Николай Максимович Минский (1855-1937)

• Биография Николая Минского
• Стихотворения Николая Минского по темам

Все стихотворения Николая Минского на одной странице

- Оглавление -

Быть может, мир прекрасней был когда-то, 
Быть может, мы отвержены судьбой. 
В одно, друзья, в одно я верю свято, 
Что каждый век быть должен сам собой. 

Нет, за свою печаль, свою тревогу 
Я не возьму блаженства прошлых дней. 
Мы, отрицая, так же служим богу, 
Как наши предки - верою своей. 

Пускай мы пьем из ядовитой чаши. 
Но если бог поставил миру цель, 
Без нас ей не свершиться. Скорби наши - 
Грядущих ликований колыбель. 

Мои сомненья созданы не мною, 
Моя печаль скрывается в веках. 
Знать, вера предков родилась больною 
И умереть должна у нас в сердцах. 

Из рук судьбы свой крест беру смиренно, 
Сомнений яд хочу испить до дна. 
Лишь то, чем мы живем, для нас священно - 
И пусть придут иные времена! 

Я вижу вновь тебя, таинственный народ,
О ком так горячо в столице мы шумели.
Как прежде, жизнь твоя - увы - полна невзгод,
И нищеты ярмо без ропота и цели
Ты все еще влачишь, насмешлив и угрюм.
Та ж вера детская и тот же древний ум;
Жизнь не манит тебя, и гроб тебе не страшен
Под сению креста, вблизи родимых пашен.

Загадкой грозною встаешь ты предо мной,
Зловещей, как мираж среди степи безводной.
Кто лучше: я иль ты? Под внешней тишиной
Теченья тайные и дно души народной
Кто может разглядеть? О, как постигнуть мне,
Что скрыто у тебя в душевной глубине?
Как мысль твою прочесть в твоем покорном взоре?
Как море, темен ты: могуч ли ты, как море?

Тебя порой от сна будили, в руки меч
Влагали и вели, куда? - ты сам не ведал.
Покорно ты вставал... Среди кровавых сеч
Не раз смущенный враг всю мощь твою изведал.
Как лев бесстрашный, ты добычу добывал,
Как заяц робкий, ты при дележе молчал...
О, кто же ты, скажи: герой великодушный,
Иль годный к битве конь, арапнику послушный?

На серебре зари, на дали нежно-синей
Листва олив сплелась в прозрачные шатры.
И зелень их светла, как предвечерний иней,
Сквозит, как кружево, и тает, как пары.

Она слилась в одно своею тенью бледной,
И раньше, чем заря, все ярче и мертвей,
Погасла за горой с тревожностью бесследной,
Уже разлился мир средь масличных ветвей.

И роща спит давно. Когда же в мрак сребристый
Случайно долетит вечерний луч иль звук,
Он в дым и в тишину преобразится вдруг:

Далекой меди звон, потоков голос чистый,
Призывы робкие из тьмы незримых гнезд.
Прощальный лепет птиц и первый трепет звезд.

В страданьях гордость позабыв,
Я гнул колени пред тобою
И длил униженной мольбою
Давно свершившийся разрыв.
В какой-то призрачной надежде
Шептал я нежные слова,
Так много значившие прежде.
Теперь понятные едва.

Но между тем как я устами
Взывал о жалости к тебе,
В мечтах молился я судьбе,
Чтоб ты не тронулась мольбами.
Чтоб горе бурное зажгло
Мой дух, коснеющий в покое,
Чтоб чувство, все равно какое,
Хоть раз всю душу потрясло,
Чтоб опьянел я, чтоб забылся
От гнета вечной пустоты!

Судьбе недаром я молился:
Моим мольбам не вняла ты.

   На том берегу наше солнце зайдет,
Устав по лазури чертить огневую дугу.
   И крыльев бесследных смирится полет
            На том берегу.

   На том берегу отдыхают равно
Цветок нерасцветший и тот, что завял на лугу.
   Всему, что вне жизни, бессмертье дано
            На том берегу.

   На том берегу только духи живут,
А тело от зависти плачет, подобно врагу,
   Почуяв, что дух обретает приют
            На том берегу.

   На том берегу кто мечтою живет,
С улыбкой покинет всё то, что я здесь берегу.
   Что смертью зовем, он рожденьем зовет
            На том берегу.

   На том берегу отдохну я вполне,
Но здесь я томлюсь и страданий унять не могу,
   И внемлю, смущенный, большой тишине
            На том берегу.

