|
Русские поэты •
Биографии •
Стихи по темам
Случайное стихотворение • Случайная цитата Рейтинг русских поэтов • Рейтинг стихотворений Угадай автора стихотворения Переводы русских поэтов на другие языки |
|
Русская поэзия >> Игорь Северянин Игорь Северянин (1887-1941)
Все стихотворения Игоря Северянина на одной странице 18 февраля 1915 года Девятьсот пятнадцатого года Восемнадцатого февраля Днем была пригожая погода, К вечеру овьюжилась земля. Я сидел в ликеровой истоме, И была истома так пошла… Ты вошла, как женщина, в мой номер, Как виденье, в душу мне вошла… Тихий стук, и вот — я знаю, знаю, Кто войдет! — входи же поскорей! Жду, зову, люблю и принимаю! О, мечта в раскрытии дверей!.. О, Любовь! Тебе моя свобода И тебе величье короля С восемнадцатого февраля Девятьсот пятнадцатого года!.. 1916. Февраль 27 августа 1912 Двадцать седьмое августа; семь лет Со дня кончины Лохвицкой; седьмая Приходит осень, вкрадчиво внимая Моей тоске: старуха в желтый плед Закутана, но вздрагивает зябко. Огрязнены дороги, но дождей Неделя — нет. Девчонка-косолапка На солнышке искомкалась. Желтей, Румяней лист: земля заосенела. Коровница — в мелодиях Фанелла — На цитре струны щупает. Она Так молода, и хочется ей звуков; Каких — не все равно ли? Убаюкав «Игрою» кур, взгрустила — и бледна. На зелени лужка белеет чепчик: Опять княгиня яблоки мне шлет, И горничная Катя — алодевчик — Торопится лужайку напролет… Веймарн, мыза Пустомержа Berceuse (На мотив Мирры Лохвицкой) Ты так светла в клубящемся покрове. Твое лицо - восходный Уротал. В твоем дремучем чернобровье Мой ум устало заплутал. Ты вся - мечта коралловых уловов. Твои уста - факирская печать. В твоих очах, в очах лиловых, Хотел бы сердце закачать. А где-то плачь и грохоты орудий: Так было встарь, так вечно будет впредь Дай погрузиться в белогрудьи И упоенно умереть! Berceuse - колыбельная песня (фр.) 1910. Сентябрь Chanson coquette Над морем сидели они на веранде, Глаза устремив к горизонту. Виконт сомневался в своей виконтессе, Она доверяла виконту. Но пели веселые синие волны И вечера южного влага, И пела душа, танцевавшая в море: "Доверие - высшее благо"... И песнь поднималась легко на веранде, Смущение верилось зонту... Виконт целовал башмачок виконтессы, Она отдавалась виконту! Chanson coquette - Игривая песня (франц.) Chanson Russe Зашалила, загуляла по деревне молодуха. Было в поле, да на воле, было в день Святого духа. Муж-то старый, муж-то хмурый укатил в село под Троицу. Хватит хмелю на неделю, - жди-пожди теперь пропойцу! Это что же? разве гоже от тоски сдыхать молодке? Надо парня, пошикарней, чтоб на зависть в околотке! Зашалила, загуляла! знай, лущит себе подсолнух!.. Ходят груди, точно волны на морях, водою полных. Разжигает, соблазняет молодуха Ваньку-парня, Шум и хохот по деревне, будто бешеная псарня!.. Все старухи взбеленились, расплевались, да - по хатам; Старикам от них влетело и метлою, и ухватом. Всполошились молодухи, всех мужей - мгновенно в избы! А звонарь на колокольне заорал: "Скорее вниз бы!" Поспешил, да так ретиво, что свалился с колокольни... А молодка все гуляла, ветра буйного раздольней! * Chanson Russe - Русская песня (фр.) 1910 Chansonnette Изящная, среднего роста С головкою bronze-oxide, Она - воплощение тоста. Mais non, regardez, regardez! Пикантная, среднего роста, Она - героиня Додэ. Поклонников много, - их до ста. Mais non, regardez, regardez! Но женщина среднего роста Бывает высокой en deux: И надо сознаться, что просто, - Mais non, regardez, regardez! Chansonnette - песенка (фр.) Mais non, regardez, regardez! - но нет, смотрите, смотрите! (фр.) en deux - вдвое, надвое (фр.) 1909. Ноябрь. M-me Sans-Gene Рассказ путешественницы Это было в тропической Мексике, - Где еще не спускался биплан, Где так вкусны пушистые персики, - В белом ранчо у моста лиан. Далеко-далеко, за льяносами, Где цветы ядовитее змей, С индианками плоско-курносыми Повстречалась я в жизни моей. Я гостила у дикого племени, Кругозор был и ярок, и нов, Много-много уж этому времени! Много-много уж этому снов! С жаркой кровью, бурливее кратера, Краснокожий метал бумеранг, И нередко от выстрела скваттера Уносил его стройный мустанг. А бывало пунцовыми ранами Пачкал в ранчо бамбуковый пол... Я кормила индейца бананами, Уважать заставляла свой пол... Задушите меня, зацарапайте, - Предпочтенье отдам дикарю, Потому что любила на Западе И за это себя не корю... Nocturne (Сон лилея...) Сон лилея, лиловеет запад дня. Снова сердце для рассудка западня. Только вспомню о тебе - к тебе влечет. Знаешь мысли ты мои наперечет. И хочу иль не хочу - к тебе без слов Я иду... А запад грустен и лилов. 1908 Nocturno (Навевали смуть былого окарины) Навевали смуть былого окарины Где-то в тихо вечеревшем далеке, — И сирены, водяные балерины, Заводили хороводы на реке. Пропитались все растенья соловьями И гудели, замирая, как струна. А в воде — в реке, в пруде, в озерах, в яме Фонарями разбросалася луна. Засветились на танцующей сирене Водоросли под луной, как светляки. Захотелось белых лилий и сирени, — Но они друг другу странно далеки... 1909 Prelude I Я голоса ее не слышал, И имени ее не знал... ...Она была в злофейном крэпе.. ...