотрит, как в прахе елозя,
Их подбирает пришелец.

Маяковскому

Превыше крестов и труб,
Крещенный в огне и дыме,
Архангел-тяжелоступ —
Здорово, в веках Владимир!

Он возчик, и он же конь,
Он прихоть, и он же право.
Вздохнул, поплевал в ладонь:
— Держись, ломовая слава!

Певец площадных чудес —
Здорово, гордец чумазый,
Что камнем — тяжеловес
Избрал, не прельстясь алмазом.

Здорово, булыжный гром!
Зевнул, козырнул — и снова
Оглоблей гребет — крылом
Архангела ломового.

18 сентября 1921


* * *

Месяц высокий над городом лег,
Грезили старые зданья...
Голос ваш был безучастно-далек:
— «Хочется спать. До свиданья».

Были друзья мы иль были враги?
Рук было кратко пожатье,
Сухо звучали по камню шаги
В шорохе длинного платья.

Что-то мелькнуло, — знакомая грусть,
— Старой тоски переливы...
Хочется спать Вам? И спите, и пусть
Сны Ваши будут красивы;

Пусть не мешает анализ больной
Вашей уютной дремоте.
Может быть в жизни Вы тоже покой
Муке пути предпочтете.

Может быть Вас не захватит волна,
Сгубят земные соблазны, —
В этом тумане так смутно видна
Цель, а дороги так разны!

Снами отрадно страдания гнать,
Спящим не ведать стремленья,
Только и светлых надежд им не знать,
Им не видать возрожденья,

Им не сложить за мечту головы, —
Бури — герои достойны!
Буду бороться и плакать, а Вы
Спите спокойно!

* * *

Милые спутники, делившие с нами ночлег!
Версты, и версты, и версты, и черствый хлеб...
Рокот цыганских телег,
Вспять убегающих рек -
Рокот...

Ах, на цыганской, на райской, на ранней заре -
Помните утренний ветер и степь в серебре?
Синий дымок на горе
И о цыганском царе -
Песню...

В черную полночь, под пологом древних ветвей,
Мы вам дарили прекрасных - как ночь - сыновей,
Нищих - как ночь - сыновей...
И рокотал соловей -
Славу.

Не удержали вас, спутники чудной поры,
Нищие неги и нищие наши пиры.
Жарко пылали костры,
Падали к нам на ковры -
Звезды...

* * *

Мировое началось во мгле кочевье:
Это бродят по ночной земле — деревья,
Это бродят золотым вином — гроздья,
Это странствуют из дома в дом — звезды,
Это реки начинают путь — вспять!
И мне хочется к тебе на грудь — спать.

14 января 1917


* * *

Мне нравится, что вы больны не мной,
Мне нравится, что я больна не вами,
Что никогда тяжелый шар земной
Не уплывет под нашими ногами.
Мне нравится, что можно быть смешной -
Распущенной - и не играть словами,
И не краснеть удушливой волной,
Слегка соприкоснувшись рукавами.

Мне нравится еще, что вы при мне
Спокойно обнимаете другую,
Не прочите мне в адовом огне
Гореть за то, что я не вас целую.
Что имя нежное мое, мой нежный, не
Упоминаете ни днем, ни ночью - всуе...
Что никогда в церковной тишине
Не пропоют над нами: аллилуйя!

Спасибо вам и сердцем и рукой
За то, что вы меня - не зная сами! -
Так любите: за мой ночной покой,
За редкость встреч закатными часами,
За наши не-гулянья под луной,
За солнце, не у нас над головами,-
За то, что вы больны - увы! - не мной,
За то, что я больна - увы! - не вами!

* * *

Моим стихам, написанным так рано,
Что и не знала я, что я - поэт,
Сорвавшимся, как брызги из фонтана,
Как искры из ракет,

Ворвавшимся, как маленькие черти,
В святилище, где сон и фимиам,
Моим стихам о юности и смерти,
- Нечитанным стихам! -

Разбросанным в пыли по магазинам
(Где их никто не брал и не берет!),
Моим стихам, как драгоценным винам,
Настанет свой черед.

Май 1913, Коктебель


* * *

Мой день беспутен и нелеп:
У нищего прошу на хлеб,
Богатому даю на бедность,

В иголку продеваю - луч,
Грабителю вручаю - ключ,
Белилами румяню бледность.

Мне нищий хлеба не дает,
Богатый денег не берет,
Луч не вдевается в иголку,

Грабитель входит без ключа,
А дура плачет в три ручья -
Над днем без славы и без толку.

29 июля 1918


Молитва

Христос и Бог! Я жажду чуда
Теперь, сейчас, в начале дня!
О, дай мне умереть, покуда
Вся жизнь как книга для меня.

Ты мудрый, Ты не скажешь строго:
- "Терпи, еще не кончен срок".
Ты сам мне подал - слишком много!
Я жажду сразу - всех дорог!

Всего хочу: с душой цыгана
Идти под песни на разбой,
За всех страдать под звук органа
и амазонкой мчаться в бой;

Гадать по звездам в черной башне,
Вести детей вперед, сквозь тень...
Чтоб был легендой - день вчерашний,
Чтоб был безумьем - каждый день!

Люблю и крест, и шелк, и каски,
Моя душа мгновений след...
Ты дал мне детство - лучше сказки
И дай мне смерть - в семнадцать лет!

26 сентября 1909, Таруса


Молитва морю

Солнце и звёзды в твоей глубине,
Солнце и звёзды вверху, на просторе.
Вечное море,
Дай мне и солнцу и звёздам отдаться вдвойне.

Сумрак ночей и улыбку зари
Дай отразить в успокоенном взоре.
Вечное море,
Детское горе моё усыпи, залечи, раствори.

Влей в это сердце живую струю,
Дай отдохнуть от терпения — в споре.
Вечное море,
В мощные воды твои свой беспомощный дух предаю!

На заре

Их души неведомым счастьем
Баюкал предутренний гул.
Он с тайным и странным участьем
В их детские сны заглянул.

И, сладким предчувствием ранен
Каких-то безудержных гроз,
Спросил он, и был им так странен
Его непонятный вопрос.

Оне, притаясь, промолчали
И молча порвали звено...
За миг бесконечной печали
Да будет ему прощено!

* * *

На што мне облака и степи
И вся подсолнечная ширь!
Я раб, свои взлюбивший цепи,
Благословляющий Сибирь.

Эй вы, обратные по трахту!
Поклон великим городам.
Свою застеночную шахту
За всю свободу не продам.

Поклон тебе, град Божий, Киев!
Поклон, престольная Москва!
Поклон, мои дела мирские!
Я сын, не помнящий родства...

Не встанет - любоваться рожью
Покойник, возлюбивший гроб.
Заворожил от света Божья
Меня верховный рудокоп.

3 мая 1921


* * *

Над Феодосией угас
Навеки этот день весенний,
И всюду удлиняет тени
Прелестный предвечерний час.

Захлебываясь от тоски,
Иду одна, без всякой мысли,
И опустились и повисли
Две тоненьких моих руки.

Иду вдоль генуэзских стен,
Встречая ветра поцелуи,
И платья шелковые струи
Колеблются вокруг колен.

И скромен ободок кольца,
И трогательно мал и жалок
Букет из нескольких фиалок
Почти у самого лица.

Иду вдоль крепостных валов,
В тоске вечерней и весенней.
И вечер удлиняет тени,
И безнадежность ищет слов.

Народ

Его и пуля не берет,
И песня не берет!
Так и стою, раскрывши рот:
«Народ! Какой народ!»

Народ — такой, что и поэт —
Глашатай всех широт,—
Что и поэт, раскрывши рот,
Стоит: такой народ!

Когда ни сила не берет,
Ни дара благодать,—
Измором взять такой народ?
Гранит — измором взять!

(Сидит — и камешек гранит,
И грамотку хранит...
В твоей груди зарыт — горит!—
Гранат, творит — магнит.)

...Что радий из своей груди
Достал и подал: вот!
Живым — Европы посреди —
Зарыть такой народ?

Бог! Если ты и сам — такой,
Народ моей любви
Не со святыми упокой —
С живыми оживи!

20 мая 1939


Наука Фомы

Без рук не обнять!
Сгинь, выспренных душ
Небыль!
Не вижу - и гладь,
Не слышу - и глушь:
Не был.

Круги на воде.
Ушам и очам -
Камень.
Не здесь - так нигде.
В пространство, как в чан
Канул.

Руками держи!
Всей крепостью мышц
Ширься!
Чту сны и псалмы!
Бог ради Фомы
В мир сей

Пришел: укрепись
В неверье - как негр
В трюме.
Всю в рану - по кисть!
Бог ради таких
Умер.

* * *

Не думаю, не жалуюсь, не спорю.
Не сплю.
Не рвусь
ни к солнцу, ни к луне, ни к морю,
Ни к кораблю.

Не чувствую, как в этих стенах жарко,
Как зелено в саду.
Давно желанного и жданного подарка
Не жду.

Не радует ни утро, ни трамвая
Звенящий бег.
Живу, не видя дня, позабывая
Число и век.

На, кажется, надрезанном канате
Я - маленький плясун.
Я - тень от чьей-то тени. Я - лунатик
Двух темных лун.

13 июля 1914


* * *

Не колесо громовое -
Взглядами перекинулись двое.

Не Вавилон обрушен -
Силою переведались души.

Не ураган на Тихом -
Стрелами перекинулись скифы.

16 января 1925


* * *

       Т. В. Чурилину

Не сегодня-завтра растает снег.
Ты лежишь один под огромной шубой.
Пожалеть тебя, у тебя навек
Пересохли губы.

Тяжело ступаешь и трудно пьешь,
И торопится от тебя прохожий.
Не в таких ли пальцах садовый нож
Зажимал Рогожин?

А глаза, глаза на лице твоем —
Два обугленных прошлолетних круга!
Видно, отроком в невеселый дом
Завела подруга.

Далеко — в ночи — по асфальту — трость,
Двери настежь — в ночь — под ударом ветра...
Заходи — гряди!— нежеланный гость
В мой покой пресветлый.

4 марта 1916


* * *

Не умрешь, народ!
Бог тебя хранит!
Сердцем дал — гранат,
Грудью дал — гранит.

Процветай, народ,—
Твердый, как скрижаль,
Жаркий, как гранат,
Чистый, как хрусталь.

21 мая 1939, Париж


* * *

Неподражаемо лжет жизнь:
Сверх ожидания, сверх лжи...
Но по дрожанию всех жил
Можешь узнать: жизнь!

Словно во ржи лежишь: звон, синь...
(Что ж, что во лжи лежишь!) — жар, вал
Бормот — сквозь жимолость — ста жил...
Радуйся же!— Звал!

И не кори меня, друг, столь
Заворожимы у нас, тел,
Души — что вот уже: лбом в сон.
Ибо — зачем пел?

В белую книгу твоих тишизн,
В дикую глину твоих «да» —
Тихо склоняю облом лба:
Ибо ладонь — жизнь.

8 июля 1922


* * *

Нет! Еще любовный голод
Не раздвинул этих уст.
Нежен — оттого что молод,
Нежен — оттого что пуст.

Но увы! На этот детский
Рот — Шираза лепестки!—
Все людское людоедство
Точит зверские клыки.

23 августа 1917


* * *

           О. Э. Мандельштаму

Никто ничего не отнял!
Мне сладостно, что мы врозь.
Целую Вас — через сотни
Разъединяющих верст.

Я знаю, наш дар — неравен,
Мой голос впервые — тих.
Что вам, молодой Державин,
Мой невоспитанный стих!

На страшный полет крещу Вас:
Лети, молодой орел!
Ты солнце стерпел, не щурясь,
Юный ли взгляд мой тяжел?

Нежней и бесповоротней
Никто не глядел Вам вслед...
Целую Вас — через сотни
Разъединяющих лет.

12 февраля 1916


Нине

К утешениям друга-рояля
Ты ушла от излюбленных книг.
Чей-то шепот в напевах возник,
Беспокоя тебя и печаля.

Те же синие летние дни,
Те же в небе и звезды и тучки...
Ты сомкнула усталые ручки,
И лицо твое, Нина, в тени.