Нежно-бесстрастная,
Нежно-холодная,
Вечно подвластная,
Вечно свободная.

К берегу льнущая,
Томно-ревнивая,
В море бегущая,
Вольнолюбивая.

В бездне рожденная,
Смертью грозящая,
В небо влюбленная,
Тайной манящая.

Лживая, ясная,
Звучно-печальная,
Чуждо-прекрасная,
Близкая, дальная...

Пролетарии всех стран, соединяйтесь!
Наша сила, наша воля, наша власть.
В бой последний, как на праздник, снаряжайтесь.
Кто не с нами, тот наш враг, тот должен пасть.

Станем стражей вкруг всего земного шара,
И по знаку, в час урочный, все вперед!
Враг смутится, враг не выдержит удара,
Враг падет, и возвеличится народ.

Мир возникнет из развалин, из пожарищ,
Нашей кровью искупленный, новый мир.
Кто работник, к нам за стол! Сюда, товарищ!
Кто хозяин, с места прочь! Оставь наш пир!

Братья-други! Счастьем жизни опьяняйтесь!
Наше всё, чем до сих пор владеет враг.
Пролетарии всех стран, соединяйтесь!
Солнце в небе, солнце красное - наш стяг!

Нет двух путей добра и зла,
Есть два пути добра.
Меня свобода привела
К распутью в час утра.

И так сказала: "Две тропы,
Две правды, два добра.
Их выбор - мука для толпы,
Для мудреца - игра.

То, что доныне средь людей
Грехом и злом слывет,
Есть лишь начало двух путей,
Их первый поворот.

Сулит единство бытия
Путь шумной суеты.
Другой безмолвен путь, суля
Единство пустоты.

Сулят и лгут, и к той же мгле
Приводят гробовой.
Ты - призрак бога на земле,
Бог - призрак в небе твой.

Проклятье в том, что не дано
Единого пути.
Блаженство в том, что всё равно,
Каким путем идти.

Беспечно, как в прогулки час,
Ступай тем иль другим,
С людьми волнуясь и трудясь,
В душе невозмутим.

Их счастье счастьем отрицай,
Любовью жги любовь.
В душе меня лишь созерцай,
Лишь мне дары готовь.

Моей улыбкой мир согрей.
Поведай всем, о чем
С тобою первым из людей
Шепталась я вдвоем.

Скажи: я светоч им зажгла,
Неведомый вчера.
Нет двух путей добра и зла.
Есть два пути добра".

Отрады нет ни в чем. Стрелою мчатся годы,
Толпою медленной мгновения текут.
Как прежде, в рай земной нас больше не влекут
Ни солнце знания, ни зарево свободы.

О, кто поймет болезнь, сразившую наш век?
Та связь незримая, которой человек
Был связан с вечностью и связан со вселенной,
Увы, порвалась вдруг! Тот светоч сокровенный,
Что глубоко в душе мерцал на самом дне, -
Как называть его: неведеньем иль верой? -
Померк, и мечемся мы все, как в тяжком сне,
И стала жизнь обманчивой химерой.

Отрады нет ни в чем - ни в грезах детских лет,
Ни в скорби призрачной, ни в мимолетном счастье.
Дает ли юноша в любви святой обет,
Не верь: как зимний вихрь, бесплодны наши страсти.
Твердит ли гражданин о жертвах и борьбе,
Не верь - и знай, что он не верит сам себе!
Бороться - для чего? Чтоб труженик злосчастный
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
По терниям прошел к вершине наших благ
И водрузил на ней печали нашей стяг
Иль знамя ненависти страстной!
Любить людей - за что? Любить слепцов, как я,
Случайных узников в случайном этом мире,
Попутчиков за цепью бытия,
Соперников на ненавистном пире...
И стоит ли любить, и можно ли скорбеть,
Когда любовь и скорбь и всё - лишь сон бесцельный?
О, страсти низкие! Сомнений яд смертельный!
Вопросы горькие! Противоречий сеть,
Хаос вокруг меня! Над бездною глубокой
Последний гаснет луч. Плывет, густеет мрак.
Нет, не поток любви или добра иссяк -
Иссякли родники, питавшие потоки!
Добро и зло слились. Опять хаос царит,
Но божий дух над ним, как прежде, не парит...

Еще я не люблю, - но, как восток зарею
Уже душа моя печалью занялась,
И предрассветною, стыдливою звездою
Надежда робко в ней зажглась.