В ее глазах грустили степи... Когда она из церкви вышла И вздрогнула — я застонал... Но голоса ее не слышал, Но имени ее не знал. Prelude II Мои стихи - туманный сон. Он оставляет впечатление... Пусть даже мне неясен он, - Он пробуждает вдохновение... О люди, дети мелких смут, Ваш Бог - действительность угрюмая. Пусть сна поэта не поймут, - Его почувствуют, не думая... 1909 А все вместе… Голосок твой — серебристый колокольчик, А глазята — лиловатые прудки… Уст жемчужные улыбки — коротки, И не счесть твоих волос веселых кольчик. Губки? губки — две пушистые малинки, И чело — равнина снежной чистоты. Брови? брови — это в мир чудес тропинки, А все вместе… а все вместе — это ты! 1909. Октябрь А если нет?… А если нет?… А если ты ушла, Чтоб не прийти ко мне на панихиды? Кто даст ответ? Одна лишь ты могла, Но ты полна обиды… А если нет? Какая грусть… Как мраморна печаль… Как высока, свята и вдохновенна! Но пусть, но пусть. Разбитая скрижаль — Осколком драгоценна… Какая грусть! Мыза Ивановна А знаешь край?.. Ты знаешь край, где все обильем дышит? Гр. А.К. Толстой ...А знаешь край, где хижины убоги, Где голод шлет людей на тяжкий грех, Где вечно скорбь, где лица вечно строги, Где отзвучал давно здоровый смех И где ни школ, ни доктора, ни книги, Но где - вино, убийство и... вериги?.. 1907 А мы-то верили! Сомненья не было — а мы-то думали! а мы-то верили!.. — Что человечество почти не движется в пути своем… Как в веке каменном, как при Владимире в Днепровском тереме, Так в эру Вильсона зверье останется всегда зверьем… Война всемирная, — такая жадная, такая подлая Во всеоружии научных методов, — расписка в том, Что от «божественного» современника животным отдало, И дэнди в смокинге — размаскированный — предстал скотом… Кто кинофильмами и бубикопфами, да чарльстонами Наполнил дни свои, кто совершенствует мертвящий газ, О, тот не тронется природой, музыкой, мечтой и стонами, Тот для поэзии — а мы-то верили! — душой угас… 1926 А. К. Толстой Кн. Л. М. Ухтомской Граф Алексей Толстой, чье имя Звучит мне юностью моей И новгородскими сырыми Лесами в густоте ветвей; Чей чудный стих вешне-березов И упоенно-соловьист, И тихий запад бледно-розов; И вечер благостно росист; Он, чьи припевы удалые — Любви и жизни торжество; Чья так пленительна Мария И звонко-майно «Сватовство»; Он, чье лицо так благородно, Красиво, ясно и светло; Чье творчество так плодородно И так роскошно расцвело. Ему слагаю, благодарный, Восторженные двадцать строк: Его напев великодарный — Расцвета моего залог! А. Н. Иванов «Страдание рождает Красоту»: Перестрадав, стал дух его прекрасным. Во всем земном — и тщетном и напрасном — Нельзя считать напрасной лишь мечту. Мечту и мысль. И я глубоко чту Его за то, что мудрое со страстным Он сочетал в себе, оставшись ясным, И попытался оправдать тщету. Я не из тех, кто пышными цветами, Бродя меж полусгнившими крестами, Бездушный разукрашивает труп. И, вслушавщись в его живое слово, Мне радостно почтить его живого, «Фиалочкой» и — озареньем губ. Кишинев. 18 февраля 1934 Авиатор Я песнопевец-авиатор… Моих разбегов льдяный старт — Где веет севера штандарт, А финиш мой — всегда экватор. Победен мой аэроплан, Полет на нем победоносен, Смотри, оставшийся у сосен, Завидуй мне, похить мой план! Куда хочу — туда лечу! Лечу — как над Байкалом буря. Лечу, с орлами каламбуря, — Их ударяя по плечу… Меж изумленных звезд новатор, Лечу без планов и без карт… Я всемогущ, — я авиатор! И цель моя — небес штандарт! Агасферу морей Вижу, капитан "Скитальца-моряка", Вечный странник, Вижу, как твоя направлена рука На "Titanic"... Знаю, капитан немого корабля, Мститель-призрак, Знаю, что со дня, как выгнала земля, Буре близок... Верю, капитан "Голландца-Летуна", Враг боязни, Верю, для тебя пустить корабль до дна - Страстный праздник... Злобный хохот твой грохочет в глубине Окаянно: Все теперь - твое, лежащее на дне Океана... Рыбам отдаешь - зачем трофей тебе?! - Все - для пищи... Руку, капитан, товарищ по судьбе, Мой дружище! 1912 Алтайский гимн О, океана золотая, - Крещенский солнечный восход! Скользит, как вздох Эола, тая По скатогориям Алтая Победоносный лыжеход. Снега, снега, - как беломорье... Восход бестепел. Вдоль полян Метет предутренник с нагорья Пушисто-снежное узорье, А ветер светел и ледян. Осветозарь мои веленья, Мои желанья и пути, Ты, созидающий оленя, Как бодрость упоенной лени, Дающий десять для пяти! Гуди, ледяное безводье! Пылай короною. Январь! Крепи, бурят, свои поводья, А Ты, Эмблема Плодородья, Мои пути осветозарь! Амазонка Я встретил у парка вчера амазонку Под звуки бравурной раздольной мазурки. Как кукольны формы у синей фигурки! - Наглея восторгом, сказал я вдогонку. Она обернулась, она посмотрела, Слегка улыбнулась, раздетая взором, Хлыстом помахала лукавым узором, Мне в сердце вонзила дремучие стрелы: А рыжая лошадь под ней гарцовала, Упрямо топталась на месте кобыла И право не знаю, - казалось ли, было, - В угоду хозяйке, меня баловала... Амулеты Звенели ландыши во мху, Как сребротканный колокольчик, И белки, в шубках на меху, Сгибали хвостики в колечки. О, красота пушистых кольчик! О, белок шустрые сердечки! И было красочно везде В могучий бравый полдень мая; И птички трелили в гнезде, Кричали утки как китайцы, И, хворост радостно ломая, Легко попрыгивали зайцы. Была весна, был май - сам сон! Любилось пламенно, но строго... Был пышнокудр еще Самсон!.. Коляска, тройка и бубенчик... К тебе знакомая дорога... О, май! о, белочка! о, птенчик! Баллада И. Д. У мельницы дряхлой, закутанной в