Словно просьбы застенчивой ради,
Повторился последний аккорд.
Чей-то образ из сердца не стерт!..
Всe как прежде: портреты, тетради,

Грустных ландышей в вазе цветы,
Там мирок на диване кошачий...
В тихих комнатках маленькой дачи
Всe как прежде. Как прежде и ты.

Детский взор твой, что грустно тревожит,
Я из сердца, о нет, не сотру.
Я любила тебя как сестру
И нежнее, и глубже, быть может!

Как сестру, а теперь вдалеке,
Как царевну из грез Андерсена...
Здесь, в Париже, где катится Сена,
Я с тобою, как там. на Оке.

Пусть меж нами молчанья равнина
И запутанность сложных узлов.
Есть напевы, напевы без слов,
О любимая, дальняя Нина!

Новолунье

Новый месяц встал над лугом,
Над росистою межой.
Милый, дальний и чужой,
Приходи, ты будешь другом.

Днем — скрываю, днем — молчу.
Месяц в небе,— нету мочи!
В эти месячные ночи
Рвусь к любимому плечу.

Не спрошу себя: «Кто ж он?»
Все расскажут — твои губы!
Только днем объятья грубы,
Только днем порыв смешон.

Днем, томима гордым бесом,
Лгу с улыбкой на устах.
Ночью ж... Милый, дальний... Ах!
Лунный серп уже над лесом!

Октябрь 1909, Таруса


* * *

Ночи без любимого — и ночи
С нелюбимым, и большие звезды
Над горячей головой, и руки,
Простирающиеся к Тому —
Кто от века не был — и не будет,
Кто не может быть — и должен быть.
И слеза ребенка по герою,
И слеза героя по ребенку,
И большие каменные горы
На груди того, кто должен — вниз...

Знаю всё, что было, всё, что будет,
Знаю всю глухонемую тайну,
Что на темном, на косноязычном
Языке людском зовется — Жизнь.

Между 30 июня и 6 июля 1918


* * *

Ночного гостя не застанешь...
Спи и проспи навек
В испытаннейшем из пристанищ
Сей невозможный свет.

Но если — не сочти, что дразнит
Слух!— любящая — чуть
Отклонится, но если навзрыд
Ночь и кифарой — грудь...

То мой любовник лавролобый
Поворотил коней
С ристалища. То ревность Бога
К любимице своей.

2 июля 1922


Ночь

Час обнажающихся верховий,
Час, когда в души глядишь - как в очи.
Это - разверстые шлюзы крови!
Это - разверстые шлюзы ночи!

Хлынула кровь, наподобье ночи
Хлынула кровь, - наподобье крови
Хлынула ночь! (Слуховых верховий
Час: когда в уши нам мир - как в очи!)

Зримости сдернутая завеса!
Времени явственное затишье!
Час, когда ухо разъяв, как веко,
Больше не весим, не дышим: слышим.

Мир обернулся сплошной ушною
Раковиною: сосущей звуки
Раковиною, - сплошной душою!..
(Час, когда в души идешь - как в руки!)

* * *

Нынче я гость небесный
В стране твоей.
Я видела бессонницу леса
И сон полей.

Где-то в ночи подковы
Взрывали траву.
Тяжко вздохнула корова
В сонном хлеву.

Расскажу тебе с грустью,
С нежностью всей,
Про сторожа-гуся
И спящих гусей.

Руки тонули в песьей шерсти,
Пес был сед.
Потом, к шерсти,
Начался рассвет.

20 июля 1916


* * *

О слезы на глазах!
Плач гнева и любви!
О, Чехия в слезах!
Испания в крови!

О, черная гора,
Затмившая весь свет!
Пора — пора — пора
Творцу вернуть билет.

Отказываюсь — быть.
В Бедламе нелюдей
Отказываюсь — жить.
С волками площадей

Отказываюсь — выть.
С акулами равнин
Отказываюсь плыть
Вниз — по теченью спин.

Не надо мне ни дыр
Ушных, ни вещих глаз.
На твой безумный мир
Ответ один — отказ.

15 марта - 11 мая 1939


Облака

                1

Перерытые — как битвой
Взрыхленные небеса.
Рытвинами — небеса.
Битвенные небеса.

Перелетами — как хлёстом
Хлёстанные табуны.
Взблестывающей Луны
Вдовствующей — табуны!

                2

Стой! Не Федры ли под небом
Плащ? Не Федрин ли взвился
В эти марафонским бегом
Мчащиеся небеса?

Стой! Иродиады с чубом —
Блул... Не бубен ли взвился
В эти иерихонским трубом
Рвущиеся небеса!

                3

Нет! Вставший вал!
Пал — и пророк оправдан!
Раз — дался вал:
Целое море — на два!

Бо — род и грив
Шествие морем Чермным!
Нет! — се — Юдифь —
Голову Олоферна!

Обреченная

Бледные ручки коснулись рояля
Медленно, словно без сил.
Звуки запели, томленьем печаля.
Кто твои думы смутил,
Бледная девушка, там, у рояля?

Тот, кто следит за тобой,
— Словно акула за маленькой рыбкой-
Он твоей будет судьбой!
И не о добром он мыслит с улыбкой,
Тот, кто стоит за тобой.

С радостным видом хлопочут родные:
Дочка — невеста! Их дочь!
Если и снились ей грезы иные, —
Грезы развеются в ночь!
С радостным видом хлопочут родные.

Светлая церковь, кольцо,
Шум, поздравления, с образом мальчик..
Девушка скрыла лицо,
Смотрит с тоскою на узенький пальчик,
Где загорится кольцо.

Овраг

    1

Дно - оврага.
Ночь - корягой
Шарящая. Встряски хвой.

Клятв - не надо.
Ляг - и лягу.
Ты бродягой стал со мной.

С койки затхлой
Ночь по каплям
Пить - закашляешься. Всласть

Пей! Без пятен -
Мрак! Бесплатен -
Бог: как к пропасти припасть.

(Час - который?)
Ночь - сквозь штору
Знать - немного знать. Узнай

Ночь - как воры,
Ночь - как горы.
(Каждая из нас - Синай

Ночью...)

10 сентября 1923


    2

Никогда не узнаешь, что жгу, что трачу
- Сердец перебой  -
На груди твоей нежной, пустой, горячей,
Гордец дорогой.

Никогда не узнаешь, каких не-наших
Бурь - следы сцеловал!
Не гора, не овраг, не стена, не насыпь:
Души перевал.

О, не вслушивайся! Болевого бреда
Ртуть... Ручьевая речь...
Прав, что слепо берешь. От такой победы
Руки могут - от плеч!

О, не вглядывайся! Под листвой падучей
Сами - листьями мчим!
Прав, что слепо берешь. Это только тучи
Мчат за ливнем косым.

Ляг - и лягу. И благо. О, всё на благо!
Как тела на войне -
В лад и в ряд. (Говорят, что на дне оврага,
Может - неба на дне!)

В этом бешеном беге дерев бессонных
Кто-то насмерть разбит.
Что победа твоя - пораженье сонмов,
Знаешь, юный Давид?

11 сентября 1923


* * *

     О. Э. Мандельштаму

Откуда такая нежность?
Не первые — эти кудри
Разглаживаю, и губы
Знавала темней твоих.

Всходили и гасли звезды,
Откуда такая нежность?—
Всходили и гасли очи
У самых моих очей.

Еще не такие гимны
Я слушала ночью темной,
Венчаемая — о нежность!—
На самой груди певца.

Откуда такая нежность,
И что с нею делать, отрок
Лукавый, певец захожий,
С ресницами — нет длинней?

18 февраля 1916


Ошибка

Когда снежинку, что легко летает,
Как звездочка упавшая скользя,
Берешь рукой — она слезинкой тает,
И возвратить воздушность ей нельзя.

Когда пленясь прозрачностью медузы,
Ее коснемся мы капризом рук,
Она, как пленник, заключенный в узы,
Вдруг побледнеет и погибнет вдруг.

Когда хотим мы в мотыльках-скитальцах
Видать не грезу, а земную быль —
Где их наряд? От них на наших пальцах
Одна зарей раскрашенная пыль!

Оставь полет снежинкам с мотыльками
И не губи медузу на песках!
Нельзя мечту свою хватать руками,
Нельзя мечту свою держать в руках!

Нельзя тому, что было грустью зыбкой,
Сказать: «Будь страсть! Горя безумствуй, рдей!»
Твоя любовь была такой ошибкой, —
Но без любви мы гибнем. Чародей!

Пасха в апреле

Звон колокольный и яйца на блюде
Радостью душу согрели.
Что лучезарней, скажите мне, люди,
Пасхи в апреле?
Травку ласкают лучи, догорая,
С улицы фраз отголоски...
Тихо брожу от крыльца до сарая,
Меряю доски.
В небе, как зарево, вешняя зорька,
Волны пасхального звона...
Вот у соседей заплакал так горько
Звук граммофона,
Вторят ему бесконечно-уныло
Взвизги гармоники с кухни...
Многое было, ах, многое было...
Прошлое, рухни!
Нет, не помогут и яйца на блюде!
Поздно... Лучи догорели...
Что безнадежней, скажите мне, люди,
Пасхи в апреле?

Первый бал

О, первый бал - самообман!
Как первая глава романа,
Что по ошибке детям дан,
Его просившим слишком рано,

Как радуга в струях фонтана
Ты, первый бал, - самообман.
Ты, как восточный талисман,
Как подвиги в стихах Ростана.

Огни сквозь розовый туман,
Виденья пестрого экрана...
О, первый бал - самообман!
Незаживающая рана!

* * *

Писала я на аспидной доске,
И на листочках вееров поблеклых,
И на речном, и на морском песке,
Коньками по льду, и кольцом на стеклах, -

И на стволах, которым сотни зим,
И, наконец, - чтоб всем было известно! -
Что ты любим! любим! любим! любим! -
Расписывалась - радугой небесной.

Как я хотела, чтобы каждый цвел
В веках со мной! под пальцами моими!
И как потом, склонивши лоб на стол,
Крест-накрест перечеркивала - имя...

Но ты, в руке продажного писца
Зажатое! ты, что мне сердце жалишь!
Непроданное мной! внутри кольца!
Ты - уцелеешь на скрижалях.

18 мая 1920


Пленница

Она покоится на вышитых подушках,
Слегка взволнована мигающим лучом.
О чем загрезила? Задумалась о чем?
О новых платьях ли? О новых ли игрушках?

Шалунья-пленница томилась целый день
В покоях сумрачных тюрьмы Эскуриала.
От гнета пышного, от строгого хорала
Уводит в рай ее ночная тень.

Не лгали в книгах бледные виньеты:
Приоткрывается тяжелый балдахин,
И слышен смех звенящий мандолин,
И о любви вздыхают кастаньеты.

Склонив колено, ждет кудрявый паж
Ее, наследницы, чарующей улыбки.
Аллеи сумрачны, в бассейнах плещут рыбки
И ждет серебряный, тяжелый экипаж.

Но... грезы всe! Настанет миг расплаты;
От злой слезы ресницы дрогнет шелк,
И уж с утра про королевский долг
Начнут твердить суровые аббаты.

Плохое оправданье

Как влюбленность старо, как любовь забываемо-ново:
Утро в карточный домик, смеясь, превращает наш храм.
О мучительный стыд за вечернее лишнее слово!
О тоска по утрам!

Утонула в заре голубая, как месяц, трирема,
О прощании с нею пусть лучше не пишет перо!
Утро в жалкий пустырь превращает наш сад из Эдема...
Как влюбленность - старо!

Только ночью душе посылаются знаки оттуда,
Оттого все ночное, как книгу, от всех береги!
Никому не шепни, просыпаясь, про нежное чудо:
Свет и чудо - враги!

Твой восторженный бред, светом розовыл люстр золоченный,
Будет утром смешон. Пусть его не услышит рассвет!
Будет утром - мудрец, будет утром - холодный ученый
Тот, кто ночью - поэт.

Как могла я, лишь ночью живя и дыша, как могла я
Лучший вечер отдать на терзанье январскому дню?
Только утро виню я, прошедшему вздох посылая,
Только утро виню!

1909-1910


Площадь

Ока крылатый откос:
Вброд или вдоль стен?
Знаю и пью робость
В чашечках ко - лен.

Нет голубям зерен,
Нет площадям трав,
Ибо была - морем
Площадь, кремнем став.