Еще я не люблю, - но на тебя невольно,
С чего б ни начинал, свожу я разговор,
И сам не знаю я, отрадно мне иль больно
Встречать задумчивой твой взор.

Еще я не люблю, - но полный тайны сладкой,
Не так, как до сих пор, гляжу на божий свет.
Еще я не люблю, - но уж томлюсь загадкой:
Ты друг, полюбишь или нет?

Заветное сбылось. Я одинок,
Переболел и дружбой и любовью.
Забыл - и рад забвенью, как здоровью,
И новым днем окрашен мой восток.

Заря! Заря! Проснувшийся поток
Мне голос шлет, подобный славословью.
Лазурь блестит нетронутою новью,
И солнце в ней - единственный цветок.

Сегодня праздник. Примиренный дух
Прощается с пережитой невзгодой.

Сегодня праздник. Просветленный дух
Встречается с постигнутой природой.

Сегодня праздник. Возрожденный дух
Венчается с небесною свободой.

Как сон, пройдут дела и помыслы людей.
Забудется герой, истлеет мавзолей.
     И вместе в общий прах сольются.
И мудрость, и любовь, и знанья, и права,

Как с аспидной доски ненужные слова,
     Рукой неведомой сотрутся.

И уж не те слова под тою же рукой -
Далёко от земли, застывшей и немой, -
     Возникнут вновь загадкой бледной.
И снова свет блеснет, чтоб стать добычей тьмы,
И кто-то будет жить не так, как жили мы,
     Но так, как мы, умрет бесследно.

И невозможно нам предвидеть и понять,
В какие формы Дух оденется опять,
     В каких созданьях воплотится.
Быть может, из всего, что будит в нас любовь,
На той звезде ничто не повторится вновь...
     Но есть одно, что повторится.

Лишь то, что мы теперь считаем праздным сном -
Тоска неясная о чем-то неземном,
     Куда-то смутные стремленья,
Вражда к тому, что есть, предчувствий робкий свет
И жажда жгучая святынь, которых нет, -
     Одно лишь это чуждо тленья.

В каких бы образах и где бы средь миров
Ни вспыхнул мысли свет, как луч средь облаков,
     Какие б существа ни жили, -
Но будут рваться вдаль они, подобно нам,
Из праха своего к несбыточным мечтам,
     Грустя душой, как мы грустили.

И потому не тот бессмертен на земле,
Кто превзошел других в добре или во зле,
     Кто славы хрупкие скрижали
Наполнил повестью, бесцельною, как сон,
Пред кем толпы людей - такой же прах, как он, -
     Благоговели иль дрожали, -

Но всех бессмертней тот, кому сквозь прах земли
Какой-то новый мир мерещился вдали -
     Несуществующий и вечный,
Кто цели неземной так жаждал и страдал,
Что силой жажды сам мираж себе создал
     Среди пустыни бесконечной.

Кто бога узрит, тот умрет.
А бог везде: в песчинке малой,
В звезде, чей недвижим полет,
В живой душе, в душе усталой.

Кто бога узрит, тот умрет.
Кто зряч, тот видит только бога.
Пред ним, как стража у порога,
Смерть день и ночь стоит и ждет.

Кто бога узрит, тот умрет.
С моих очей завеса спала.
Среди слепых один я тот,
Кто видит цели и начала.

Кто бога узрит, тот умрет.
Я - тот, кто смерть постиг при жизни,
Кто грозный праздник божьей тризны
В себе и в мире познает.

Нет, никогда с тех пор, как мрачные созданья
Сомнений и тоски тревожат дух людей
Гордыней гневною иль смехом отрицанья,
      Или отравою страстей, -

С тех пор, как мудрый Змий из праха показался,
Чтоб демоном взлететь к надзвездной вышине, -
Доныне никому он в мире не являлся
      Столь мощным, страшным, злым, как мне...

Мой демон страшен тем, что пламенной печати
Злорадства и вражды не выжжено на нем,
Что небу он не шлет угроз и проклятий
      И не глумится над добром.

Мой демон страшен тем, что, правду отрицая,
Он высшей правды ждет страстней, чем серафим
Мой демон страшен тем, что, душу искушая,
      Уму он кажется святым.

Приветна речь его и кроток взор лучистый,
Его хулы звучат печалью неземной.
Когда-ж его прогнать хочу молитвой чистой.
      Он вместе молится со мной...

Прости мне, боже, вздох усталости.
          Я изнемог
От грусти, от любви, от жалости,
          От ста дорог.

У моря, средь песка прибрежного
          Вот я упал -
И жду прилива неизбежного,
          И ждать устал.

