Русская поэзия
Русские поэтыБиографииСтихи по темам
Случайное стихотворениеСлучайная цитата
Рейтинг русских поэтовРейтинг стихотворений
Угадай автора стихотворения
Переводы русских поэтов на другие языки

Русская поэзия >> Марк Ариевич Тарловский

Марк Ариевич Тарловский (1902-1952)


    Все стихотворения на одной странице


    Гриф

    За надрывным Карадагом 
    Гриф распластан рыжеперый, 
    Смертью праведной и спорой 
    Угрожающий бродягам. 
    
    А бродить не всякий может 
    По разъятому вулкану, 
    И, когда я в пропасть кану, 
    Рыжий гриф мой труп изгложет... 
    
    Это было: рвань сандалий, 
    Сгустки крови на ладонях, 
    Отклик стона в гулких доньях 
    Лавой ущемлённых далей, 
    
    Рожь изъеденных тропинок, 
    Скрежет зыблемых карнизов, 
    А вверху - крылатый вызов 
    На неравный поединок. 
    
    Эту битву всякий знает, 
    Все над пропастью мы виснем, 
    Некий гриф беспутным жизням 
    О судьбе напоминает. 
    
    Сквозь года, сквозь тучи зрячий, 
    Смотрит хищник терпеливый 
    На приливы и отливы 
    Человеческой удачи. 
    
    Он с паденьем не торопит, 
    Он спокоен, потому что 
    Виноградный сок Алушты 
    Будет неизбежно допит, 
    
    Потому что мы летаем 
    Только раз и только книзу 
    И беспамятному бризу 
    Клок одежды завещаем. 


    1929


    Два вала

    Упорная всходит луна, 
    Свершая обряд молчаливый, 
    Подъемля и руша приливы, 
    Над морем проходит она. 
    
    Давно ли ты стала такой, 
    Пророчица глухонемая? 
    Давно ли молчишь, отнимая 
    У моря и сердца покой? 
    
    Две силы над нею бегут, 
    Подобные вздыбленным гривам: 
    Одну называют приливом, 
    Другую никак не зовут. 
    
    В то время, как первая бьёт 
    О скалы, не в силах залить их, 
    Вторая, в мечтах и наитьях, 
    Бессонное сердце скребёт. 
    
    Навеки пленённый луной, 
    Бескрылый, в усердии пьяном, 
    За нею по всем океанам 
    Волочится вал водяной. 
    
    Но там, где кончается он, 
    Споткнувшись о гравий прибрежный, 
    Другой нарастает прилежно 
    И плещет в квадраты окон; 
    
    И, в нём захлебнувшись на миг, 
    Под знаком планеты двурогой, 
    Томятся бессонной тревогой 
    И зверь, и дитя, и старик... 
    
    Два вала вздымает луна, 
    И оба по-разному явны, 
    Но правит обоими равно, 
    Естественно правит она. 


    1929


    История жизни

    Розой отрочества туманного, 
    В ожиданьи усекновения, 
    Голова моя Иоаннова 
    Вознеслась над садом забвения. 
    
    Но как буря страсть Саломеина, 
    Небо юности хлещут вороны, 
    Роза сорвана и развеяна 
    И несётся в разные стороны. 
    
    А ложится жатвою Ирода, 
    После боя чёрными хлопьями, 
    Где долина старости вырыта 
    И покрыта ржавыми копьями... 


    1924


    Камень Каабы

    В списке всесветных святынь 
    Спорит с предметом предмет - 
    Мавры порочат латынь, 
    Риму грозит Магомет. 
    
    Полный тропических жал, 
    Мастер заразу рожать, 
    Камень Каабы лежал 
    И продолжает лежать... 
    
    Сотни и тысячи губ, холя холеры змею, 
    Слюнили аспидный куб, 
    Смерть целовали свою. 
    