мох Рукою веков престарелых, Где с шумом плотины сливается вздох Осенних ракит пожелтелых, Где пенятся воды при шуме колес, Дробя изумрудные брызги, Где стаи форелей в задумчивый плес Заходят под влажные взвизги Рокочущих, страстных падучих валов, Где дремлет поселок пустынный, — Свидетель пирушек былых и балов, — Дворец приютился старинный. Преданье в безлистную книгу времен Навек занесло свои строки; Но ясную доблесть победных знамен Смущают все чьи-то упреки. Нередко к часовне в полуночный час Бредут привиденья на паперть И стонут, в железные двери стучась, И лица их белы, как скатерть. К кому обращен их столетний упрек И что колыхает их тени? А в залах пирует надменный порок, И плачут в подполье ступени… Баллада 1 Баллад я раньше не писал, Но Ингрид филигранить надо То в изумруды, то в опал, — И вот о ней моя баллада. Какая странная услада — Мечтать о ней, писать о ней… Миррэлия — подобье сада, А я — миррэльский соловей. Дала однажды Ингрид бал. Цвела вечерняя прохлада. Фонтан, как сабли, колебал Сереброструи; винограда Дурман для торжества парада, Легко кружился средь гостей. Я пел, и было сердце радо, Что я — миррэльский соловей. Взнеси, читатель, свой фиал. То, — возрожденная Эллада, И не Элладу ль ты искал В бездревних дебрях Петрограда? Ну что же: вот тебе награда: Дарю тебе край светлых фей. Кто ты, читатель, знать не надо, А я — миррэльский соловей. В моей балладе мало склада, — В ней только трели из ветвей… И ты, быть может, ищешь стада, А я — миррэльский соловей!.. 1916. Август Баллада 2 Десятый день ее корвет Плывет среди полярной сини, И нет все пристани, но нет На корабле ее — уныний. Ах, в поиски какой святыни Она направила свой путь? Ах, грезы о какой богине Сжимают трепетную грудь? Не прозвучал еще ответ, Но неуверенных нет линий В пути руля: сквозь мрак, сквозь свет Плывет корвет под плеск — то линьий, То осетровый, то павлиний Узорный ветер опахнуть Спешит ее. Волшба Эриний Сжимает трепетную грудь. О королева! ты — поэт! Источник ты среди пустыни! Твой чудодейный амулет Хранит тебя средь бурь, средь скиней… На палубе сребреет иней И голубеет он чуть-чуть… Но вот мечты о милом сыне Сжимают трепетную грудь… Забыть бы о ветрах, о мине, Корвет обратно повернуть: Ведь там весна!.. Она, в жасмине, Сжимает трепетную грудь. 1916. Август Баллада 3 Она катается верхом Почти всегда ежевечерне. Ее коня зовут конем Совсем напрасно: он — как серна! И то вздымаясь кордильерно, И то почти прильнув к земле, Он мчит ее неимоверно, И тонет бег коня во мгле. Бывает: Ингрид над прудом В лесу, где ветхая таверна, Коня придержит, и потом Любуется собой венерно В пруде, как в зеркале. Конь мерно И жарко дышит. На скале Дозорит солнце — все ли верно, И тонет солнца ход во мгле. Стэк, оплетенный серебром, На миг взовьется, — вздрогнув нервно, Скакун несется ветерком. И королева камамберно Глумясь над крестиком из Берна, Глаз практикует на орле. Ружье нацелено примерно, — И тонет лет орла во мгле. Душа — прозрачная цистерна. Почило солнце на челе. И все-таки, как то ни скверно, Потонет жизнь ее во мгле. 1916. Август Баллада 4 Эльисса бегает с пажом, Гоняя шарики крокета. О, паж, подстриженный ежом, И ты, о девушка-ракета! Его глаза, глаза кокета, Эльвиссу ищут и хотят: Ведь лето, наливное лето Струит в юнцов любовный яд. Что делать юношам вдвоем, Раз из двоих, из этих — эта И этот налицо, причем У каждого и кровь согрета?… Какого может ждать ответа Восторгов тела пьяный ряд, Когда один намек запрета Струит в юнцов любовный яд. Мигнула молния, и гром Прогрохотал задорно где-то, И лес прикинулся шатром… Они в шатре. Она раздета. Ее рука к дождю воздета. А дождь, как некий водопад, Глуша, что мною недопето, Струит в юнцов любовный яд. Маркизы Инетро карета Свезла промокшую назад, Паж вновь при помощи сонета Струит в нее любовный яд. 1916. Им. Бельск Баллада 5 «Баллада Рэдингской тюрьмы» — Аккорд трагический Оскара. За фейерверком кутерьмы — Она прощение и кара. Подбитое крыло Икара… Обрушившийся Вавилон… Восторг запретов Гримуара… И он все тот же, да не он. Что значат сильные умы И вся окрылось их удара? Не видеть лета средь зимы, Из моря не извлечь пожара, Не нежить зайцу ягуара, Не опрокинуть небосклон. Один ли был? Была ли пара? Но он все тот же, да не он. Свет мира есть частица тьмы И тьмы губительная чара… Зло сулемы! сумы! чумы! Лилит, Годива и Тамара, Ах, кто из вас не угнетен?… Монах надел мундир гусара, И он все тот же, да не он. В Уайльде есть черты Эмара, Уайльд в Эмаре отражен… Так пой же, пой же, Ваальяра, Что он все тот же, да не он! 1916. Август Баллада 6 У Юнии Биантро Совсем левкоевая шейка. Смакует triple sec Couantreu Весь день изысканная миррэлька. Вокруг весна-душистовейка, Просоловьенная луна; Мечта о принце, грезогрейка, И голубая пелена… Как смотрит Юния остро На вешний пир и, точно змейка, На солнце греется пестро, И манит вдаль ее аллейка. Смутить попробуй-ка, посмей-ка! Она весенне-влюблена… Вокруг весна, улыбногрейка И голубая пелена… Ночей весенних серебро, Тумана легкая фланелька И листьев пальмовых перо Грудь нежат ласково и клейко… Весна, природовая швейка, Луг рядит в тогу изо льна… А там, над озером, скамейка И голубая пелена… Служанка, бронзная корейка, В ее мечты вовлечена… И тает в грезах корифейка, Как голубая пелена… 1917. Февраль Баллада 7 Мне ярко грезится река, Как будто вся из