Яви же благость мне безмерную
          И в этот час
Дай увидать звезду вечернюю
          В последний раз.

Ее лучу, всегда любимому,
          Скажу: "прости"
И покорюсь неотвратимому,
          Усну в пути.

Зажглась звезда, поднялся ветерок,
Склонялся день за горы Дагестана.
И все, молясь, глядели на восток.
Татаре повторяли стих Корана,

Рабы Христа творили знак святой,
Калмыки в тишине взывали к ламе,
И чуждый всем еврей скорбел о храме
И богу докучал своей тоской.

Лишь я один, к кому взывать, не зная,
Глядел на мир. И прелесть неземная
Была в журчаньи вод, в лучах светил,
Как будто в рай держали мы дорогу.

Один в тот вечер слезы я пролил
И, может быть, один молился богу.

Я видел праздник на чужбине,
Свободы славный юбилей.
Еще мне грезится доныне
Безбрежный океан огней,
Толпы восторженные клики.

Признаться, с завистью глухой
Глядел на праздник я чужой.
Твой образ кроткий и великий
В мечтах, о родина, мелькал,
И было сердцу так же больно,
Как если б я попал невольно
К чужой семье на яркий бал,
Оставив мать больную дома...
Здесь блеск, и жизнь, и смех, и шум.
А там... Бессонница, истома,
Терзанья одичалых дум.
Всё тихо, мрачно, всё постыло,
Звучат проклятия всему...
Да, я завидовал, и было -
Клянусь - завидовать чему!
Доныне празднество такое
Едва ль гремело под луной.
То было торжество людское
Над побежденною судьбой.
Восторг победы горделивый,
Грядущих подвигов залог,
Забвенье распрей и тревог,
Гимн человечества счастливый...

Еще с утра, как пред грозой,
Толпа кипела тайно. Каждый
Томился счастья жгучей жаждой.
Пред набегавшею волной
В волненьи сладком замирали
У всех сердца. Все ночи ждали -
И ночь пришла...
                 Полна чудес
Была та ночь. Не свод небес -
Земля несчетными огнями
Зажглась, в мгновенье ока, вся,
И пламенели небеса,
Земными облиты лучами.
В один сверкающий чертог
Столица мира превратилась,
Палаты царские светились
На месте улиц и дорог,
Для пира царского. Беспечных
Лился поток народных масс.
Никак не верилось в тот час,
Что не для наслаждений вечных
Неувядаемой весны
На свет все люди рождены,
Что где-то горькою заботой
Зачем-то опечален кто-то...

Но не красою площадей,
Не блеском праздничных огней
В тот вечер сердце умилялось.
Средь улиц, сумрачных всегда,
Где труд ютится и нужда,
Иное празднество справлялось.
Народ сознанья своего
Справлял святое торжество.

Похож был праздник на сраженье.
Шум, давка, топот и смятенье,
Стрельба из окон, лес знамен,
Восторг, безумье, опьяненье,
И дым, и свист, и гул, и стон...
Толпы ликующей потоки
Шумят, сливаются, бегут
И вместе далее текут
Туда, на площадь, где высоко,
И величава, и стройна,
Стоит венчанная жена
С мечом и с факелом, пятою
Поправ насилие и мрак,
И, как над бездною маяк,
Царит безмолвно над толпою.

Я у подножья твоего
Стоял, о чуждая свобода,
Я, млея, видел торжество
Твое и твоего народа,
Он, как жену, тебя ласкал,
Тебе молился, как богине.
Мир жарче ласк не зрел доныне,
Молитвы чище не слыхал.
Я видел: старики рыдали,
И матери своих детей
К тебе с молитвой поднимали.
Чужие, с радостью друзей,
Друг друга крепко обнимали.

В избытке чувств, само собой
Свободно окрыляясь, слово
Лилось, правдиво и сурово,
Перед внимательной толпой.
Забыл народ былые раны
И ликовал, как грудь одна.
Все от восторга были пьяны
И ни единый - от вина.
Толпа шумящая сливалась
В семью великую граждан.
Душа росла и очищалась,
И, словно пламя в ураган,
Далёко песня разливалась
Из груди в грудь, из уст в уста,
Как на полях тех битв неравных,
Где всех врагов своих бесславных
Не раз сражала песня та,
Как гром рассерженной свободы,
И от неволи край родной,
И от позора все народы
Спасала силой неземной...