Береговой качки
.... злей
В башни не верь: мачты
Гиблых кораб - лей...

Грудь, захлебнись камнем...

* * *

По ночам все комнаты черны,
Каждый голос темен. По ночам
Все красавицы земной страны
Одинаково — невинно — неверны.

И ведут друг с другом разговоры
По ночам красавицы и воры.
Мимо дома своего пойдешь —
И не тот уж дом твой по ночам!

И сосед твой — странно-непохож,
И за каждою спиною — нож,
И шатаются в бессильном гневе
Черные огромные деревья.

Ох, узка подземная кровать
По ночам, по черным, по ночам!
Ох, боюсь, что буду я вставать,
И шептать, и в губы целовать...

— Помолитесь, дорогие дети,—
За меня в час первый и в час третий.

17 декабря 1916


* * *

По холмам - круглым и смуглым,
Под лучом - сильным и пыльным,
Сапожком - робким и кротким -
За плащом - рдяным и рваным.

По пескам - жадным и ржавым,
Под лучом - жгучим и пьющим,
Сапожком - робким и кротким -
За плащом - следом и следом.

По волнам - лютым и вздутым,
Под лучом - гневным и древним,
Сапожком - робким и кротким -
За плащом - лгущим и лгущим.

* * *

Пожирающий огонь — мой конь.
Он копытами не бьет, не ржет.
Где мой конь дохнул — родник не бьет,
Где мой конь махнул — трава не растет.
Ох, огонь-мой конь — несытый едок!
Ох, огонь — на нем — несытый ездок!
С красной гривою свились волоса...
Огневая полоса — в небеса!

14 августа 1918


* * *

Полнолунье, и мех медвежий,
И бубенчиков легкий пляс...
Легкомысленнейший час!— Мне же
Глубочайший час.

Умудрил меня встречный ветер,
Снег умилостивил мне взгляд,
На пригорке монастырь светел
И от снега — свят.

Вы снежинки с груди собольей
Мне сцеловываете, друг,
Я на дерево гляжу,— в поле
И на лунный круг.

За широкой спиной ямщицкой
Две не встретятся головы.
Начинает мне Господь — сниться,
Отоснились — Вы.

27 ноября 1915


Попытка ревности

Как живется вам с другою,-
Проще ведь?- Удар весла!-
Линией береговою
Скоро ль память отошла

Обо мне, плавучем острове
(По небу - не по водам)!
Души, души!- быть вам сестрами,
Не любовницами - вам!

Как живется вам с простою
Женщиною? Без божеств?
Государыню с престола
Свергши (с оного сошед),

Как живется вам - хлопочется -
Ежится? Встается - как ?
С пошлиной бессмертной пошлости
Как справляетесь, бедняк?

"Судорог да перебоев -
Хватит! Дом себе найму".
Как живется вам с любою -
Избранному моему!

Свойственнее и сьедобнее -
Снедь? Приестся - не пеняй...
Как живется вам с подобием -
Вам, поправшему Синай!

Как живется вам с чужою,
Здешнею? Ребром - люба?
Стыд Зевесовой вожжою
Не охлестывает лба?

Как живется вам - здоровится -
Можется? Поется - как?
С язвою бессмертной совести
Как справляетесь, бедняк?

Как живется вам с товаром
Рыночным? Оброк - крутой?
После мраморов Каррары
Как живется вам с трухой

Гипсовой? (Из глыбы высечен
Бог - и начисто разбит!)
Как живется вам с сто-тысячной -
Вам, познавшему Лилит!

Рыночною новизною
Сыты ли? К волшбам остыв,
Как живется вам с земною
Женщиною, без шестых

Чувств?..
Ну, за голову: счастливы?
Нет? В провале без глубин -
Как живется, милый? Тяжче ли,
Так же ли, как мне с другим?

19 ноября 1924


* * *

Пора снимать янтарь,
Пора менять словарь,
Пора гасить фонарь
Наддверный...

Февраль 1941


* * *

- Пора! для этого огня -
Стара!
     - Любовь - старей меня!

- Пятидесяти январей
Гора!
     - Любовь - еще старей:
Стара, как хвощ, стара, как змей,
Старей ливонских янтарей,
Всех привиденских кораблей
Старей! - камней, старей - морей...
Но боль, которая в груди,
Старей любви, старей любви.

23 января 1940


* * *

Посвящаю эти строки
Тем, кто мне устроит гроб.
Приоткроют мой высокий,
Ненавистный лоб.

Измененная без нужды,
С венчиком на лбу,-
Собственному сердцу чуждой
Буду я в гробу.

Не увидят на лице:
"Все мне слышно! Все мне видно!
Мне в гробу еще обидно
Быть как все".

В платье белоснежном - с детства
Нелюбимый цвет!-
Лягу - с кем-то по соседству?-
До скончанья лет.

Слушайте!- Я не приемлю!
Это - западня!
Не меня опустят в землю,
Не меня.

Знаю!- Все сгорит дотла!
И не приютит могила
Ничего, что я любила,
Чем жила.

Весна 1913, Москва


* * *

Поскромнее,- куда как громко!

Боль, знакомая, как глазам - ладонь,
Как губам -
Имя собственного ребенка.

7 декабря 1924


* * *

После бессонной ночи слабеет тело,
Милым становится и не своим,— ничьим,
В медленных жилах еще занывают стрелы,
И улыбаешься людям, как серафим.

После бессонной ночи слабеют руки,
И глубоко равнодушен и враг и друг.
Целая радуга в каждом случайном звуке,
И на морозе Флоренцией пахнет вдруг.

Нежно светлеют губы, и тень золоче
Возле запавших глаз. Это ночь зажгла
Этот светлейший лик,— и от темной ночи
Только одно темнеет у нас — глаза.

19 июля 1916


Последняя встреча

О, я помню прощальные речи,
Их шептавшие помню уста.
«Только чистым даруются встречи.
Мы увидимся, будь же чиста».

Я учителю молча внимала.
Был он нежность и ласковость весь.
Он о «там» говорил, но как мало
Это «там» заменяло мне «здесь»!

Тишина посылается роком, —
Тем и вечны слова, что тихи.
Говорил он о самом глубоком,
Баратынского вспомнил стихи;

Говорил о игре отражений,
О лучах закатившихся звезд…
Я не помню его выражений,
Но улыбку я помню и жест.

Ни следа от былого недуга,
Не мучительно бремя креста.
Только чистые узрят друг друга, —
Мой любимый, я буду чиста!

Потомок шведских королей

О, вы, кому всего милей
Победоносные аккорды, —
Падите ниц! Пред вами гордый
Потомок шведских королей.

Мой славный род — моя отрава!
Я от тоски сгораю — весь!
Падите ниц: пред вами здесь
Потомок славного Густава.

С надменной думой на лице
В своем мирке невинно-детском
Я о престоле грезил шведском,
О войнах, казнях и венце.

В моих глазах тоской о чуде
Такая ненависть зажглась,
Что этих слишком гневных глаз,
Не вынося, боялись люди.

Теперь я бледен стал и слаб,
Я пленник самой горькой боли,
Я призрак утренний — не боле...
Но каждый враг мне, кто не раб!

Вспоен легендой дорогою,
Умру, легенды паладин,
И мой привет для всех один:
«Ты мог бы быть моим слугою!»

* * *

     О. Э. Мандельштаму

Приключилась с ним странная хворь,
И сладчайшая на него нашла оторопь.
Все стоит и смотрит ввысь,
И не видит ни звезд, ни зорь
Зорким оком своим — отрок.

А задремлет — к нему орлы
Шумнокрылые слетаются с клекотом,
И ведут о нем дивный спор.
И один — властелин скалы —
Клювом кудри ему треплет.

Но дремучие очи сомкнув,
Но уста полураскрыв — спит себе.
И не слышит ночных гостей,
И не видит, как зоркий клюв
Златоокая вострит птица.

20 марта 1916


Приметы

Точно гору несла в подоле -
Всего тела боль!
Я любовь узнаю по боли
Всего тела вдоль.

Точно поле во мне разъяли
Для любой грозы.
Я любовь узнаю по дали
Всех и вся вблизи.

Точно нору во мне прорыли
До основ, где смоль.
Я любовь узнаю по жиле,
Всего тела вдоль

Cтонущей. Сквозняком как гривой
Овеваясь, гунн:
Я любовь узнаю по срыву
Самых верных струн

Горловых,- горловых ущелий
Ржавь, живая соль.
Я любовь узнаю по щели,
Нет!- по трели
Всего тела вдоль!

29 ноября 1924


* * *

Проснулась улица. Глядит, усталая
Глазами хмурыми немых окон
На лица сонные, от стужи алые,
Что гонят думами упорный сон.

Покрыты инеем деревья черные, —
Следом таинственным забав ночных,
В парче сияющей стоят минорные,
Как будто мертвые среди живых.

Мелькает серое пальто измятое,
Фуражка с венчиком, унылый лик
И руки красные, к ушам прижатые,
И черный фартучек со связкой книг.

Проснулась улица. Глядит, угрюмая
Глазами хмурыми немых окон.
Уснуть, забыться бы с отрадной думою,
Что жизнь нам грезится, а это — сон!

Март 1908


* * *

Проста моя осанка,
Нищ мой домашний кров.
Ведь я островитянка
С далеких островов!

Живу — никто не нужен!
Взошел — ночей не сплю.
Согреть чужому ужин —
Жилье свое спалю!

Взглянул — так и знакомый,
Взошел — так и живи!
Просты наши законы:
Написаны в крови.

Луну заманим с неба
В ладонь,— коли мила!
Ну, а ушел — как не был,
И я — как не была.

Гляжу на след ножовый:
Успеет ли зажить
До первого чужого,
Который скажет: «Пить».

Август 1920


Прохожий

Идешь, на меня похожий,
Глаза устремляя вниз.
Я их опускала — тоже!
Прохожий, остановись!

Прочти — слепоты куриной
И маков набрав букет,
Что звали меня Мариной,
И сколько мне было лет.

Не думай, что здесь — могила,
Что я появлюсь, грозя...
Я слишком сама любила
Смеяться, когда нельзя!

И кровь приливала к коже,
И кудри мои вились...
Я тоже была, прохожий!
Прохожий, остановись!

Сорви себе стебель дикий
И ягоду ему вслед,—
Кладбищенской земляники
Крупнее и слаще нет.

Но только не стой угрюмо,
Главу опустив на грудь,
Легко обо мне подумай,
Легко обо мне забудь.

Как луч тебя освещает!
Ты весь в золотой пыли...
— И пусть тебя не смущает
Мой голос из-под земли.

3 мая 1913, Коктебель


Путь креста

Сколько светлых возможностей ты погубил, не желая.
Было больше их в сердце, чем в небе сияющих звезд.
Лучезарного дня после стольких мучений ждала я,
Получила лишь крест.

Что горело во мне? Назови это чувство любовью,
Если хочешь, иль сном, только правды от сердца не скрой:
Я сумела бы, друг, подойти к твоему изголовью
Осторожной сестрой.

Я кумиров твоих не коснулась бы дерзко и смело,
Ни любимых имен, ни безумно-оплаканных книг.
Как больное дитя я тебя б убаюкать сумела
В неутешенный миг.

Сколько светлых возможностей, милый, и сколько смятений!
Было больше их в сердце, чем в небе сияющих звезд…
Но во имя твое я без слез — мне свидетели тени —
Поднимаю свой крест.

Разговор с гением

Глыбами - лбу
Лавры похвал.
"Петь не могу!"
- "Будешь!"- "Пропал,

(На толокно
Переводи!)
Как молоко -
Звук из груди.

Пусто. Суха.
В полную веснь -
Чувство сука".
- "Старая песнь!

Брось, не морочь!"
"Лучше мне впредь -
Камень толочь!"
- "Тут-то и петь!"

"Что я, снегирь,
Чтоб день-деньской
Петь?"
 - "Не моги,
Пташка, а пой!

На зло врагу!"
"Коли двух строк
Свесть не могу?"
- "Кто когда - мог?!"

"Пытка!" - "Терпи!"
"Скошенный луг -
Глотка!" - "Хрипи:
Тоже ведь - звук!"

"Львов, а не жен
Дело". - "Детей:
Распотрошен -
Пел же - Орфей!"