малахита… Она прозрачна и легка. Река — мечта! Река — Пахита! В ней отразились облака, Лучсто звезды утонули. Она извивна и узка, — И музыка в прохладном гуле… Эльгрины нежная рука Ведет в страну, что не забыта, По крайней мере здесь, пока… О ты: восторг речного быта! Твоя свобода широка, И пламя есть в твоем разгуле, Есть ненюфары для венка, И музыка в прохладном гуле… Для молодого старика Природа, не родясь, убита… Но для меня, чья мысль тонка, Чье сердце пламени раскрыто, Как хороша, как глубока Мечта о феврале в июле, Цветов душистая тоска И музыка в прохладном гуле… И если вы, спустя века, Балладу эту проглянули, Сказали: «Каждая строка Здесь — музыка в прохладном гуле…» 1917. Февраль Бальмонт (Коростеля владимирских полей) Коростеля владимирских полей Жизнь обрядила пышностью павлиней. Но помнить: нет родней грустянки синей И севера нет ничего милей… Он в юношеской песенке своей, Подернутой в легчайший лунный иней, Очаровательнее был, чем ныне В разгульно-гулкой радуге огней. Он тот поэт, который тусклым людям Лученье дал, сказав: «Как Солнце, будем!» И рифм душистых бросил вороха, Кто всю страну стихийными стихами Поверг к стопам в незримом глазу храме, Воздвигнутом в честь Русского стиха. Барбарисовая поэза Гувернантка — барышня Вносит в кабинет В чашечках фарфоровых Creme d`epine vinette. Чашечки неполные Девственны на вид. В золотой печеннице Английский бисквит. В кабинете общество В девять человек. Окна в сад растворены, В сад, где речи рек. На березах отсветы Неба. О, каприз! — Волны, небо, барышня Цвета «барбарис». И ее сиятельство Навела лорнет На природу, ставшую Creme d`epine vinette. Creme d`epine vinette: - барбарисовый ликер (фр.) Мыза Ивановка. 1914. Июль Бетховен (Из книги "Медальоны") Невоплощаемую воплотив В серебряно-лунящихся сонатах, Ты, одинокий, в непомерных тратах Души, предвечный отыскал мотив. И потому всегда ты будешь жив, Окаменев в вспененностях девятых, Как памятник воистину крылатых, Чей дух - неумысляемый порыв. Создатель Эгмонта и Леоноры, Теперь тебя, свои покинув норы, Готова славить даже Суета, На светоч твой вперив слепые очи, С тобой весь мир. В ответ на эту почесть Твоя презрительная глухота. 1927 Блаженный Гриша Когда проезжает конница Мимо дома с красною крышей, В кухне дрожит иконница, Сколоченная блаженным Гришей: И тогда я его мучаю Насмешкою над дребезжаньем: Убегает. И над гремучею Речкою льет рыданья. И хотя по благочестию Нет равного ему в городе, Он злится, хочет мести, Мгновенно себя очортив. 1912. Март Боа из кризантем Вы прислали с субреткою мне вчера кризантэмы - Бледновато-фиалковые, бледновато-фиалковые... Их головки закудрились, ароматом наталкивая Властелина Миррэлии на кудрявые темы... Я имею намеренье Вам сказать в интродукции, Что цветы мне напомнили о тропическом солнце, О спеленатых женщинах, о янтарном румянце. Но японец аляповат для моей репродукции. А потом мне припомнился - ах, не смейтесь! - констрактор, И боа мне понравилось из маркизных головок... Вы меня понимаете? Я сегодня неловок... О, в поэзах изысканных я строжайший редактор! Не имею намеренья,- в этот раз я намерен, - Вас одеть фиолетово, фиолетово-бархатно. И - прошу Вас утонченно! - прибегите Вы в парк одна, У ольхового домика тихо стукните в двери. Как боа кризантэмное бледно-бледно фиалково! Им Вы крепко затянете мне певучее горло... А наутро восторженно всем поведает Пулково, Что открыли ученые в небе новые перлы... * * * Бывают дни: я ненавижу Свою отчизну - мать свою. Бывают дни: ее нет ближе, Всем существом ее пою. Все, все в ней противоречиво, Двулико, двоедушно в ней, И дева, верящая в диво Надземное,- всего земней. Как снег - миндаль. Миндальны зимы. Гармошка - и колокола. Дни дымчаты. Прозрачны дымы. И вороны,- и сокола. Слом Иверской часовни. Китеж. И ругань - мать, и ласка - мать... А вы-то тщитесь, вы хотите Ширококрайную объять! Я - русский сам, и что я знаю? Я падаю. Я в небо рвусь. Я сам себя не понимаю, А сам я - вылитая Русь! Ночью под 1930-й год В березовом коттэдже На северной форелевой реке Живете вы в березовом коттэдже. Как Богомать великого Корреджи, Вы благостны. В сребристом парике Стряхает пыль с рельефов гобелена Дворецкий ваш. Вы грезите, Мадлена, Со страусовым веером в руке. Ваш хрупкий сын одиннадцати лет Пьет молоко на мраморной террасе; Он в землянике нос себе раскрасил; Как пошло вам! Вы кутаетесь в плэд И, с отвращеньем, хмуря чернобровье, Раздражена, теряя хладнокровье, Вдруг видите брильянтовый браслет, Как бракоцепь, повиснувший на кисти Своей руки: вам скоро... много лет, Вы замужем, вы мать... Вся радость — в прошлом, И будущее кажется вам пошлым... Чего же ждать? Но морфий — или выстрел?.. Спасение — в безумьи! Загорись, Люби меня, дающего былое, Жена и мать! Коли себя иглою, Проснись любить! Смелее в свой каприз! Безгрешен грех — пожатие руки Тому, кто даст и молодость, и негу... Мои следы к тебе одной по снегу На берега форелевой реки! Август 1911 В блесткой тьме В смокингах, в шик опроборенные, великосветские олухи В княжьей гостиной наструнились, лица свои оглупив: Я улыбнулся натянуто, вспомнив сарказмно о порохе. Скуку взорвал неожиданно нео-поэзный мотив. Каждая строчка - пощечина. Голос мой - сплошь издевательство. Рифмы слагаются в кукиши. Кажет язык ассонанс. Я презираю вас пламенно, тусклые Ваши Сиятельства, И, презирая, рассчитываю на мировой резонанс! Блесткая аудитория, блеском ты зло отуманена! Скрыт от тебя, недостойная, будущего горизонт! Тусклые Ваши Сиятельства! Во времена Северянина Следует знать, что за Пушкиным были и Блок, и Бальмонт! 