Да, то был праздник и - сраженье.
Врагам свободы пораженье
Одной лишь радостью своей
Нанес ты, о народ великий!
Когда из тысячи грудей
Неслись ликующие крики,
Исчадья злобы вековой
Завыли от предсмертной боли.
Ты наступил на грудь неволи
Своею пляшущей пятой!
Ты в этот день, с богами сходен,
Все блага высшие постиг!
Ты был спокоен и свободен,
Ты был разумен и велик!..

И внемля с завистью чужих восторгов шуму,
Отчизна, о тебе нерадостную думу
Невольно думал я... С твоею нищетой,
С твоей застывшею, безмолвною кручиной,
   Перед ликующей чужбиной
Ты показалась мне библейскою вдовой,
Что на распутиях беспомощно скорбела...
Да, на распутиях, родимая страна,
Все годы лучшие ты провела одна.
Небес ли над тобой проклятье тяготело,
Иль обессилил враг, иль поразил недуг?
Как тайну разгадать твоей судьбы плачевной?
Ни глубиной ума, ни кротостью душевной
Не ниже ты своих счастливейших подруг,
   Добрее нет, сильнее нет народа
Твоих сынов-богатырей,
И поражает щедростью своей
Твоя богатая природа.
Ты изобильна всем, чем красен божий свет,
   Что счастие людское созидает.
Зачем же счастия в тебе, отчизна, нет?
Зачем же твой народ, народ-Тантал, страдает,
Всем беден, лишь одним терпением богат,
О лучшем будущем заботясь так же мало,
Как бы о роскоши случайного привала
За час пред битвою солдат?..

О родина моя, о родина мечтаний!
Где тот, кто жизни путь откроет пред тобой,
 И кто от вековых скитаний
Твоих детей больных вернет под кров родной?
Нет перепутий, твои где не блуждали
Мечты высокие и честные печали.
 Нет громких слов, нет светлых грез,
За что не пролила ты крови или слез.
Нет тех чужих пиров, где ты бы не хмелела,
Нет тех чужих скорбей, чем ты бы не скорбела,
Болезней нет чужих, чем ты бы не болела!..
О родина моя! Ты на груди своей,
На любящей груди, и ядовитых змей
И кротких голубей не раз отогревала,
Лишь про детей своих всегда ты забывала...
Ты всё изведала: высокие мечты,
Правдивой совести святые укоризны,
Паренье в небеса и жажду красоты.
Когда же ощутишь ты жажду жизни, жизни?
Когда начнет народ твой знание любить,
     Когда про рабство позабудет
 И горя горького не будет
Ни в будни накоплять, ни в праздники топить?..
Когда, о мать моя, твои затихнут стоны
И не дерзнут кичиться пред тобой
Народы всей земли - как честные матроны
 Перед погибшею женой?
   Кичиться - чем? Не ты ль оберегала
Чертог, где пир себе готовили они,
И грудью ураган не ты ли задержала,
Грозивший потушить их яркие огни?
И что ж? Когда потом и ты в чертог вступила,
 Там места не было тебе...
Когда от светочей ты бурю отклонила,
Во тьме осталась ты, подобная рабе...
И стал твой жребий - скорбь, и имя - слово брани...
О родина моя! О родина страданий!..

Ты грустно прожил жизнь. Больная совесть века
Тебя отметила глашатаем своим;
В дни злобы ты любил людей и человека
И жаждал веровать, безверием томим.
Но слишком был глубок родник твоей печали;
Ты изнемог душой, правдивейший из нас, -
И струны порвались, рыданья отзвучали...
В безвременьи ты жил, безвременно угас!

Я ничего не знал прекрасней и печальней
Лучистых глаз твоих и бледного чела,
Как будто для тебя земная жизнь была
Тоской по родине недостижимо-дальней.
И творчество твое, и красота лица
В одну гармонию слились с твоей судьбою,
И жребий твой похож, до страшного конца,
На грустный вымысел, рассказанный тобою.

И ты ушел от нас, как тот певец больной,
У славы отнятый могилы дуновеньем;
Как буря, смерть прошла над нашим поколеньем,
Вершины все скосив завистливой рукой.
Чья совесть глубже всех за нашу ложь болела,
Те дольше не могли меж нами жизнь влачить,
А мы живем во тьме, и тьма нас одолела...
Без вас нам тяжело, без вас нам стыдно жить!

Насытил я свой жадный взор
Всем тем, что взор считает чудом:
Песком пустынь, венцами гор,
Морей кипящим изумрудом.