"Так и в гробу?"
- "И под доской".
"Петь не могу!"
- "Это воспой!"

Медон, 4 июня 1928


* * *

     О. Э. Мандельштаму

Разлетелось в серебряные дребезги
Зеркало, и в нем — взгляд.
Лебеди мои, лебеди
Сегодня домой летят!

Из облачной выси выпало
Мне прямо на грудь — перо.
Я сегодня во сне рассыпала
Мелкое серебро.

Серебряный клич — звонок.
Серебряно мне — петь!
Мой выкормыш! Лебеденок!
Хорошо ли тебе лететь?

Пойду и не скажусь
Ни матери, ни сродникам.
Пойду и встану в церкви,
И помолюсь угодникам
О лебеде молоденьком.

1 марта 1916


Разлука

    Сереже

          1

Башенный бой
Где-то в Кремле.
Где на земле,
Где -

Крепость моя,
Кротость моя,
Доблесть моя,
Святость моя.

Башенный бой.
Брошенный бой.
Где на земле -
Мой
Дом,
Мой - сон,
Мой - смех,
Мой - свет,
Узких подошв - след.

Точно рукой
Сброшенный в ночь -
Бой.

- Брошенный мой!

          2

Уроненные так давно
Вздымаю руки.
В пустое черное окно
Пустые руки
Бросаю в полуночный бой
Часов, - домой
Хочу! - Вот так: вниз головой
- С башни! - Домой!

Не о булыжник площадной:
В шепот и шелест...
Мне некий Воин молодой
Крыло подстелет.

          3

Всё круче, всё круче
Заламывать руки!
Меж нами не версты
Земные, - разлуки
Небесные реки, лазурные земли,
Где друг мой навеки уже -
Неотъемлем.

Стремит столбовая
В серебряных сбруях.
Я рук не ломаю!
Я только тяну их
- Без звука! -
Как дерево-машет-рябина
В разлуку,
Во след журавлиному клину.

Стремит журавлиный,
Стремит безоглядно.
Я спеси не сбавлю!
Я в смерти - нарядной
Пребуду - твоей быстроте златоперой
Последней опорой
В потерях простора!

          4

Смуглой оливой
Скрой изголовье.
Боги ревнивы
К смертной любови.

Каждый им шелест
Внятен и шорох.
Знай, не тебе лишь
Юноша дорог.

Роскошью майской
Кто-то разгневан.
Остерегайся
Зоркого неба.

      * * *

Думаешь - скалы
Манят, утесы,
Думаешь, славы
Медноголосый

Зов его - в гущу,
Грудью на копья?
Вал восстающий
- Думаешь - топит?

Дольнее жало
- Веришь - вонзилось?
Пуще опалы -
Царская милость!

Плачешь, что поздно
Бродит в низинах.
Не земнородных
Бойся, - незримых!

Каждый им волос
Ведом на гребне.
Тысячеоки
Боги, как древле.

Бойся не тины, -
Тверди небесной!
Ненасытимо -
Сердце Зевеса!

          5

Тихонько
Рукой осторожной и тонкой
Распутаю путы:
Ручонки - и ржанью
Послушная, зашелестит амазонка
По звонким, пустым ступеням расставанья.

Топочет и ржет
В осиянном пролете
Крылатый. - В глаза - полыханье рассвета.
Ручонки, ручонки!
Напрасно зовете:
Меж ними - струистая лестница Леты.

          6

Седой - не увидишь,
Большим - не увижу.
Из глаз неподвижных
Слезинки не выжмешь.

На всю твою муку,
Раззор - плач:
- Брось руку!
Оставь плащ!

В бесстрастии
Каменноокой камеи,
В дверях не помедлю,
Как матери медлят:

(Всей тяжестью крови,
Колен, глаз -
В последний земной
Раз!)

Не крадущимся перешибленным зверем, -
Нет, каменной глыбою
Выйду из двери -
Из жизни. - О чем же
Слезам течь,
Раз - камень с твоих
Плеч!

Не камень! - Уже
Широтою орлиною -
Плащ! - и уже по лазурным стремнинам
В тот град осиянный,
Куда - взять
Не смеет дитя
Мать.

          7

Ростком серебряным
Рванулся ввысь.
Чтоб не узрел его
Зевес -
Молись!

При первом шелесте
Страшись и стой.
Ревнивы к прелести
Они мужской.

Звериной челюсти
Страшней - их зов.
Ревниво к прелести
Гнездо богов.

Цветами, лаврами
Заманят ввысь.
Чтоб не избрал его
Зевес -
Молись!

Все небо в грохоте
Орлиных крыл.
Всей грудью грохайся -
Чтоб не сокрыл.

В орлином грохоте
- О клюв! О кровь! -
Ягненок крохотный
Повис - Любовь...

Простоволосая,
Всей грудью - ниц...
Чтоб не вознес его
Зевес -
Молись!

          8

Я знаю, я знаю,
Что прелесть земная,
Что эта резная,
Прелестная чаша -
Не более наша,
Чем воздух,
Чем звезды,
Чем гнезда,
Повисшие в зорях.

Я знаю, я знаю,
Кто чаше - хозяин!
Но легкую ногу вперед - башней
В орлиную высь!
И крылом - чашу
От грозных и розовых уст -
Бога!

          9

Твои..... черты,
Запечатленные Кануном.
Я буду стариться, а ты
Останешься таким же юным.

Твои..... черты,
Обточенные ветром знойным.
Я буду горбиться, а ты
Останешься таким же стройным.

Волос полyденная тень,
Склоненная к моим сединам...
Ровесник мой год в год, день в день,
Мне постепенно станешь сыном...

Нам вместе было тридцать шесть,
Прелестная мы были пара...
И - радугой - благая весть:
....... - не буду старой!

          10

Последняя прелесть,
Последняя тяжесть:
Ребенок, у ног моих
Бьющий в ладоши.

Но с этой последнею
Прелестью - справлюсь,
И эту последнюю тяжесть я -
Сброшу.
......................
Всей женскою лестью
Язвя вдохновенной,
Как будто не отрок
У ног, а любовник -

О шествиях -
Вдоль изумленной Вселенной
Под ливнем лавровым,
Под ливнем дубовым.

Последняя прелесть,
Последняя тяжесть -
Ребенок, за плащ ухватившийся... - В муке

Рожденный! - Когда-нибудь людям
расскажешь,
Что не было равной -
В искусстве Разлуки!

* * *

         Б. Пастернаку

Рас-стояние: версты, мили...
Нас рас-ставили, рас-садили,
Чтобы тихо себя вели
По двум разным концам земли.

Рас-стояние: версты, дали...
Нас расклеили, распаяли,
В две руки развели, распяв,
И не знали, что это - сплав

Вдохновений и сухожилий...
Не рассорили - рассорили,
Расслоили...
           Стена да ров.
Расселили нас, как орлов-

Заговорщиков: версты, дали...
Не расстроили - растеряли.
По трущобам земных широт
Рассовали нас, как сирот.

Который уж, ну который - март?!
Разбили нас - как колоду карт!

24 марта 1925


Рассвет на рельсах

Покамест день не встал
С его страстями стравленными,
Из сырости и шпал
Россию восстанавливаю.

Из сырости - и свай,
Из сырости - и серости.
Покамест день не встал
И не вмешался стрелочник.

Туман еще щадит,
Еще в холсты запахнутый
Спит ломовой гранит,
Полей не видно шахматных...

Из сырости - и стай...
Еще вестями шалыми
Лжет вороная сталь -
Еще Москва за шпалами!

Так, под упорством глаз -
Владением бесплотнейшим
Какая разлилась
Россия - в три полотнища!

И - шире раскручу!
Невидимыми рельсами
По сырости пущу
Вагоны с погорельцами:

С пропавшими навек
Для Бога и людей!
(Знак: сорок человек
И восемь лошадей).

Так, посредине шпал,
Где даль шлагбаумом выросла,
Из сырости и шпал,
Из сырости - и сирости,

Покамест день не встал
С его страстями стравленными -
Во всю горизонталь
Россию восстанавливаю!

Без низости, без лжи:
Даль - да две рельсы синие...
Эй, вот она! - Держи!
По линиям, по линиям...

Родина

О, неподатливый язык!
Чего бы попросту — мужик,
Пойми, певал и до меня:
«Россия, родина моя!»

Но и с калужского холма
Мне открывалася она —
Даль, тридевятая земля!
Чужбина, родина моя!

Даль, прирожденная, как боль,
Настолько родина и столь —
Рок, что повсюду, через всю
Даль — всю ее с собой несу!

Даль, отдалившая мне близь,
Даль, говорящая: «Вернись
Домой!» Со всех — до горних звезд —
Меня снимающая мест!

Недаром, голубей воды,
Я далью обдавала лбы.

Ты! Сей руки своей лишусь,—
Хоть двух! Губами подпишусь
На плахе: распрь моих земля —
Гордыня, родина моя!

12 мая 1932


Рождественская дама

Серый ослик твой ступает прямо,
Не страшны ему ни бездна, ни река...
Милая Рождественская дама,
Увези меня с собою в облака!

Я для ослика достану хлеба,
(Не увидят, не услышат,- я легка!)
Я игрушек не возьму на небо...
Увези меня с собою в облака!

Из кладовки, чуть задремлет мама,
Я для ослика достану молока.
Милая Рождественская дама,
Увези меня с собою в облака!

1909-1910


Роландов рог

Как бедный шут о злом своем уродстве,
Я повествую о своем сиротстве:
За князем — род, за серафимом — сонм,
За каждым — тысячи таких, как он,—
Чтоб, пошатнувшись,— на живую стену
Упал — и знал, что тысячи на смену!

Солдат — полком, бес — легионом горд,
За вором — сброд, а за шутом — все горб.
Так, наконец, усталая держаться
Сознаньем: долг и назначеньем: драться,—
Под свист глупца и мещанина смех,—
Одна за всех — из всех — противу всех,
Стою и шлю, закаменев от взлету,
Сей громкий зов в небесные пустоты.

И сей пожар в груди — тому залог,
Что некий Карл тебя услышит, Рог!

<1932>


Руан

И я вошла, и я сказала: - Здравствуй!
Пора, король, во Францию, домой!
И я опять веду тебя на царство,
И ты опять обманешь, Карл Седьмой!

Не ждите, принц, скупой и невеселый,
Бескровный принц, не распрямивший плеч,
Чтоб Иоанна разлюбила - голос,
Чтоб Иоанна разлюбила - меч.

И был Руан, в Руане - Старый рынок...
- Все будет вновь: последний взор коня,
И первый треск невинных хворостинок,
И первый всплеск соснового огня.

А за плечом - товарищ мой крылатый
Опять шепнет: - Терпение, сестра! -
Когда сверкнут серебряные латы
Сосновой кровью моего костра.

* * *

Руки даны мне — протягивать каждому обе,
Не удержать ни одной, губы — давать имена,
Очи — не видеть, высокие брови над ними —
Нежно дивиться любви и — нежней — нелюбви.

А этот колокол там, что кремлевских тяжеле,
Безостановочно ходит и ходит в груди,—
Это — кто знает?— не знаю,— быть может,—
                              должно быть —
Мне загоститься не дать на российской земле!

2 июля 1916


* * *

Русской ржи от меня поклон,
Полю, где баба застится...
Друг! Дожди за моим окном,
Беды и блажи на сердце...

Ты в погудке дождей и бед —
То ж, что Гомер в гекзаметре.
Дай мне руку — на весь тот свет!
Здесь мои — обе заняты.

7 мая 1925


* * *

Рыцарь ангелоподобный -
Долг! - Небесный часовой!
Белый памятник надгробный
На моей груди живой.

За моей спиной крылатой
Вырастающий ключарь,
Еженощный соглядатай,
Ежеутренний звонарь.

Страсть, и юность, и гордыня -
Все сдалось без мятежа,
Оттого что ты рабыне
Первый молвил: - Госпожа!

Рыцарь на мосту

Бледно-лицый
Страж над плеском века.
Рыцарь, рыцарь,
Стерегущий реку.

(О, найду ль в ней
Мир от губ и рук?!)
Ка-ра-ульный
На посту разлук.

Клятвы, кольца...
Да, но камнем в реку —
Нас-то — сколько
За четыре века!