1913 В госпитале Елене Семеновой В незабудковом вуальном платье, С белорозой в блондных волосах, Навещаешь ты в седьмой палате Юношу, побитого в горах... И когда стеклянной галереей Ты идешь, улыбна и легка, Зацветают, весело пестрея, Под ногой цветы половика. Льется в окна ароматный рокот... Ты вздыхаешь с музыкой в лице Птичье пенье,- и смущенный доктор Мнет в руке написанный рецепт... А больной, разматывая марлю, Не умея чувств своих скрывать, Отставляя рюмку с Беникарло, Проклинает скучную кровать... И весенней девушкой омаен, Упоен девической весной, Талию твою слегка сжимая, Хочет жить больной! В гостиннице В большом и неуютном номере провинциальной гостиницы Я лежу в беcсоннице холодноватыми вечерами. Жутко мне, жутко, что сердце скорбью навеки вынется Из своего гнездышка - разбитое стекло в раме... Из ресторана доносится то тихая, грустная музыка - Какая-нибудь затасканная лунная соната, То такая помпезная, - правда, часто кургузая, - - Лилию оскорбляющее полнокровье граната... И слышатся в этой музыке души всех женщин и девушек, Когда-либо в жизни встретившихся и возможных еще в пути. И плачется, беcслезно плачется в номерной тиши кромешной О музыке, о девушках, обо всем, что способно цвести... Симферополь. 1914. Январь В грехе — забвенье Ты — женщина, и этим ты права. Валерий Брюсов Вся радость — в прошлом, в таком далеком и безвозвратном, А в настоящем — благополучье и безнадежность. Устало сердце и смутно жаждет, в огне закатном, Любви и страсти; — его пленяет неосторожность— Устало сердце от узких рамок благополучья, Оно в уныньи, оно в оковах, оно в томленьи... Отчаясь грезить, отчаясь верить, в немом безлучьи, Оно трепещет такою скорбью, все в гипсе лени... А жизнь чарует и соблазняет, и переменой Всего уклада семейных будней влечет куда-то! В смущеньи сердце: оно боится своей изменой Благополучье свое нарушить в часы заката. Ему подвластны и верность другу, и материнство, Оно боится оставить близких, как жалких сирот... Но одиноко его биенье, и нет единства... А жизнь проходит, и склеп холодный, быть может, вырыт... О, сердце! сердце! твое спасенье — в твоем безумьи! Гореть и биться пока ты можешь, — гори и бейся! Греши отважней! — пусть добродетель — уделом мумий: В грехе — забвенье! а там — хоть пуля, а там — хоть рельсы! Ведь ты любимо, больное сердце! ведь ты любимо! Люби ответно! люби приветно! люби бездумно! И будь спокойно: живи, ты — право! сомненья, мимо! Ликуй же, сердце: еще ты юно! И бейся шумно! 1911 В июле В полях созрел ячмень. Он радует меня! Брожу я целый день По волнам ячменя. Смеется мне июль, Кивают мне поля. И облако - как тюль, И солнце жжет, паля. Блуждаю целый день В сухих волнах земли, Пока ночная тень Не омрачит стебли. Спущусь к реке, взгляну На илистый атлас; Взгрустнется ли,- а ну, А ну печаль от глаз. Теперь ли тосковать, Когда поспел ячмень? Я всех расцеловать Хотел бы в этот день! Июль 1909 В кленах раскидистых В этих раскидистых кленах мы наживемся все лето, В этой сиреневой даче мы разузорим уют! Как упоенно юниться! ждать от любви амулета! Верить, что нам в услажденье птицы и листья поют! В этих раскидистых кленах есть водопад вдохновенья. Солнце взаимного чувства, звезды истомы ночной... Слушай, моя дорогая, лирного сердца биенье, Знай, что оно пожелало не разлучаться с тобой! Ты говоришь: я устала... Ты умоляешь: «О, сжалься! Ласки меня истомляют, я от блаженства больна»... Разве же это возможно, если зеленые вальсы В этих раскидистых кленах бурно бравурит Весна?!. Июнь 1912, Веймарн В коляске Эсклармонды Я еду в среброспицной коляске Эсклармонды По липовой аллее, упавшей на курорт, И в солнышках зеленых лучат волособлонды Зло-спецной Эсклармонды шаплетку-фетроторт: Мореет: шинам хрустче. Бездумно и беcцельно. Две раковины девы впитали океан. Он плещется дессертно, - совсем мускат-люнельно, - Струится в мозг и в глазы, по человечьи пьян: Взорвись, как бомба, солнце! Порвитесь, пены блонды! Нет больше океана, умчавшегося в ту, Кто носит имя моря и солнца - Эсклармонды, Кто на земле любезно мне заменил мечту! Екатеринослав.1914. Февраль. В лимузине Она вошла в моторный лимузин, Эскизя страсть в корректном кавалере, И в хрупоте танцующих резин Восстановила голос Кавальери. Кто звал ее на лестнице: "Manon?" И ножки ей в прохладном вестибюле,- Хотя она и бросила: "Mais non!"* - Чьи руки властно мехово обули? Да все же он, пустой, как шантеклер, Проборчатый, офраченный картавец, Желательный для многих кавалер, Использованный многими красавец. О, женщина! Зови его в турне, Бери его, пожалуй, в будуары... Но не води с собою на Массне: "Письмо" Массне... Оно не для гитары!.. * Но нет (франц.).