Я пламя вечное видал,
Блуждая степью каменистой.
Передо мной Казбек блистал
Своею митрой серебристой.

Насытил я свой жадный слух
Потоков бурных клокотаньем
И гроз полночных завываньем,
Когда им вторит горный дух.

Но шумом вод и льдом Казбека
Насытить душу я не мог.
Не отыскал я человека,
И не открылся сердцу бог.

Не в ярко блещущем уборе
И не на холеном коне
Гуляет-скачет наше Горе
По нашей серой стороне.
Пешком и голову понуря,
В туманно-сумрачную даль
Плетется русская печаль.
Безвестна ей проклятий буря,
Чужда хвастливая тоска,
Смешна кричащая невзгода.

Дитя стыдливого народа,
Она стыдлива и робка,
Неразговорчива, угрюма,
И тяжкий крест несет без шума.
И лишь в тени родных лесов,
Под шепот ели иль березы,
Порой вздохнет она без слов
И льет невидимые слезы.
Нам эти слезы без числа
Родная муза сберегла...

Не месяц за его печаль и красоту,
Не солнце за его порфиру золотую,
Я полюбил падучую звезду,
Я полюбил небес изгнанницу больную.

Среди надменных звезд, сверкавших без числа,
Горевших, как венцы, струившихся, как реки,
Она слезой по небу потекла,
И в этот миг ее я полюбил навеки.

О, жаркая слеза полуночи немой,
Упавшая на грудь холодного эфира, -
Куда, куда, об'ята вечной тьмой,
Ты, одинокая, летишь пустыней мира?

Мой Гений плачущий, прикованный к земле,
Тебе во след глядит с молитвой сокровенной:
О, если б и ему блеснуть во мгле
И жаркою слезой упасть на грудь вселенной!

Не утешай меня в моей святой печали,
Зари былых надежд она - последний луч,
Последний звук молитв, что в юности звучали,
   Заветных слез последний ключ.
Как бледная луна румяный день сменяет
И на уснувший мир струит холодный свет,
Так страстная печаль свой мертвый луч роняет
   В ту грудь, где солнца веры нет.
Кумиры прошлого развенчаны без страха,
Грядущее темно, как море пред грозой,
И род людской стоит меж гробом, полным праха,
   И колыбелию пустой.
И если б в наши дни поэт не ждал святыни,
Не изнывал по ней, не замирал от мук, -
Тогда последний луч погас бы над пустыней,
   Последний замер бы в ней звук!..

Нет муки сладострастней и больней,
Нет ядовитей ласки, жгучей жала,
Чем боль души, которая устала
И спит в гробу усталости своей.

Бессильная, она судьбы сильней.
Кристальным льдом отрава мысли стала.
Разрешена в совзвучии финала
Мелодия безумий и страстей.

Закрыв глаза, она меж сном и явью
Лежит, бесстрастна к славе и бесславью,
И смерть сама не в силах ей грозить.

Когда до срока сердце отстрадало.
Всей вечности могилы будет мало,
Чтоб горечь краткой жизни усыпить.

Полночь бьет... Заснуть пора...
Отчего-то страшно спать.
С другом, что ли, до утра
Вслух теперь бы помечтать.

Вспомнить счастье детских лет,
Детства ясную печаль...
Ах, на свете друга нет,
И что нет его, не жаль!

Если души всех людей
Таковы, как и моя,
Не хочу иметь друзей,
Не могу быть другом я.

Никого я не люблю,
Все мне чужды, чужд я всем.
Ни о ком я не скорблю
И не радуюсь ни с кем.

Есть слова... Я все их знал.
От высоких слов не раз
Я скорбел и ликовал,
Даже слезы лил подчас.

Но устал я лепетать
Звучный лепет детских дней.
Полночь бьет... Мне страшно спать,
А не спать еще страшней....

                 1

Окончена борьба. Пустая спит арена,
Бойцы лежат в земле, и на земле - их стяг.
Как ветром по скалам разбрызганная пена,
Разбиты их мечты. Погас надежд маяк.
Смотрите: что ни день, то новая измена.
Внемлите: что ни день, смеется громче враг.
Он прав: история нам снова доказала,
Что злобный произвол сильнее идеала...

                 2

Но где же наша скорбь? Ужель, победный клик
Заслышавши врага, мы сами замолчали?
Где клятвы гордые, негодованья крик?
Где слезы о друзьях, что честно в битве пали?
Я плачу оттого, что высох слез родник,
Моя печаль о том, что нет в душе печали!
Друзья погибшие! Скорее, чем в гробах,
Истлели вы у нас в забывчивых сердцах!