    Гурий в раю разбуди, 
    Горний Господень хорал, - 
    В долгом священном пути 
    Смуглый мулла умирал. 
    
    Умер, но Мекки достиг, 
    Лёг, отпустив караван, 
    Стынет в устах его стих 
    Книги, чьё имя - Коран. 
    
    Белая сказка пустынь, 
    Тысяча первая ночь... 
    Господи, камень содвинь 
    И помоги превозмочь! 


    1926


    Москва

    Столица-идолопоклонница, 
    Кликуша и ворожея, - 
    Моя мечта, моя бессонница 
    И первая любовь моя! 
    
    Почти с другого полушария 
    Мне подмигнули, егоза, 
    Твои ворованные, карие 
    Замоскворецкие глаза - 
    
    И о тебе, о деревенщине, 
    На девятнадцатом году 
    Я размечтался, как о женщине, 
    Считая деньги на ходу; 
    
    А на двадцатом, нерастраченный, 
    Влюбленный по уши жених, 
    Я обручился с азиатчиной 
    Проездов кольчатых твоих, 
    
    Где дремлет, ничего не делая, 
    Трамваями обойдена, 
    Великолепная, замшелая, 
    Китайгородская стена, 
    
    И с каждым годом все блаженнее, 
    Все сказочнее с каждым днем 
    Девическое средостение 
    Между Лубянкой и Кремлём... 
    
    Я знал: пройдет очарование, 
    И свадебный прогоркнет мёд - 
    Любовь, готовая заранее, 
    Меня по-новому займёт, 
    
    И я забуду злое марево, 
    Столицы сонной житиё 
    Для ярких губ, для взора карего 
    Живой наместницы её. 


    1928


    Огонь

    Мы честно не веруем в бога-
    Откуда берется тревога?
    Друзья, почему вы скорбите
    На звонкой планете своей?…
    
    Мы плавно летим по орбите,
    Одни мы над миром владыки,-
    Нам зверь подчиняется дикий
    И травы зеленых полей.
    
    Верблюды танцуют под нами,
    Погонщики правят слонами,
    И тигров сечет укротитель,
    И змей усыпляет колдун.
    
    Весь мир — поглядеть не хотите ль?-
    Весь мир заключился в зверинцы,
    А вы — недовольные принцы,
    И я — ваш придворный болтун…
    
    Но ближе, товарищи, к делу,
    К тому голубому пробелу
    В истории малой вселенной,
    Где боги рассеяли тьму
    
    И плетью, доныне нетленной,
    Одетые в шкуры оленьи,
    Поставили мир на колени
    И властно сказали ему:
    
    «Носи господину поклажу,
    Расти ему волос на пряжу,
    Предсказывай криком погоду
    И брызгай в него молоком,
    
    И бегай за ним на охоту,
    Хвостом дружелюбно виляя,
    И, хрипло и радостно лая,
    В добычу вонзая клыком».
    
    Под череп, отлогий и плоский,
    Уже проползли отголоски
    Змеиных и жадных суждений,
    Скупых и пророческих снов.
    
    От долгих пещерных радений
    Дрожала растущая челюсть,
    И слышался почковый шелест
    Готовых к открытию слов.
    
    И твари еще не хотели
    В косматом и бронзовом теле
    Признать своего господина,
    Склониться пред ним головой;
    
    Но бьющая камнем скотина
    Зажгла прошлогоднюю хвою,
    И огненно-скорбному вою
    Победный ответствовал вой!
    
    В наполненном дымом пещере,
    Чихая и зубы ощеря,
    Хозяин пылающих палок
    Сидел перед кругом гостей.
    
    И круг был беспомощно-жалок,
    Он ляскал зубами в испуге,
    А тот прижимался к подруге
    И гладил шершавых детей.
    
    В ту ночь под шипенье поленьев
    Властительнейшее из звеньев
    Ушло из цепи мирозданья
    За грань родового костра.
    