- Ред. Июль 1910 В осенокошенном июле Июль блестяще осенокошен. Ах, он уходит! Держи! Держи! Лежу на шелке зеленом пашен, Вокруг - блондинки, косички ржи. О небо, небо! Твой путь воздушен! О поле, поле! Ты - грезы верфь! Я онебесен! Я онездешен! И бог мне равен, и равен червь! Июль 1911 В очарованье Быть может оттого, что ты не молода, Но как-то трогательно-больно моложава, Быть может, оттого я так хочу всегда С тобою вместе быть; когда, смеясь лукаво, Раскроешь широко влекущие глаза И бледное лицо подставишь под лобзанья, Я чувствую, что ты вся - нега, вся - гроза, Вся - молодость, вся - страсть; и чувства без названья Сжимают сердце мне пленительной тоской, И потерять тебя - боязнь моя безмерна... И ты, меня поняв, в тревоге головой Прекрасною своей вдруг поникаешь нервно,- И вот другая ты: вся - осень, вся - покой... Июнь 1912 В парке плакала девочка Всеволоду Светланову В парке плакала девочка: "Посмотри-ка ты, папочка, У хорошенькой ласточки переломлена лапочка - Я возьму птицу бедную и в платочек укутаю..." И отец призадумался, потрясённый минутою, И простил все грядущие и капризы, и шалости Милой маленькой дочери, зарыдавшей от жалости. 1910 В предгрозье Этюд Захрустели пухлые кайзэрки, Задымился ароматный чай, И княжна улыбкою грезэрки Подарила графа невзначай. Золотая легкая соломка Заструила в грезы алькермес. Оттого, что говорили громко, Колыхался в сердце траур месс. Пряное душистое предгрозье Задыхало груди. У реки, Погрузясь в бездумье и безгрезье. Удили форелей старики. Ненавистник дождевых истерик - Вздрагивал и нервничал дубок. Я пошел проветриться на берег, И меня кололо в левый бок. Детонировал бесслухий тенор - На соседней даче лейтенант, Вспыливал нахохлившийся кенар - Божиею милостью талант. Небеса растерянно ослепли, Ветер зашарахался в листве, Дождевые капли хлестко крепли, - И душа заныла о родстве... Было жаль, что плачет сердце чье-то, Безотчетно к милому влекло. Я пошел, не дав себе отчета, Постучать в балконное стекло. Я один, - что может быть противней! Мне любовь, любовь ее нужна! А княжна рыдала перед ливнем, И звала, звала меня княжна! Молниями ярко озаряем, Домик погрузил меня в уют. Мы сердца друг другу поверяем, И они так грезово поют. Снова - чай, хрустящие кайзэрки. И цветы, и фрукты, и ликер, И княжны, лазоревой грезэрки, И любовь, и ласковый укор... В ресторане Граалю Арельскому. Воробьи на дорожке шустрятся. Зеленеют кудри кротекуса. Привезли из Остэндэ устрицы И стерлядей из Череповца. - Послушайте, вы, с салфеткою, Накройте мне стол под липою; И еще я вам посоветую Не стоять каменной глыбою, А угостить меня рыбою, Артишоками и спаржей. Вы поняли? - "Помилуйте, даже Очень И буду точен". 1911. Май В шалэ березовом Поэметта В шалэ березовом, совсем игрушечном и комфортабельном, У зеркалозера, в лесу одебренном, в июне севера, Убила девушка, в смущеньи ревности, ударом сабельным Слепого юношу, в чье ослепление так слепо верила. Травой олуненной придя из ельника с охапкой хвороста, В шалэ березовом над Белолилией застала юного, Лицо склонившего к цветку молочному в порыве горести, Тепло шептавшего слова признания в тоске июневой... У лесоозера, в шалэ березовом, — березозебренном, — Над мертвой лилией, над трупом юноши, самоуверенно, Плескалась девушка рыданья хохотом темно-серебряным... — И было гибельно. — И было тундрово. — И было северно. 1910 Валентина Валентина, сколько счастья! Валентина, сколько жути! Сколько чары! Валентина, отчего же ты грустишь? Это было на концерте в медицинском институте, Ты сидела в вестибюле за продажею афиш. Выскочив из ландолета, девушками окруженный, Я стремился на эстраду, но, меня остановив, Предложила мне программу, и, тобой завороженный, На мгновенье задержался, созерцая твой извив. Ты зашла ко мне в антракте (не зови его пробелом) С тайной розой, с красной грезой, с бирюзовою грозой Глаз восторженных и наглых. Ты была в простом и белом, Говорила очень быстро и казалась стрекозой. Этот день!.. С него - начало. Телефоны и открытки. К начинаньям поэтессы я был очень милосерд, И когда уже ты стала кандидаткой в фаворитки, Ты меня сопровождала ежедневно на концерт А потом... Купе. Деревня. Много снега, леса. Святки. Замороженные ночи и крещенская луна. Домик. Нежно и уютно. Упоенье без оглядки. Валентина безрассудна! Валентина влюблена! Все прошло, как все проходит. И простились мы неловко: Я "обманщик", ты сердита, то есть просто трафарет, Валентина, плутоглазка! остроумная чертовка! Ты чаруйную поэму превратила в жалкий бред! Вариация (Весна - и гул...) Весна - и гул, и блеск, и аромат... Зачем мороз снежинки посыпает? Наряд весны нежданной стужей смят, А сад еще весной благоухает!.. Но солнце вновь дробит лучистый звон И лед в лучах певучих растопляет - Опять весна взошла на пышный трон, И снова сад весной благоухает! Ноябрь 1908 Вернуть любовь ...То ненависть пытается любить Или любовь хотела б ненавидеть? Минувшее я жажду возвратить, Но, возвратив, боюсь его обидеть, Боюсь его возвратом оскорбить. Святыни нет для сердца святотатца, Как доброты у смерти... Заклеймен Я совестью, и мне ли зла бояться, Поправшему любви своей закон! Но грешники - безгрешны покаяньем, Вернуть любовь - прощение вернуть. Но как боюсь я сердце обмануть Своим туманно-призрачным желаньем: Не месть ли то? Не зависть ли? Сгубить Себя легко и свет небес не видеть... Что ж это: зло старается любить, Или любовь мечтает ненавидеть?.. 