В воду пропуск
Вольный.— Розам цвесть!
Бросил — брошусь!
Вот тебе и месть!

Не устанем
Мы — доколе страсть есть!—
Мстить мостами.
Широко расправьтесь,

Крылья!— В тину,
В пену — как в парчу!
Мосто-вины
Нынче не плачу!

«С рокового мосту
Вниз — отважься!»
Я тебе по росту,
Рыцарь пражский.

Сласть ли, грусть ли
В ней — тебе видней,
Рыцарь, стерегущий
Реку — дней.

27 сентября 1923


* * *

Рябину
Рубили
Зорькою.
Рябина -
Судьбина
Горькая.
Рябина -
Седыми
Спусками.
Рябина!
Судьбина
Русская.

1934


* * *

С большою нежностью - потому,
Что скоро уйду от всех, -
Я все раздумываю, кому
Достанется волчий мех,

Кому - разнеживающий плед
И тонкая трость с борзой,
Кому - серебряный мой браслет,
Осыпанный бирюзой...

И все записки, и все цветы,
Которых хранить невмочь...
Последняя рифма моя - и ты,
Последняя моя ночь!

22 сентября 1915


* * *

С этой горы, как с крыши
Мира, где в небо спуск.
Друг, я люблю тебя свыше
Мер - и чувств.

От очевидцев скрою
В тучу! С золою съем.
...С этой горы, как с Трои
Красных - стен.

Страсти: хвала убитым,
Сущим - срам.
Так же смотрел на битву
Царь-Приам.

Рухнули у - стои:
Зарево? Кровь? Нимб?
Так же смотрел на Трою
Весь О - лимп.

Нет, из прохладной ниши
Дева, воздевши длань...
Друг, я люблю тебя свыше.
Слышь - и - встань.

Сад

За этот ад,
За этот бред,
Пошли мне сад
На старость лет.

На старость лет,
На старость бед:
Рабочих — лет,
Горбатых — лет...

На старость лет
Собачьих — клад:
Горячих лет —
Прохладный сад...

Для беглеца
Мне сад пошли:
Без ни-лица,
Без ни-души!

Сад: ни шажка!
Сад: ни глазка!
Сад: ни смешка!
Сад: ни свистка!

Без ни-ушка
Мне сад пошли:
Без ни-душка!
Без ни-души!

Скажи: довольно муки — на
Сад — одинокий, как сама.
(Но около и Сам не стань!)
— Сад, одинокий, как ты Сам.

Такой мне сад на старость лет...
— Тот сад? А может быть — тот свет? —
На старость лет моих пошли —
На отпущение души.

Самоубийство

Был вечер музыки и ласки,
Все в дачном садике цвело.
Ему в задумчивые глазки
Взглянула мама так светло!

Когда ж в пруду она исчезла
И успокоилась вода,
Он понял — жестом злого жезла
Ее колдун увлек туда.

Рыдала с дальней дачи флейта
В сияньи розовых лучей...
Он понял — прежде был он чей-то,
Теперь же нищий стал, ничей.

Он крикнул: «Мама!», вновь и снова,
Потом пробрался, как в бреду,
К постельке, не сказав ни слова
О том, что мамочка в пруду.

Хоть над подушкою икона,
Но страшно! — «Ах, вернись домой!»
...Он тихо плакал. Вдруг с балкона
Раздался голос: «Мальчик мой!»

В изящном узеньком конверте
Нашли ее «прости»: «Всегда
Любовь и грусть — сильнее смерти».
Сильнее смерти... Да, о да!..

Сахара

Красавцы, не ездите!
Песками глуша,
Пропавшего без вести
Не скажет душа.

Напрасные поиски,
Красавцы, не лгу!
Пропавший покоится
В надежном гробу.

Стихами как странами
Чудес и огня,
Стихами - как странами
Он въехал в меня:

Сухую, песчаную,
Без дна и без дня.
Стихами - как странами
Он канул в меня.

Внимайте без зависти
Сей повести душ.
В глазные оазисы -
Песчаная сушь...

Адамова яблока
Взывающий вздрог...
Взяла его наглухо,
Как страсть и как Бог.

Без имени - канувший!
Не сыщете! Взят.
Пустыни беспамятны, -
В них тысячи спят!

Стиханье до кипени
Вскипающих волн. -
Песками засыпанный,
Сахара - твой холм.

* * *

Светло-серебряная цвель
Над зарослями и бассейнами.
И занавес дохнёт — и в щель
Колеблющийся и рассеянный

Свет... Падающая вода
Чадры. (Не прикажу — не двинешься!)
Так пэри к спящим иногда
Прокрадываются в любимицы.

Ибо не ведающим лет
— Спи!— головокруженье нравится.
Не вычитав моих примет,
Спи, нежное мое неравенство!

Спи.— Вымыслом останусь, лба
Разглаживающим неровности.
Так Музы к смертным иногда
Напрашиваются в любовницы.

16 июля 1922


* * *

Семь мечей пронзали сердце
Богородицы над Сыном.
Семь мечей пронзили сердце,
А мое — семижды семь.

Я не знаю, жив ли, нет ли
Тот, кто мне дороже сердца,
Тот, кто мне дороже Сына...

Этой песней — утешаюсь.
Если встретится — скажи.

25 мая 1918


Сестра

Мало ада и мало рая:
За тебя уже умирают.

Вслед за братом, увы, в костер -
Разве принято? Не сестер

Это место, а страсти рдяной!
Разве принято под курганом...

С братом?..
- «Был мой и есть! Пусть сгнил!»
- Это местничество могил!!!

Сказочный Шварцвальд

Ты, кто муку видишь в каждом миге,
Приходи сюда, усталый брат!
Все, что снилось, сбудется, как в книге —
Темный Шварцвальд сказками богат!

Все людские помыслы так мелки
В этом царстве доброй полумглы.
Здесь лишь лани бродят, скачут белки...
Пенье птиц... Жужжание пчелы...

Погляди, как скалы эти хмуры,
Сколько ярких лютиков в траве!
Белые меж них гуляют куры
С золотым хохлом на голове.

На поляне хижина-игрушка
Мирно спит под шепчущий ручей.
Постучишься — ветхая старушка
Выйдет, щурясь от дневных лучей.

Нос как клюв, одежда земляная,
Золотую держит нить рука, —
Это Waldfrau, бабушка лесная,
С колдовством знакомая слегка.

Если добр и ласков ты, как дети,
Если мил тебе и луч, и куст,
Все, что встарь случалося на свете,
Ты узнаешь из столетних уст.

Будешь радость видеть в каждом миге,
Всe поймешь: и звезды, и закат!
Что приснится, сбудется, как в книге, —
Темный Шварцвальд сказками богат!

Следующей

Святая ль ты, иль нет тебя грешнее,
Вступаешь в жизнь, иль путь твой позади, —
О, лишь люби, люби его нежнее!
Как мальчика баюкай на груди,
Не забывай, что ласки сон нужнее,
И вдруг от сна объятьем не буди.

Будь вечно с ним: пусть верности научат
Тебя печаль его и нежный взор.
Будь вечно с ним: его сомненья мучат,
Коснись его движением сестер.
Но, если сны безгрешностью наскучат,
Сумей зажечь чудовищный костер!

Ни с кем кивком не обменяйся смело,
В себе тоску о прошлом усыпи.
Будь той ему, кем быть я не посмела:
Его мечты боязнью не сгуби!
Будь той ему, кем быть я не сумела:
Люби без мер и до конца люби!

Слёзы

Слёзы? Мы плачем о тёмной передней,
Где канделябра никто не зажёг;
Плачем о том, что на крыше соседней
Стаял снежок;

Плачем о юных, о вешних берёзках,
О несмолкающем звоне в тени;
Плачем, как дети, о всех отголосках
В майские дни.

Только слезами мы путь обозначим
В мир упоений, не данный судьбой…
И над озябшим котёнком мы плачем,
Как над собой.

Отнято всё, — и покой и молчанье.
Милый, ты много из сердца унёс!
Но не сумел унести на прощанье
Нескольких слёз.

* * *

    О. Э. Мандельштаму

Собирая любимых в путь,
Я им песни пою на память —
Чтобы приняли как-нибудь,
Что когда-то дарили сами.

Зеленеющею тропой
Довожу их до перекрестка.
Ты без устали, ветер, пой,
Ты, дорога, не будь им жесткой!

Туча сизая, слез не лей,—
Как на праздник они обуты!
Ущеми себе жало, змей,
Кинь, разбойничек, нож свой лютый.

Ты, прохожая красота,
Будь веселою им невестой.
Потруди за меня уста,—
Наградит тебя Царь Небесный!

Разгорайтесь, костры, в лесах,
Разгоняйте зверей берложьих.
Богородица в небесах,
Вспомяни о моих прохожих!

17 февраля 1916


Сок лотоса

Божественно и детски-гол
Лоб - сквозь тропическую темень.
В глазах, упорствующих в пол,
Застенчивость хороших семей.

Сквозь девственные письмена
Мне чудишься побегом рдяным,
Чья девственность оплетена
Воспитанностью, как лианой.

Дли свою святость! Уст и глаз
Блюди священные сосуды!
Под тропиками родилась
Любовь, и я к тебе оттуда:

Из папоротников, хвощей,
Стай тростниковых, троп бесследных...
Где всё забвение вещей
В ладони лотосова стебля

Покоится. Наводит сон
Сок лотоса. Вино без пены
Сок лотоса... Детей и жен
Как обмороком сводит члены

Сок лотоса... Гляди, пуста
Ладонь. - Но в час луны с Востока
(Сок лотоса...) - из уст в уста
Вкуси - сон лотосова сока.

* * *

Солнце — одно, а шагает по всем городам.
Солнце — мое. Я его никому не отдам.

Ни на час, ни на луч, ни на взгляд.— Никому. Никогда!
Пусть погибают в бессменной ночи города!

В руки возьму!— Чтоб не смело вертеться в кругу!
Пусть себе руки, и губы, и сердце сожгу!

В вечную ночь пропадет,— погонюсь по следам...
Солнце мое! Я тебя никому не отдам!

Март 1919


* * *

Солнцем жилки налиты - не кровью -
На руке, коричневой уже.
Я одна с моей большой любовью
К собственной моей душе.

Жду кузнечика, считаю до ста,
Стебелек срываю и жую...
- Странно чувствовать так сильно и так просто
Мимолетность жизни - и свою.

15 мая 1913


Старуха

Слово странное - старуха!
Смысл неясен, звук угрюм,
Как для розового уха
Темной раковины шум.

В нем - непонятое всеми,
Кто мгновения экран.
В этом слове дышит время
В раковине - океан.

Стихи к Ахматовой

Соревнования короста
В нас не осилила родства.
И поделили мы так просто:
Твой - Петербург, моя - Москва.

Блаженно так и бескорыстно
Мой гений твоему внимал.
На каждый вздох твой рукописный
Дыхания вздымался вал.

Но вал моей гордыни польской -
Как пал он! - С златозарных гор
Мои стихи - как добровольцы
К тебе стекались под шатер...

Дойдет ли в пустоте эфира
Моя лирическая лесть?
И безутешна я,
Что женской лиры
Одной, одной мне тягу несть.

Стихи к Пушкину

1

Бич жандармов, бог студентов,
Желчь мужей, услада жен -
Пушкин - в роли монумента?
Гостя каменного - он,

Скалозубый, нагловзорый
Пушкин - в роли Командора?

Критик - ноя, нытик - вторя:
- Где же пушкинское (взрыд)
Чувство меры? Чувство моря
Позабыли - о гранит

Бьющегося? Тот, соленый
Пушкин - в роли лексикона?

Две ноги свои - погреться -
Вытянувший - и на стол
Вспрыгнувший при Самодержце -
Африканский самовол -

Наших прадедов умора -
Пушкин - в роли гувернера?

Черного не перекрасить
В белого - неисправим!
Недурен российский классик,
Небо Африки - своим

Звавший, невское - проклятым!
Пушкин - в роли русопята?

К пушкинскому юбилею
Тоже речь произнесем:
Всех румяней и смуглее
До сих пор на свете всем,

Всех живучей и живее!
Пушкин - в роли мавзолея?

Уши лопнули от вопля:
- Перед Пушкиным во фрунт!
А куда девали пекло
Губ, куда девали - бунт

Пушкинский, уст окаянство?
Пушкин - в меру пушкиньянца!