    В ту ночь под глухие рыданья,
    Как младший из братьев над старшим,
    Природа напутственным маршем
    Томилась над ним до утра…
    
    Ясна и поныне дорога-
    Откуда же наша тревога?
    Друзья, почему вы скорбите,
    О чем сожалеете вы?…
    
    Ах, понял: о тягостном быте,
    Где люди — рабы иль торговцы,
    Где мелкие особи-овцы,
    А крупные хищники — львы!…
    
    Рыкающий вызов пустыни
    Дрожит на таблицах латыни,
    В презрительном посвисте янки,
    В мелодии галльских речей.
    
    На козлах махновской тачанки
    Война, триумфатор усталый,
    Вошла в городские кварталы
    Под варварский рев трубачей,-
    
    И ходит, хватая за ляжки,
    Наглея от каждой поблажки,
    И рвет благородные шкуры,
    Слепой тупоножий мясник.
    
    Но в диких пустынях культуры,
    Я вижу, собрат обезьяны
    Духовные лижет изъяны
    Над грудой спасительных книг…
    
    Я знаю — наступит минута,
    Когда остановится смута,
    Когда, как покорные звери,
    Мы сядем у дома того,
    
    Кто в новой поднимется вере,
    Кто, в знак небывалой затеи,
    Пылающий факел идеи
    Над голой взовьет мостовой.
    
    Еще не означенный точно
    В своей колыбели восточной,
    Но жаркий, глухой и победный,
    Не он ли в Кремле воспален,-
    
    И ночью к пещере заветной
    Не крадутся ль дикие звери
    Отвесить у яростной двери
    Глубокий и мрачный поклон?


    1927


    Папироса

    Голубая душа папиросы 
    Исчезает под пеплом седым, - 
    Обескровленный ангельский дым 
    Разрешает земные вопросы... 
    
    Он рядился в табачную плоть 
    И прозрачную кожу бумаги, 
    как рядится в мирские сермяги 
    Потайной домотканый господь. 
    
    Но, пылающе-рыжеволосый, 
    Жаром спички приник серафим - 
    И прощается с телом свои 
    Голубая душа папиросы. 


    1926


    Перед потопом

    Когда холодная тревога 
    В груди косматой завелась, 
    Почтовым голубем от бога 
    Комета вещая неслась, 
    
    И светлой падала струною 
    На напряжённые моря, 
    Предусмотрительному Ною 
    О горнем гневе говоря. 
    
    А он, далёко от ночлега, 
    Без устали, спешил пока 
    Благословенного ковчега 
    Крутые вывести бока. 
    
    И глядя вниз нетерпеливо, 
    Уже надеялся Творец 
    На мир греховный и строптивый 
    Пролиться карой наконец. 
    
    И пред небесным водоёмом 
    При свете ангельской свечи 
    Совал в замок, ругаясь громом, 
    Плотины ржавые ключи. 


    Июнь 1921 - декабрь 1925


    Стиль ”A la brasse”

    Не опасна мне жадная заводь, 
    Не обидна свобода светил: 
    Липкий гад научил меня плавать, 
    Плавный коршун летать научил! 
    
    Нет, недаром лягушечью силу 
    И расчётливость хилой змеи 
    Унесли в торфяную могилу 
    Заповедные предки мои... 
    
    У запруды, в канун полнолунья 
    Я шагнул и квакунью спугнул 
    И к бугру, где нырнула плавунья, 
    Удивлённую шею пригнул. 
    
    Я учился: я видел: рябая 
    Округлилась вода чертежом, 
    И, как циркуль, к луне выгребая, 
    Мудрый гад мой поплыл нагишом. 
    
    Ах! Заманчиво влажное ложе, 
    И конечности дрожью полны, 
    Будто я земноводное тоже, 
    Тоже блудный потомок волны. 
    