23 сентября 1908 Весенний день Дорогому К. М. Фофанову Весенний день горяч и золот,- Весь город солнцем ослеплен! Я снова - я: я снова молод! Я снова весел и влюблен! Душа поет и рвется в поле, Я всех чужих зову на "ты"... Какой простор! Какая воля! Какие песни и цветы! Скорей бы - в бричке по ухабам! Скорей бы - в юные луга! Смотреть в лицо румяным бабам, Как друга, целовать врага! Шумите, вешние дубравы! Расти, трава! Цвети, сирень! Виновных нет: все люди правы В такой благословенный день! Апрель 1911 Весенняя яблоня (Акварель) Перу И. И. Ясинского посвящаю Весенней яблони, в нетающем снегу, Без содрогания я видеть не могу: Горбатой девушкой - прекрасной, но немой - Трепещет дерево, туманя гений мой... Как будто в зеркало, смотрясь в широкий плес, Она старается смахнуть росинки слез И ужасается, и стонет, как арба, Вняв отражению зловещего горба. Когда на озеро слетает сон стальной, Бываю с яблоней, как с девушкой больной, И, полный нежности и ласковой тоски, Благоуханные целую лепестки. Тогда доверчиво, не сдерживая слез, Она касается слегка моих волос, Потом берет меня в ветвистое кольцо,- И я целую ей цветущее лицо. 1910 Весна Вечер спал, а Ночь на сене Уж расчесывала кудри. Одуванчики, все в пудре, Помышляли об измене. Шел я к Ночи,— Ночь навстречу. Повстречалися без речи. — Поцелуй...— Я не перечу... И — опять до новой встречи. Шел я дальше. Незнакомка Улыбнулася с поляны, Руки гнулись, как лианы, И она смеялась громко. Вместо глаз синели воды Обольстительного юга, Голос страстный пел, как вьюга, А вкруг шеи хороводы. Заводили гиацинты С незабудками с канавок... Я имел к миражам навык, Знал мечтаний лабиринты.— И пускай, кто хочет, трусит, Но не мне такая доля. И сказал я: «Дева с поля, Кто же имя девы вкусит?» Уже, уже нить лесная, Комаров порхают флоты... Тут ее спросил я: «Кто ты?» И прозвякала: Весна — я! Воздушная яхта Ивану Лукашу Я вскочила в Стокгольме на летучую яхту, На крылатую яхту из березы карельской. Капитан, мой любовник, встал с улыбкой на вахту, — Закружился пропеллер белой ночью апрельской. Опираясь на румпель, напевая из Грига, Обещал он мне страны, где в цвету абрикосы, Мы надменно следили эволюции брига, Я раскрыла, как парус, бронзоватые косы. Приставали к Венере, приставали к Сатурну, Два часа пробродили по ледяной луне мы. Там в саду урны с негой; принесли мне в сад урну. На луне все любезны, потому что все немы. Все миры облетели, все романсы пропели, Рады были с визитом к самому Палладину... А когда увидали, что поломан пропеллер, Наша яхта спустилась на плавучую льдину... Возрождение Величье мира — в самом малом. Величье песни — в простоте. Душа того не понимала, Нераспятая на кресте. Теперь же, после муки крестной, Очищенная, возродясь, Она с мелодией небесной Вдруг обрела живую связь. Освободясь от исхищрений Когтистой моды, ожил стих — Питомец чистых вдохновений И вешних радостей живых. И вот потек он ручейково, Он бьет струей поверх запруд, И нет нигде такой оковы: Зальдить ручей — мой вольный труд! 1918 Врубелю Так тихо-долго шла жизнь на убыль В душе, исканьем обворованной... Так странно-тихо растаял Врубель, Так безнадежно очарованный... Ему фиалки струили дымки Лица, трагически безликого... Душа впитала все невидимки, Дрожа в преддверии великого... Но дерзновенье слепило кисти, А кисть дразнила дерзновенное... Он тихо таял,- он золотистей Пылал душою вдохновенною... Цветов побольше на крышку гроба: В гробу - венчанье!.. Отныне оба - Мечта и кисть - в немой гармонии, Как лейтмотив больной симфонии. Апрель 1910 Все они говорят об одном С. В. Рахманинову Соловьи монастырского сада, Как и все на земле соловьи, Говорят, что одна есть отрада И что эта отрада - в любви... И цветы монастырского луга С лаской, свойственной только цветам, Говорят, что одна есть заслуга: Прикоснуться к любимым устам... Монастырского леса озера, Переполненные голубым, Говорят: нет лазурнее взора, Как у тех, кто влюблен и любим... 1927 Все по-старому "Всё по-старому...- сказала нежно. Всё по-старому..." Но смотрел я в очи безнадежно - Всё по-старому... Улыбалась, мягко целовала - Всё по-старому... Но чего-то все недоставало - Всё по-старому!.. Июль 1909 Выйди в сад Выйди в сад... Как погода ясна! Как застенчиво август увял! Распустила коралл бузина, И янтарный боярышник - вял... Эта ягода - яблочко-гном... Как кудрявый кротекус красив. Скоро осень окутает сном Теплый садик, дождем оросив. А пока еще - зелень вокруг И вверху безмятежная синь; И у клена причудливых рук - Много сходного с лапой гусынь. Как оливковы листики груш! Как призывно плоды их висят! Выйди в сад и чуть-чуть поразрушь,- Это осень простит... Выйди в сад. Август 1909 Гатчинская мельница Неумолчный шум плотины; Пена с зеленью в отливе; Камни - в ласке теплой тины; Ива, жмущаяся к иве; Государя домик низкий - Пункт во дни его охоты - Спит у быстрой речки близкой, Мрачно хмурясь отчего-то; Историческое зданье Над рекой стоит убого; Зданье знатно по преданью, Стариною зданье строго. Спеет в холоде кротекус - Диссонанс унынья фону; Добродушно смотрит Термос, Встав на ржавую колонну. Не в сверкающем чертоге Он поставлен,- у плотины На проселочной дороге, Встарь, во дни Екатерины; Вея прошлым, бюст чугунный Выделяется в ракитах; Он причудлив ночью лунной В ветвях, инеем повитых. В старой мельнице колеса Воду пенят равнодушно. Здесь рождаются вопросы, В голове теснятся дружно. Здесь, где всё так элегично, Так пустынно, одичало, Мысль с природой гармонична, И для отдыха - причалы; Здесь, где веяньем культуры Не всколышены ракиты, Где избушки дремлют, хмуры, Здесь идеи не убиты. Приходи, усталый духом Брат, изверившийся в счастье, И лови здесь чутким слухом В шуме вод слова участья; Приходи, ослабший верой В солнце, в утренние зори, Приходи и вникни в серый Колорит - целитель горя. Исцелишься от кручины, Наберешься сил счастливых Под глубокий шум плотины, Под напевы ив тоскливых. 