                 3

Нет счета тем гробам... Пусть жатвою цветущей
Взойдет кровавый сев для будущих времен,
Но нам позор и скорбь! Чредой, всегда растущей,
Несли их мимо нас, а мы вкушали сон.
Как житель улицы, на кладбище ведущей,
Бесстрастно слушали мы погребальный звон.
Все лучшие - в земле. Вот отчего из праха
Подняться нам нельзя и враг не знает страха.

                 4

О, если бы одни изменники меж нами
Позорно предали минувших дней завет!
Мы все их предаем! Неслышными волнами
Нас всех относит жизнь от веры прежних лет,
От гордых помыслов. Так, нагружен рабами,
Уходит в океан невольничий корвет.
Родные берега едва видны, и вскоре
Их не видать совсем - кругом лазурь и море.

                 5

Но нужды нет рабам, что злоба жадных глаз
Всегда следит за их толпою безоружной.
Им роздано вино, им дали звучный таз,
И палуба дрожит под топот пляски дружной.
Кто б знал, увидев их веселье напоказ,
То радость или скорбь под радостью наружной?
Так я гляжу вокруг, печален и суров:
Что значит в наши дни блеск зрелищ и пиров?

                 6

Вблизи святых руин недавнего былого,
Спеша, устроили мы суетный базар.
Где смолк предсмертный стон, там жизнь взыграла снова,
Где умирал герой, там тешится фигляр.
Где вопиял призыв пророческого слова,
Продажный клеветник свой расточает жар.
Певцы поют цветы, а ложные пророки
Нас погружают в сон - увы - без них глубокий!

                 7

О песня грустная! В годину мрака будь
Живым лучом хоть ты, мерцанью звезд подобным.
Отвагой прежнею зажги больную грудь,
Угрозою явись ликующим и злобным,
Что край родной забыл, - ты, песня, не забудь!
Развратный пир смути молением надгробным.
Как бледная луна, - средь ночи говори,
Что солнце где-то есть, что будет час зари!

Она как полдень хороша,
Она загадочней полночи.
У ней не плакавшие очи
И не страдавшая душа. -

А мне, чья жизнь - борьба и горе,
По ней томиться суждено.
Так вечно плачущее море
В безмолвный берег влюблено.

Город закутан в осенние ризы.
Зданья теснятся ль громадой седой?
Мост изогнулся ль над тусклой водой?
Город закутан в туман светло-сизый.
Белые арки, навесы, шатры,
Дым неподвижный потухших костров.
Солнце - как месяц; как тучи - сады.
   Гул отдаленной езды,
Гул отдаленный, туман и покой.

В час этот ранний иль поздний и смутный
Ветви без шума роняют листы,
Сердце без боли хоронит мечты
В час этот бледный и нежный и мутный.
Город закутан в забывчивый сон.
Не было солнца, лазури и дали.
Не было песен любви и печали,
Не было жизни, и нет похорон.
Город закутан в серебряный сон.

      Приближается утро, но еще ночь.
            Исаия, гл. 21, 12.

Не тревожься, недремлющий друг,
Если стало темнее вокруг,
     Если гаснет звезда за звездою,
Если скрылась луна в облаках,
И клубятся туманы в лугах:
     Это стало темней - пред зарею....

Не пугайся, неопытный брат,
Что из пор своих гады спешат
     Завладеть беззащитной землею,
Что бегут пауки, что, шипя,
На болоте проснулась змея:
     Это гады бегут - пред зарею....

Не грусти, что во мраке ночном
Люди мертвым покоятся сном,
     Что в безмолвии слышны порою
Только глупый напев петухов
Или злое ворчание псов:
     Это - сон, это - лай пред зарею...

Перед луною равнодушной, 
Одетый в радужный туман, 
В отлива час волной послушной, 
Прощаясь, плакал океан. 

Но в безднах ночи онемевшей 
Тонул бесследно плач валов, 
Как тонет гул житейских слов 
В душе свободной и прозревшей. 

Сказал я в час полночный:
Весь мир - тюрьма одна,
Где в келье одиночной
Душа заключена.

Томится узник бледный,
И рядом с ним - другой.
Страданья их бесследны,
Безрадостен покой.

Одних безумье губит,
Других тоска грызет.
Но есть и те, кто любит,
Кто любит, тот поет.

Я тот, кто петь умеет
В унынии ночей,
В чьем сердце песня зреет
Без воли, без лучей.