    Над перилами женской купальни 
    Я размашистой думой нырял 
    В ту пучину, где пращур мой дальний 
    Облегчённые жабры ронял; 
    
    Я развёл твои руки, подруга, 
    Окунул и скомандовал "раз!" 
    Ты на "два!" подтянулась упруго, 
    А на "три!" поплыла "a la brasse". 
    
    Дорогая! Поздравим природу: 
    Стала мифом родная среда, 
    Ты лягушкой покинула воду 
    И Венерой вернулась туда! 


    1928


    Утешительное письмо

    А писем нет... И Вам неведом 
    Владеющий почтамтом рок. 
    За завтраком и за обедом 
    Вы ждёте запоздалых строк... 
    О как медлительно, как туго 
    Ворочаются пальцы друга. 
    Не снисходящего к письму, 
    Глухого к счастью своему! 
    Но, слогом не пленяя новым, 
    Склоняя Вас к иным словам, 
    С приветом, незнакомым Вам, 
    Нежданное я шлю письмо Вам, 
    И сердца неуемный бой 
    Глушу онегинской строфой. 
     
    Строфа бессмертного романа, 
    Недюжинных поэтов гуж, 
    Она пригодна для обмана 
    Обманом уязвленных душ. 
    В какой же стиль ее оправить? 
    Каким эпиграфом возглавить? 
    Врагу волшебниц и мадонн 
    Какой приличествует тон? - 
    Я перелистывал письмовник, 
    Незаменимый для портних, - 
    Но я не пакостный жених, 
    И не кузен, и не любовник... 
    Забыта вежливая "ять", 
    И я не знаю, как начать. 
     
    Ну, как живете? Что видали? 
    В каком вращаетесь кругу? 
    Какие блещут этуали 
    На Коктебельском берегу? 
    А, впрочем, праздные вопросы 
    Стряхнем, как пепел с папиросы, 
    И пусть курится до зари 
    Наркотик лёгкий causerie. 
    Есть в Коктебеле полу-терем, 
    Полу-чердак, полу-чертог. 
    Живет в нем женщина-цветок, 
    Хранимая покорным зверем. 
    Кто эти двое? - Вы да я 
    (Признаюсь, правды не тая). 
     
    На севере, в потоке будней, 
    Всё так меняется, спеша, 
    Но в зыбке гор, в медузьем студне 
    Незыблема моя душа. 
    Заворожённая собою, 
    Она покорствует покою, 
    И только раз за пять недель 
    Сменил мне душу Коктебель. 
    Его характер изначальный 
    Бессменно властвовал во мне, 
    Затем что сменность глубине 
    Обратно-пропорциональна 
    (Чем буря более сильна, 
    Тем долее её волна). 
     
    Он мэтром, genius'ом loci, 
    Явил свой мужественный лик, 
    И я тонул в глухом колодце 
    Проповедей его и книг, 
    И, на суровом Карадаге 
    Учась возвышенной отваге, 
    Сменил на холостую стать 
    Любовь к "жене" и веру в мать. 
    Я был - как вахтенный в походе, 
    Как праведник, как слон-самец, 
    В плену забывший, наконец, 
    Подруг, живущих на свободе, 
    И долго радовался там 
    Мужского ветра голосам. 
     
    Но дни бесстрастья пробежали, 
    И, каменный ещё вчера, 
    Мир Коктебеля в мягкой шали 
    Не брат мне больше, а сестра; 
    Мне звёзды - женскими глазами, 
    Мне волны - женскими губами, 
    Мне суша - вышитым платком, - 
    И эта женственность - кругом. 
    Шарманщик переводит валик 
    (За маршем воли - нежный бред), 
    И, свет преображая в свет, 
    В глазу меняется хрусталик, 
    А сердце шепчет: - Брось перо 
    И чувствуй - просто и остро! 


    1929




    Всего стихотворений: 10



    Количество обращений к поэту: 5332




    Последние стихотворения


    Рейтинг@Mail.ru russian-poetry.ru@yandex.ru

    Русская поэзия