Что вы делаете, карлы,
Этот - голубей олив -
Самый вольный, самый крайний
Лоб - навеки заклеймив

Низостию двуединой
Золота и середины.

Пушкин - тога, Пушкин - схима,
Пушкин - мера, Пушкин - грань..
Пушкин, Пушкин, Пушкин - имя
Благородное - как брань

Площадную - попугаи.
Пушкин? Очень испугали!

25 июня 1931, Мёдон


* * *

Стихи растут, как звезды и как розы,
Как красота — ненужная в семье.
А на венцы и на апофеозы —
Один ответ: «Откуда мне сие?»

Мы спим — и вот, сквозь каменные плиты,
Небесный гость в четыре лепестка.
О мир, пойми! Певцом — во сне — открыты
Закон звезды и формула цветка.

14 августа 1918


Страна

С фонарем обшарьте
Весь подлунный свет!
Той страны - на карте
Нет, в пространстве - нет.

Выпита как с блюдца,-
Донышко блестит.
Можно ли вернуться
В дом, который - срыт?

Заново родися -
В новую страну!
Ну-ка, воротися
На спину коню

Сбросившему! Кости
Целы-то хотя?
Эдакому гостю
Булочник ломтя

Ломаного, плотник -
Гроба не продаст!
...Той ее - несчетных
Верст, небесных царств,

Той, где на монетах -
Молодость моя -
Той России - нету.
- Как и той меня.

Конец июня 1931, Мёдон


Счастье

- «Ты прежде лишь розы ценила,
В кудрях твоих венчик другой.
Ты страстным цветам изменила?»
- «Во имя твое, дорогой!»

- «Мне ландышей надо в апреле,
Я в мае топчу их ногой.
Что шепчешь в ответ еле-еле?»
- «Во имя твое, дорогой!»

- «Мне мил колокольчик-бубенчик,
Его я пребуду слугой.
Ты молча срываешь свой венчик?»
- «Во имя твое, дорогой!»

* * *

Так, заживо раздав,
Поровну, без обиды,
Пользующийся - прав.
Шагом Семирамиды,

Спускающейся в пруд
Лестницей трав несмятых,
И знающей, что ждут
Ризы - прекрасней снятых

По выходе из вод...

* * *

Там, где мед - там и жало.
Там, где смерть - там и смелость.
Как встречалось - не знала,
А уж так: встрелось - спелось.

В поле дуб великий, -
Разом рухнул главою!
Так, без женского крика
И без бабьего вою -

Разлучаюсь с тобою:
Разлучаюсь с собою,
Разлучаюсь с судьбою.

Тверская

Вот и мир, где сияют витрины,
Вот Тверская, - мы вечно тоскуем о ней.
Кто для Аси нужнее Марины?
Милой Асеньки кто мне нужней?

Мы идем, оживленные, рядом,
Все впивая: закат, фонари, голоса,
И под чьим-нибудь пристальным взглядом
Иногда опуская глаза.

Только нам огоньками сверкая,
Только наш он, московский вечерний апрель.
Взрослым - улица, нам же Тверская -
Полувзрослых сердец колыбель.

Колыбель золотого рассвета,
Удивления миру, что утром дано...
Вот окно с бриллиантами Тэта,
Вот с огнями другое окно...

Все поймем мы чутьем или верой,
Всю подзвездную даль и небесную ширь!
Возвышаясь над площадью серой
Розовеет Страстной монастырь.

Мы идем, ни на миг не смолкая.
Все родные - слова, все родные - черты!
О, апрель незабвенный - Тверская,
Колыбель нашей юности ты!

Только девочка

Я только девочка. Мой долг
До брачного венца
Не забывать, что всюду - волк
И помнить: я - овца.

Мечтать о замке золотом,
Качать, кружить, трясти
Сначала куклу, а потом
Не куклу, а почти.

В моей руке не быть мечу,
Не зазвенеть струне.
Я только девочка,- молчу.
Ах, если бы и мне

Взглянув на звезды знать, что там
И мне звезда зажглась
И улыбаться всем глазам,
Не опуская глаз!

1909-1910


* * *

Только живите!— Я уронила руки,
Я уронила на руки жаркий лоб.
Так молодая Буря слушает Бога
Где-нибудь в поле, в какой-нибудь
                           темный час.

И на высокий вал моего дыханья
Властная вдруг — словно с неба —
                         ложится длань.
И на уста мои чьи-то уста ложатся.
— Так молодую Бурю слушает Бог.

20 июня 1917


* * *

Только закрою горячие веки
Райские розы, райские реки...

Где-то далече,
Как в забытьи,
Нежные речи
Райской змеи.

И узнаю,
Грустная Ева,
Царское древо
В круглом раю.

20 января 1917


Тройственный союз

У нас за робостью лица
Скрывается иное.
Мы непокорные сердца.
Мы молоды. Нас трое.

Мы за уроком так тихи,
Так пламенны в манеже.
У нас похожие стихи
И сны одни и те же.

Служить свободе - наш девиз,
И кончить, как герои.
Мы тенью Шиллера клялись.
Мы молоды. Нас трое.

1909-1910


* * *

     О. Э. Мандельштаму

Ты запрокидываешь голову
Затем, что ты гордец и враль.
Какого спутника веселого
Привел мне нынешний февраль!

Преследуемы оборванцами
И медленно пуская дым,
Торжественными чужестранцами
Проходим городом родным.

Чьи руки бережные нежили
Твои ресницы, красота,
И по каким терновалежиям
Лавровая твоя верста...—

Не спрашиваю. Дух мой алчущий
Переборол уже мечту.
В тебе божественного мальчика,—
Десятилетнего я чту.

Помедлим у реки, полощущей
Цветные бусы фонарей.
Я доведу тебя до площади,
Видавшей отроков-царей...

Мальчишескую боль высвистывай,
И сердце зажимай в горсти...
Мой хладнокровный, мой неистовый
Вольноотпущенник — прости!

18 февраля 1916


* * *

Ты персияночка - луна, а месяц - турок,
Ты полоняночка, луна, а он - наездник,
Ты нарумянена, луна, а он, поджарый,
Отроду желт, как Знание и Знать.

Друг! Буду Вам верна, доколе светят:
Персидская луна - турецкий месяц.

* * *

Ты, меня любивший фальшью
Истины - и правдой лжи,
Ты, меня любивший - дальше
Некуда! - За рубежи!

Ты, меня любивший дольше
Времени. - Десницы взмах! -
Ты меня не любишь больше:
Истина в пяти словах.

12 декабря 1923


У гробика

          Екатерине Павловне Пешковой

Мама светло разукрасила гробик.
Дремлет малютка в воскресном наряде.
Больше не рвутся на лобик
Русые пряди;

Детской головки, видавшей так мало,
Круглая больше не давит гребенка...
Только о радостном знало
Сердце ребенка.

Век пятилетний так весело прожит:
Много проворные ручки шалили!
Грези, никто не тревожит,
Грози меж лилий...

Ищут цветы к ней поближе местечко,
(Тесно ей кажется в новой кровати).
Знают цветы: золотое сердечко
Было у Кати!

Не нам судить, не нам винить...
Нельзя за тайну ненавидеть.

В стране несбывшихся гаданий
Живешь одна, от всех вдали.
За счастье жалкое земли
Ты не отдашь своих страданий.

Ведь нашей жизни вся отрада
К бокалу прошлого прильнуть.
Не знаем мы, где верный путь,
И не судить, а плакать надо.

* * *

У камина, у камина
Ночи коротаю.
Все качаю и качаю
Маленького сына.

Лучше бы тебе по Нилу
Плыть, дитя, в корзине!
Позабыл отец твой милый
О прекрасном сыне.

Царский сон оберегая,
Затекли колени.
Ночь была... И ночь другая
Ей пришла на смену.

Так Агарь в своей пустыне
Шепчет Измаилу:
— "Позабыл отец твой милый
О прекрасном сыне!"

Дорастешь, царек сердечный,
До отцовской славы,
И поймешь: недолговечны
Царские забавы!

И другая, в час унылый
Скажет у камина:
"Позабыл отец твой милый
О прекрасном сыне!"

2 февраля 1917, Сретение


У кроватки

- «Там, где шиповник рос аленький,
Гномы нашли колпачки...»
Мама у маленькой Валеньки
Тихо сняла башмачки.

- «Солнце глядело сквозь веточки
К розе летела пчела...»
Мама у маленькой деточки
Тихо чулочки сняла.

- «Змей не прождал ни минуточки,
Свистнул, - и в горы скорей!»
Мама у сонной малюточки
Шелк расчесала кудрей.

- «Кошку завидевши, курочки
Стали с индюшками в круг...»
Мама у сонной дочурочки
Вынула куклу из рук.

- «Вечером к девочке маленькой
Раз прилетел ангелок...»
Мама над дремлющей Валенькой
Кукле вязала чулок.

Угольки

В эту ночь он спать не лег,
Все писал при свечке.
Это видел в печке
Красный уголек.

Мальчик плакал и вздыхал
О другом сердечке.
Это в темной печке
Уголек слыхал.

Все чужие… Бог далек…
Не было б осечки!
Гаснет, гаснет в печке
Красный уголек.

* * *

Уедешь в дальние края,
Остынешь сердцем. - Не остыну.
Распутица - заря - румыны -
Младая спутница твоя...

Кто бросил розы на снегу?
Ах, это шкурка мандарина...
И крутятся в твоем мозгу:
Мазурка - море - смерть - Марина...

* * *

Уж сколько их упало в эту бездну,
Разверзтую вдали!
Настанет день, когда и я исчезну
С поверхности земли.

Застынет все, что пело и боролось,
Сияло и рвалось.
И зелень глаз моих, и нежный голос,
И золото волос.

И будет жизнь с ее насущным хлебом,
С забывчивостью дня.
И будет все - как будто бы под небом
И не было меня!

Изменчивой, как дети, в каждой мине,
И так недолго злой,
Любившей час, когда дрова в камине
Становятся золой.

Виолончель, и кавалькады в чаще,
И колокол в селе...
- Меня, такой живой и настоящей
На ласковой земле!

К вам всем - что мне, ни в чем не знавшей меры,
Чужие и свои?!-
Я обращаюсь с требованьем веры
И с просьбой о любви.

И день и ночь, и письменно и устно:
За правду да и нет,
За то, что мне так часто - слишком грустно
И только двадцать лет,

За то, что мне прямая неизбежность -
Прощение обид,
За всю мою безудержную нежность
И слишком гордый вид,

За быстроту стремительных событий,
За правду, за игру...
- Послушайте!- Еще меня любите
За то, что я умру.

* * *

     В. Я. Брюсову

Улыбнись в мое «окно»,
Иль к шутам меня причисли,—
Не изменишь, все равно!
«Острых чувств» и «нужных мыслей»
Мне от Бога не дано.
Нужно петь, что все темно,
Что над миром сны нависли...
— Так теперь заведено.—
Этих чувств и этих мыслей
Мне от Бога не дано!

* * *

Умирая, не скажу: была.
И не жаль, и не ищу виновных.
Есть на свете поважней дела
Страстных бурь и подвигов любовных.

Ты - крылом стучавший в эту грудь,
Молодой виновник вдохновенья -
Я тебе повелеваю: - будь!
Я - не выйду из повиновенья.

30 июня 1918


* * *

Утро. Надо чистить чаши,
Надо розы поливать.

Полдень. Смуглую маслину
Держат кончики перстов.

Колокол звонит. Четыре.
Голос. Ангельская весть.

Розы политы вторично.
Звон. Вечерняя заря.

Ночь. Чугунная решетка.
Битва голосов и крыл.

* * *

Ушел - не ем:
Пуст - хлеба вкус.
Всё - мел.
За чем ни потянусь.

...Мне хлебом был,
И снегом был.
И снег не бел,
И хлеб не мил.

23 января 1940


Федра

                            1

                        Жалоба

                  Ипполит! Ипполит! Болит!
                  Опаляет... В жару ланиты...
                  Что за ужас жестокий скрыт
                  В этом имени Ипполита!

                  Точно длительная волна
                  О гранитное побережье.
                  Ипполитом опалена!
                  Ипполитом клянусь и брежу!