О, знай, мой друг далекий,
Коль слышишь песнь мою:
Я - узник одинокий,
Для узников пою.

Не до песен, поэт, не до нежных певцов! 
Ныне нужно отважных и грубых бойцов. 
Род людской пополам разделился. 
Закипела борьба, - всякий стройся в ряды, 
В ком не умерло чувство священной вражды. 
Слишком рано, поэт, ты родился! 

Подожди, - и рассеется сумрак веков, 
И не будет господ, и не будет рабов, - 
Стихнет бой, что столетия длился. 
Род людской возмужает и станет умен, 
И спокоен, и честен, и сыт, и учен... 
Слишком поздно, поэт, ты родился! 

Прости навек. Без слез и без упрека
В последний раз гляжу я на тебя,
Как в первый день, покорный воле рока.
Тебя люблю и ухожу, любя.

С тобой простясь, до гроба одинока,
Моя душа состарится, скорбя.
С тобой простясь, душа умрет до срока.
Я ухожу, быть может, жизнь губя.

Но вместе быть я не могу с тобою.
В свою любовь всю душу я вложил.
И бог, людей ревнуя, запретил,
Чтобы душа слилась с чужой душою.

Я ухожу, склоняясь пред судьбою,
Лишь оттого, что слишком я люблю.

Тянутся по небу тучи тяжелые,
Мрачно и сыро вокруг.
Плача, деревья качаются голые...
Не просыпайся, мой друг!
Не разгоняй сновиденья веселые,
Не размыкай своих глаз.
     Сны беззаботные,
     Сны мимолетные
     Снятся лишь раз.

Счастлив, кто спит, кому в осень холодную
Грезятся ласки весны.
Счастлив, кто спит, кто про долю свободную
В тесной тюрьме видит сны.
Горе проснувшимся! В ночь безысходную
Им не сомкнуть своих глаз.
     Сны беззаботные,
     Сны мимолетные
     Снятся лишь раз.

Оно не в книгах мудреца, 
Не в сладких вымыслах поэта, 
Не в громких подвигах бойца, 
Не в тихих подвигах аскета. 

Но между тем, как скорби тень 
Растет, ложась на все святое, - 
Смотри: с востока, что ни день, 
Восходит солнце золотое. 

И каждый год цветет весна, 
Не зная думы безотрадной, 
И, солнца луч впивая жадно, 
Спешат на волю семена. 

И всходы тайной силой пучит, 
И вскоре листья рождены, 
И ветер ласковый их учит 
Шептать название весны. 

Душа свершила круг великий. 
И вот, вернувшись к детским снам, 
Я вновь, как праотец мой дикий, 
Молюсь деревьям и звездам. 

Я боюсь рассказать, как тебя я люблю.
Я боюсь, что, подслушавши повесть мою,
Легкий ветер в кустах вдруг в веселии пьяном
Полетит над землей ураганом...

Я боюсь рассказать, как тебя я люблю.
Я боюсь, что, подслушавши повесть мою,
Звезды станут недвижно средь темного свода,
И висеть будет ночь без исхода...

Я боюсь рассказать, как тебя я люблю.
Я боюсь, что, подслушавши повесть мою,
Мое сердце безумья любви ужаснется
И от счастья и муки порвется...

Я влюблен в свое желанье полюбить,
Я грущу о том, что не о чем грустить.
Я людскую душу знаю наизусть.
Мир, как гроб истлевший, мерзостен и пуст.

В проповеди правды чую сердцем ложь,
В девственном покое - сладострастья дрожь.
Мне смешна невинность, мне не страшен грех,
Люди мне презренны, я - презренней всех.

Но с житейским злом мириться не могу,
Недовольство в сердце свято берегу,
Недовольство богом, миром и судьбой,
Недовольство ближним и самим собой. 

Я слишком мал, чтобы бояться смерти.
Мой щит не Бог, а собственная малость.
Пытался я бессмертие измерить,
Но сонной мыслью овладела вялость.

Я слишком мал, чтобы любить и верить.
Душе по силам только страсть иль жалость.
Под сводом неба, кажется, безмерным
Я вижу лишь свой труд, свою усталость.

Лежал я где-то на одре недуга.
Мутился ум. И вдруг Она предстала,
Твердя: "Молись! Я - вечности начало,
Я - ключ всех тайн, порог священный круга".

И я ответил с дрожию испуга:
- Мне холодно. Поправь мне одеяло. 

Всего стихотворений: 37