                  Руки в землю хотят - от плеч!
                  Зубы щебень хотят - в опилки!
                  Вместе плакать и вместе лечь!
                  Воспаляется ум мой пылкий...

                  Точно в ноздри и губы - пыль
                  Геркуланума... Вяну... Слепну...
                  Ипполит, это хуже пил!
                  Это суше песка и пепла!

                  Это слепень в раскрытый плач
                  Раны плещущей... Слепень злится...
                  Это - красною раной вскачь
                  Запаленная кобылица!

                  Ипполит! Ипполит! Спрячь!
                  В этом пеплуме - как в склепе.
                  Есть Элизиум - для - кляч:
                  Живодерня! - Палит слепень!

                  Ипполит! Ипполит! В плен!
                  Это в перси, в мой ключ жаркий,
                  Ипполитова вза - мен
                  Лепесткового - клюв Гарпий!

                  Ипполит! Ипполит! Пить!
                  Сын и пасынок? Со - общник!
                  Это лава - взамен плит
                  Под ступнею! - Олимп взропщет?

                  Олимпийцы?! Их взгляд спящ!
                  Небожителей - мы - лепим!
                  Ипполит! Ипполит! В плащ!
                  В этом пеплуме - как в склепе!

                  Ипполит, утоли...

                                     2

                             Послание

Ипполиту от Матери - Федры - Царицы - весть.
Прихотливому мальчику, чья красота как воск
От державного Феба, от Федры бежит... Итак,
Ипполиту от Федры: стенание нежных уст.

Утоли мою душу! (Нельзя, не коснувшись уст,
Утолить нашу душу!) Нельзя, припадя к устам,
Не припасть и к Психее, порхающей гостье уст...
Утоли мою душу: итак, утоли уста.

Ипполит, я устала... Блудницам и жрицам - стыд!
Не простое бесстыдство к тебе вопиет! Просты
Только речи и руки... За трепетом уст и рук
Есть великая тайна, молчанье на ней как перст.

О прости меня, девственник! отрок! наездник! нег
Ненавистник! - Не похоть! Не женского лона - блажь!
То она - обольстительница! То Психеи лесть -
Ипполитовы лепеты слушать у самых уст.

- «Устыдись!» - Но ведь поздно! Ведь это последний всплеск!
Понесли мои кони! С отвесного гребня - в прах -
Я наездница тоже! Итак, с высоты грудей,
С рокового двухолмия в пропасть твоей груди!

(Не своей ли?!) - Сумей же! Смелей же! Нежней же! Чем
В вощаную дощечку - не смуглого ль сердца воск?! -
Ученическим стилосом знаки врезать... О пусть
Ипполитову тайну устами прочтет твоя

Ненасытная Федра...

Ханский полон

         1

Ханский полон
Во сласть изведав,
Бью крылом
Богу побегов.

Спорый бог,
Скорый бог,
Шпоры в бок-бог!

Оповести
Словом и знаком,
Тех усыпи
Хмелем и маком,

Кровом и мраком будь,
Словом и знаком будь,
Пнем и канавой будь, -
Чтоб все ветра им в грудь!

Черный бог,
Ворон-бог,
Полночь-бьет-бог.

Щебнем-травой,
Гребнем-откосом.
Над татарвой
- Тьфу! - над раскосой.

Конь мой земли не тронь,
Лоб мой звезды не тронь,
Вздох мой губы не тронь,
Всадник-конь, перст-ладонь.

Конный бог,
Сонный бог,
Ломом в лоб-бог!

Быстрым ногам -
Крепость и смелость!
По слободам
Век чтобы пелось:

Беглых и босых - бог,
Простоволосых - бог,

Взлет, всплеск, всхлест, охлест-бог,
Сам черт на веслах - бог.

Окрик-бог,
Охлест-бог,
Опрометь-бог!

          2

Ни тагана
Нет, ни огня.
На меня, на!
Будет с меня

Конскую кость
Жрать с татарвой.
Сопровождай,
Столб верстовой!

- Где ж, быстрота,
Крест-твой-цепoк?
- Крест-мой-цепoк
Хан под сапог.

Град мой в крови,
Грудь без креста, -
Усынови,
Матерь-Верста!

- Где ж, сирота,
Кладь-твоя-дом?
- Скарб - под ребром,
Дом - под седлом,

Хан мой - Мамай,
Хлеб мой - тоска.
К старому в рай,
Паперть-верста!

- Что ж, красота,
К Хану строга?
- К Хану строга?
Память долга!

Камнем - мне Хан,
Я мой - Москва.
К ангелам в стан,
Скатерть-верста!

          3

Следок твой непытан,
Вихор твой - колтун.
Скрипят под копытом
Разрыв да плакун.

Нетоптанный путь,
Непутевый огонь. -
Ох, Родина-Русь,
Неподкованный конь!

Кумач твой без сбыту,
Палач твой без рук.
Худое корыто
В хоромах - да крюк.

Корою нажрусь, -
Не диковина нонь!
- Ох, Родина-Русь,
Зачарованный конь!

Не вскочишь - не сядешь!
А сел - не пеняй!
Один тебе всадник
По нраву - Мамай!

Раскосая гнусь,
Воровская ладонь...
- Эх, Родина-Русь,
Нераскаянный конь!

          4

Не растеклась еще
Кровь Иисусова.
Над безнапраслинкой -
Времячко Бусово.

Черная кровь
Из-под ножа.
Бусом - любовь,
Бусом - божба.

Знать не дошла еще
Кровь Голубина.
Озером - Жаль,
Полем - Обида.

(Уж не тебя ль,
Князь мой нелжив?)
Озером - Жаль,
Деревом - Див.

Тупит глаза
Русь моя руса.
Вороном - Гза,
Гзак тот безусый,

Хан-тот-лазей,
Царь-раскрадынь,
Рознит князей,
Вдовит княгинь.

- Ослобони меня!
Хану - рабынюшка!
В роще обидонька
Плачет рябинушкой.

Не перечесть
Той бирюзы.
Девичья честь -
Стрелы борзы!

Травушки стоптаны,
Рученьки розняты.
В поле стыдобушка
Никнет березынькой.

Только и есть -
Два рукава!
Гзакова лесть -
Плеть скакова!

Исполосована
Русь моя русая.
Гзак да Кончак еще,
Вороны Бусовы.

Полный колчан,
Вольный постой.
А по ночам
Мать над дитей:

- Спи, неустан,
Спи, недослух,
Чтоб тебя сам
Хан карнаух!

Хвать - да и в стан!
Каши не даст!
Чтоб тебя сам
Гзак-загребаст!

Так по шатрам,
Через всю Русь:
- Чтоб тебя сам
Бус-удавлюсь!

Хвала богатым

И засим, упредив заране,
Что меж мной и тобою - мили!
Что себя причисляю к рвани,
Что честну мое место в мире:

Под колесами всех излишеств:
Стол уродов, калек, горбатых...
И засим, с колокольной крыши
Объявляю: люблю богатых!

За их корень, гнилой и шаткий,
С колыбели растящий рану,
За растерянную повадку
Из кармана и вновь к карману.

За тишайшую просьбу уст их,
Исполняемую как окрик.
И за то, что их в рай не впустят,
И за то, что в глаза не смотрят.

За их тайны - всегда с нарочным!
За их страсти - всегда с рассыльным!
За навязанные им ночи,
(И целуют и пьют насильно!)

И за то, что в учетах, в скуках,
В позолотах, в зевотах, в ватах,
Вот меня, наглеца, не купят -
Подтверждаю: люблю богатых!

А еще, несмотря на бритость,
Сытость, питость (моргну - и трачу!)
За какую-то - вдруг - побитость,
За какой-то их взгляд собачий

Сомневающийся... - не стержень
ли к нулям? Не шалят ли гири?
И за то, что меж всех отверженств
Нет - такого сиротства в мире!

Есть такая дурная басня:
Как верблюды в иглу пролезли.
...За их взгляд, изумленный на-смерть,
Извиняющийся в болезни,

Как в банкротстве... «Ссудил бы... Рад бы - Да...»
За тихое, с уст зажатых:
«По каратам считал, я - брат был...»
Присягаю: люблю богатых!

Хвала времени

                Вере Аренской

Беженская мостовая!
Гикнуло - и понеслось
Опрометями колес.
Время! Я не поспеваю.

В летописях и в лобзаньях
Пойманное... но песка
Струечкою шелестя...
Время, ты меня обманешь!

Стрелками часов, морщин
Рытвинами - и Америк
Новшествами... - Пуст кувшин! -
Время, ты меня обмеришь!

Время, ты меня предашь!
Блудною женой - обнову
Выронишь... - "Хоть час да наш!"

- Поезда с тобой иного
Следования!.. -

Ибо мимо родилась
Времени! Вотще и всуе
Ратуешь! Калиф на час:
Время! Я тебя миную.

10 мая 1923


* * *

Ходит сон с своим серпом,
Ходит смерть с своей косой -
Царь с царицей, брат с сестрой.

- Ходи в сени, ходи в рай!
- Ходи в дедушкин сарай!

Шли по рекам синим,
Шли мы по пустыням,
- Странники - к святыням.

- Мы тебя не при - имем!
- Мы тебя не при - имем!

- Я Христова сирота,
Растворяю ворота
Ключиком-замочком,
Шелковым платочком.

- И до вас доплелась.
- Проходи! - Бог подаст!

- Дом мой - немалый,
Мед мой - хваленый,
Розан мой - алый,
Виноград - зеленый...

Хлеба-то! Хлеба!
Дров - полон сад!
Глянь-ка на небо -
Птички летят!

Царю - на пасху

Настежь, настежь
Царские врата!
Сгасла, схлынула чернота.
Чистым жаром
Горит алтарь.
- Христос Воскресе,
Вчерашний царь!

Пал без славы
Орел двуглавый.
- Царь! - Вы были неправы.
Помянет потомство
Еще не раз -
Византийское вероломство
Ваших ясных глаз.

Ваши судьи -
Гроза и вал!
Царь! Не люди -
Вас Бог взыскал.

Но нынче Пасха
По всей стране,
Спокойно спите
В своем Селе,
Не видьте красных
Знамен во сне.

Царь! - Потомки
И предки - сон.
Есть - котомка,
Коль отнят - трон.

* * *

Цветок к груди приколот,
Кто приколол - не помню.
Ненасытим мой голод
На грусть, на страсть, на смерть.

Виолончелью, скрипом
Дверей и звоном рюмок,
И лязгом шпор, и криком
Вечерних поездов,

Выстрелом на охоте
И бубенцами троек -
Зовете вы, зовете
Нелюбленные мной!

Но есть еще услада:
Я жду того, кто первый
Поймет меня, как надо -
И выстрелит в упор.

22 октября 1915


* * *

Целовалась с нищим, с вором, с горбачом,
Со всей каторгой гуляла - нипочeм!
Алых губ своих отказом не тружу,
Прокаженный подойди - не откажу!

Пока молода -
Всe как с гуся вода!
Никогда никому:
Нет!
Всегда - да!

Что за дело мне, что рваный ты, босой:
Без разбору я кошу, как смерть косой!
Говорят мне, что цыган - ты - конокрад,
Про тебя еще другое говорят...

А мне что за беда -
Что с копытом нога!
Никогда никому:
Нет!
Всегда - да!

Блещут, плещут, хлещут раны - кумачом,
Целоваться, я не стану - с палачом!

Цыганская свадьба

Из-под копыт -
Грязь летит!
Перед лицом -
Шаль, как щит.
Без молодых
Гуляйте, сваты!
Эй, выноси,
Конь косматый!

Не дали воли нам
Отец и мать -
Целое поле нам -
Брачная кровать!

Пьян без вина и без хлеба сыт -
Это цыганская свадьба мчит!

Полон стакан.
Пуст стакан.
Гомон гитарный, луна и грязь.
Вправо и влево качнулся стан:
Князем - цыган!
Цыганом - князь!

Эй, господин, берегись - жжет!
Это цыганская свадьба пьет.

Там, на ворохе
Шалей и шуб -
Звон и шорох
Стали и губ.
Звякнули шпоры,
В ответ мониста.
Скрипнул под чьей-то рукою -
Шелк.
Кто-то завыл, как волк,
Кто-то - как бык - храпит.
Это цыганская свадьба спит.

25 июня 1917


* * *

Цыганская страсть разлуки!
Чуть встретишь — уж рвешься прочь!
Я лоб уронила в руки
И думаю, глядя в ночь:

Никто, в наших письмах роясь,
Не понял до глубины,
Как мы вероломны, то есть —
Как сами себе верны.

Октябрь 1915


Чародею

Рот как кровь, а глаза зелены,
И улыбка измученно-злая...
О, не скроешь, теперь поняла я:
Ты возлюбленный бледной Луны.

Над тобою и днем не слабели
В дальнем детстве сказанья ночей,
Оттого ты с рожденья — ничей,
Оттого ты любил — с колыбели.

О, как многих любил ты, поэт:
Темнооких, светло-белокурых,
И надменных, и нежных, и хмурых,
В них вселяя свой собственный бред.

Но забвение, ах, на груди ли?
Есть ли чары в земных голосах?
Исчезая, как дым в небесах,
Уходили они, уходили.

Вечный гость на чужом берегу,
Ты замучен серебряным рогом...
О, я знаю о многом, о многом,
Но откуда-сказать не могу.

Оттого тебе искры бокала
И дурман наслаждений бледны:
Ты возлюбленный Девы-Луны,
Ты из тех, что Луна приласкала.

Челюскинцы

Челюскинцы: звук —
Как сжатые челюсти!
Мороз на них прет,
Медведь на них щерится.

И впрямь челюстьми —
На славу всемирную —
Из льдин челюстей
Товарищей вырвали!

На льдине (не то
Что — черт его — Нобиле!)
Родили дитё
И псов не угробили —

На льдине!
         Эол
Доносит по кабелю:
«На льдов произвол
Ни пса не оставили!»

И спасши (мечта
Для младшего возраста!),
И псов и дитя
Умчали по воздуху.

«Европа, глядишь?
Так льды у нас колются!»
Щекастый малыш,
Спеленатый — полюсом!

А рядом — сердит
На громы виктории —
Второй уже Шмидт
В российской истории:

Седыми бровьми
Стесненная ласковость...

Сегодня — смеюсь!
Сегодня — да здравствует
Советский Союз!

За вас каждым мускулом
Держусь — и горжусь,
Челюскинцы — русские!

1934


* * *

Что другим не нужно - несите мне:
Все должно сгореть на моем огне!
Я и жизнь маню, я и смерть маню
В легкий дар моему огню.

Пламень любит легкие вещества:
Прошлогодний хворост - венки - слова.
Пламень пышет с подобной пищи!
Вы ж восстанете - пепла чище!

Птица - Феникс я, только в огне пою!
Поддержите высокую жизнь мою!
Высоко горю и горю до тла,
И да будет вам ночь светла.

Ледяной костер, огневой фонтан!
Высоко несу свой высокий стан,
Высоко несу свой высокий сан -
Собеседницы и Наследницы!

* * *

Чтоб дойти до уст и ложа -
Мимо страшной церкви Божьей
Мне идти.

Мимо свадебных карет,
Похоронных дрог.
Ангельский запрет положен
На его порог.

Так, в ночи ночей безлунных,
Мимо сторожей чугунных:
Зорких врат -

К двери светлой и певучей
Через ладанную тучу
Тороплюсь,

Как торопится от века
Мимо Бога - к человеку
Человек.

Чужому

Твои знамена - не мои!
Врозь наши головы.
Не изменить в тисках Змеи
Мне Духу - Голубю.

Не ринусь в красный хоровод
Вкруг древа майского.
Превыше всех земных ворот -
Врата мне - райские.

Твои победы - не мои!
Иные грезились!
Мы не на двух концах земли -
На двух созвездиях!

Ревнители двух разных звезд -
Так что же делаю -
Я, перекидывая мост
Рукою смелою?!

Есть у меня моих икон
Ценней - сокровище.
Послушай: есть другой закон,
Законы - кроющий.

Пред ним - всe клонятся клинки,
Всe меркнут - яхонты.
Закон протянутой руки,
Души распахнутой.

И будем мы судимы - знай -
Одною мерою.
И будет нам обоим - Рай,
В который - верую.

Шарманка весной

- «Herr Володя, глядите в тетрадь!»
- «Ты опять не читаешь, обманщик?
Погоди, не посмеет играть
Nimmer mehr* этот гадкий шарманщик!»

Золотые дневные лучи
Теплой ласкою травку согрели.
- «Гадкий мальчик, глаголы учи!»
- О, как трудно учиться в апреле!..

Наклонившись, глядит из окна
Гувернантка в накидке лиловой.
Fraulein Else** сегодня грустна,
Хоть и хочет казаться суровой.

В ней минувшие грезы свежат
Эти отклики давних мелодий,
И давно уж слезинки дрожат
На ресницах больного Володи.

Инструмент неуклюж, неказист:
Ведь оплачен сумой небогатой!
Все на воле: жилец-гимназист,
И Наташа, и Дорик с лопатой,

И разносчик с тяжелым лотком,
Что торгует внизу пирожками...
Fraulein Else закрыла платком
И очки, и глаза под очками.

Не уходит шарманщик слепой,
Легким ветром колеблется штора,
И сменяется: «Пой, птичка, пой»
Дерзким вызовом Тореадора.

Fraulein плачет: волнует игра!
Водит мальчик пером по бювару.
- «Не грусти, lieber Junge***. - пора
Нам гулять по Тверскому бульвару.

Ты тетрадки и книжечки спрячь!»
- «Я конфет попрошу у Алеши!
Fraulein Else, где черненький мяч?
Где мои, Fraulein Else, калоши?»

Не осилить тоске леденца!
О великая жизни приманка!
На дворе без надежд, без конца
Заунывно играет шарманка.

* Никогда (нем.)
** Барышня Эльза (нем.)
*** Любимый мальчик (нем.)

Эмигрант

Здесь, меж вами: домами, деньгами, дымами
Дамами, Думами,
Не слюбившись с вами, не сбившись с вами,
Неким -
Шуманом пронося под полой весну:
Выше! из виду!
Соловьиным тремоло на весу -
Некий - избранный.

Боязливейший, ибо взяв на дыб -
Ноги лижете!
Заблудившийся между грыж и глыб
Бог в блудилище.

Лишний! Вышний! Выходец! Вызов! Ввысь
Не отвыкший... Виселиц
Не принявший... В рвани валют и виз
Беги - выходец.

9 февраля 1923


Эпилог

Очарованье своих же обетов,
Жажда любви и незнанье о ней...
Что же осталось от блещущих дней?
Новый портрет в галерее портретов,
Новая тень меж теней.

Несколько строк из любимых поэтов,
Прелесть опасных, иных ступеней...
Вот и разгадка таинственных дней!
Лишний портрет в галерее портретов,
Лишняя тень меж теней.

Эпитафия

Тому, кто здесь лежит под травкой вешней,
Прости, Господь, злой помысел и грех!
Он был больной, измученный, нездешний,
Он ангелов любил и детский смех.

Не смял звезды сирени белоснежной,
Хоть и желал Владыку побороть...
Во всех грехах он был — ребенок нежный,
И потому — прости ему, Господь!

Эстеты

Наши встречи, - только ими дышим все мы,
Их предчувствие лелея в каждом миге, -
Вы узнаете, разрезав наши книги.
Все, что любим мы и верим - только темы.

Сновидение друг другу подарив, мы
Расстаемся, в жажде новых сновидений,
Для себя и для другого - только тени,
Для читающих об этом - только рифмы.

Юнге

Сыплют волны, с колесами споря,
Серебристые брызги вокруг.
Ни смущения в сердце, ни горя, -
Будь счастливым, мой маленький друг!

В синеву беспокойного моря
Выплывает отважный фрегат.
Ни смущения в сердце, ни горя, -
Будь счастливым, мой маленький брат!

* * *

Юношам - жарко,
Юноши - рдеют,
Юноши бороду бреют.

Старость - жалеет:
Бороды греют.

* * *

Я - страница твоему перу.
Все приму. Я белая страница.
Я - хранитель твоему добру:
Возращу и возвращу сторицей.

Я - деревня, черная земля.
Ты мне - луч и дождевая влага.
Ты - Господь и Господин, а я -
Чернозем - и белая бумага!

* * *

Я Вас люблю всю жизнь и каждый день,
Вы надо мною, как большая тень,
Как древний дым полярных деревень.

Я Вас люблю всю жизнь и каждый час.
Но мне не надо Ваших губ и глаз.
Все началось - и кончилось - без Вас.

Я что-то помню: звонкая дуга,
Огромный ворот, чистые снега,
Унизанные звездами рога...

И от рогов - в полнебосвода - тень...
И древний дым полярных деревень...
- Я поняла: Вы северный олень.

* * *

                  В. Я. Брюсову

Я забыла, что сердце в Вас — только ночник,
Не звезда! Я забыла об этом!
Что поэзия ваша из книг
И из зависти — критика. Ранний старик,
Вы опять мне на миг
Показались великим поэтом.

* * *

Я не хочу ни есть, ни пить, ни жить.
А так: руки скрестить - тихонько плыть
Глазами по пустому небосклону.
Ни за свободу я - ни против оной
- О, Господи! - не шевельну перстом.
Я не дышать хочу - руки крестом!

* * *

С.Э.

Я с вызовом ношу его кольцо!
- Да, в Вечности - жена, не на бумаге. -
Его чрезмерно узкое лицо
Подобно шпаге.

Безмолвен рот его, углами вниз,
Мучительно-великолепны брови.
В его лице трагически слились
Две древних крови.

Он тонок первой тонкостью ветвей.
Его глаза - прекрасно-бесполезны! -
Под крыльями раскинутых бровей -
Две бездны.

В его лице я рыцарству верна,
- Всем вам, кто жил и умирал без страху! -
Такие - в роковые времена -
Слагают стансы - и идут на плаху.

3 июня 1914


* * *

"Я страшно нищ, Вы так бедны,
Так одинок и так один.

Так оба проданы за грош.
Так хороши - и так хорош...

Но нету у меня жезла..."
- Запиской печку разожгла...

* * *

Я счастлива жить образцово и просто —
Как солнце, как маятник, как календарь.
Быть светской пустынницей стройного роста,
Премудрой — как всякая божия тварь.

Знать: дух — мой сподвижник и дух — мой вожатый!
Входить без доклада, как луч и как взгляд.
Жить так, как пишу: образцово и сжато —
Как бог повелел и друзья не велят.

Ноябрь 1919


* * *

Я тебя отвоюю у всех земель, у всех небес,
Оттого что лес - моя колыбель, и могила - лес,
Оттого что я на земле стою - лишь одной ногой,
Оттого что я тебе спою - как никто другой.

Я тебя отвоюю у всех времен, у всех ночей,
У всех золотых знамен, у всех мечей,
Я ключи закину и псов прогоню с крыльца -
Оттого что в земной ночи я вернее пса.

Я тебя отвоюю у всех других - у той, одной,
Ты не будешь ничей жених, я - ничьей женой,
И в последнем споре возьму тебя - замолчи! -
У того, с которым Иаков стоял в ночи.

Но пока тебе не скрещу на груди персты -
О проклятие! - у тебя остаешься - ты:
Два крыла твои, нацеленные в эфир, -
Оттого что мир - твоя колыбель, и могила - мир!

15 августа 1916


* * *

Я эту книгу поручаю ветру
И встречным журавлям.
Давным-давно - перекричать разлуку -
Я голос сорвала.

Я эту книгу, как бутылку в волны,
Кидаю в вихрь войн.
Пусть странствует она - свечой под праздник -
Вот так: из длани в длань.

О ветер, ветер, верный мой свидетель,
До милых донеси,
Что еженощно я во сне свершаю
Путь - с Севера на Юг.

* * *

Я — есмь. Ты — будешь. Между нами — бездна.
Я пью. Ты жаждешь. Сговориться — тщетно.
Нас десять лет, нас сто тысячелетий
Разъединяют.— Бог мостов не строит.

Будь!— это заповедь моя. Дай — мимо
Пройти, дыханьем не нарушив роста.
Я — есмь. Ты будешь. Через десять весен
Ты скажешь: — есмь!— а я скажу: — когда-то...

6 июня 1918

Всего стихотворений: 335