1907 Гатчинский весенний день Тридцатый год в лицо мне веет Веселый, светлый майский день. Тридцатый раз сиреневеет В саду душистая сирень. «Сирень» и «день» — нет рифм банальней! Милей и слаще нет зато! Кто знает рифмы музыкальней И вдохновенней — знает кто?! «Сирень» и «день»! Как опьяненно Звучите вы в душе моей! Как я на мир смотрю влюбленно, Пьян сном сиреневых кистей! Пока я жив, пока я молод, Я буду вечно петь сирень! Весенний день горяч и золот,— Виновных нет в весенний день! 31 мая 1917, Гатчина Гений Лохвицкой Я Лохвицкую ставлю выше всех: И Байрона, и Пушкина, и Данта. Я сам блещу в лучах ее таланта, Победно обезгрешившего Грех: Познав ее, познал, что нет ни зла, Нет ни добра,— есть два противоречья, Две силы, всех влекущие для встречи, И обе — свет, душа познать могла. О, Бог и Черт! Из вас ведь каждый прав! Вы — символы предмирного контраста! И счастлив тот, о ком заботясь часто, Вселяется в него, других поправ. И в ком вас одинаково, тот благ: Тот знает страсть, блаженство и страданья, Тот любит жизнь, со смертью ждет свиданья, И тот велик, как чародей, как маг! И грех, и добродетель — красота, Когда их воспринять благоговейно. Так Лохвицкая просто, беззатейно Открыла двух богов и два креста. Июль 1912, Веймарн Гимн российской республики Свобода! Свобода! Свобода! Свобода везде и во всем! Свобода на благо народа! Да радуемся! да живем! Мы русские республиканцы,— Отсталым народам пример! Пусть флагов пылают румянцы! Сверкает в руках револьвер! Победа! Победа! Победа! Над каждым в России царем! Победа — расплата за деда! Да радуемся, да живем! Столетья царями теснимы, Прозрели в предвешние дни: Во имя России любимой Царь свергнут — и вот мы одни! Труд, равенство, мир и свобода, И песня, и кисть со стихом — Отныне для счастья народа! Да радуемся! да живем! 1917, Гатчина-Петроград Горный салют Та-ра-ра-ррах! Та-ра-ра-ррах! Нас встретила гроза в горах. Смеялся молний Аметист Под ливня звон, под ветра свист. И с каждым километром тьма Теплела, точно тон письма Теплеет с каждою строкой, — Письма к тому, кто будет твой. Неудивительно: я вез В край мандаринов и мимоз Рябины с вереском привет, — Привет от тех, кого здесь нет… Я вез — и бережно вполне — Адриатической волне Привет от Балтики седой, — Я этой вез привет от той. Я Север пел, — не пел я Юг. Но я поэт, природы друг, И потому салют в горах: Та-ра-ра-ррах! Та-ра-ра-ррах! Городская осень Как элегантна осень в городе, Где в ратуше дух моды внедрен! Куда вы только ни посмотрите - Везде на клумбах рододендрон... Как лоско матовы и дымчаты Пласты смолового асфальта, И как корректно-переливчаты Слова констэблевого альта! Маркизы, древья улиц стриженных, Блестят кокетливо и ало; В лиловом инее - их, выжженных Улыбкой солнца, тишь спаяла. Надменен вылощенный памятник (И глуповат! - прибавлю в скобках...) Из пыли летней вынут громотник Рукой детей, от лени робких. А в лиловеющие сумерки, - Торцами вздорного проспекта, - Зевают в фаэтонах грумики, Окукленные для эффекта... Костюм кокоток так аляповат... Картавый смех под блесткий веер... И фантазер на пунце Запада Зовет в страну своих феерий!.. Град ДАРЮ Дорину-Николаеву Качнуло небо гневом грома, Метнулась молния — и град В воде запрыгал у парома, Как серебристый виноград. Вспорхнула искорка мгновенья, Когда июль дохнул зимой — Для новых дум, для вдохновенья, Для невозможности самой... И поднял я бокал высоко,— Блеснули мысли для наград... Я пил вино, и в грезах сока В моем бокале таял град. Мыза Ивановка Грандиоз Грааль-Арельскому. Все наслажденья и все эксцессы, Все звезды мира и все планеты Жемчужу гордо в свои сонеты, - Мои сонеты - колье принцессы! Я надеваю под взрыв оркестра, Колье сонетов (размах измерьте!) Да, надеваю рукой маэстро На шею Девы. Она - Беcсмертье! Она вне мира, она без почвы, Без окончанья и без начала: Ничто святое ее зачало: Кто усомнится - уйдите прочь вы! Она безместна и повсеместна, Она невинна и сладкогрешна, Да, сладкогрешна, как будто бездна, И точно бездна - она безбрежна. Под барабаны, под кастаньеты, Все содроганья и все эксцессы Жемчужу гордо в колье принцессы, Не знавшей почвы любой планеты. 1910, Июнь Грациоза Дмитрию Крючкову. Я нежно хотел бы уснуть, Уснуть, - не проснуться... Далеко-далеко уйти, Уйти, - не вернуться... Хотел бы ее целовать, Почти не целуя: Словами, ведь, грубо сказать, Как тонко люблю я... Ни страсти хочу, ни огня, И боли слиянья, Чтоб телом к ней в тело войти, Войти без страданья... Хочу я не тела ее, Но лишь через тело Прочувствовать душу могу Всецело... 1911. Октябрь. Гурманка Сонет Ты ласточек рисуешь на меню, Взбивая сливки к тертому каштану. За это я тебе не изменю И никогда любить не перестану. Все жирное, что угрожает стану, В загоне у тебя. Я не виню, Что петуха ты знаешь по Ростану И вовсе ты не знаешь про свинью. Зато когда твой фаворит - арабчик Подаст с икрою паюсною рябчик, Кувшин Шабли и стерлядь из Шексны. Пикантно сжав утонченные ноздри, Ты вздрогнешь так, что улыбнутся сестры, Приняв ту дрожь за веянье весны... Гюи де-Мопассан Сонет Трагичный юморист, юмористичный трагик, Лукавый гуманист, гуманный ловелас, На Францию смотря прищуром зорким глаз, Он тек по ней, как ключ — в одебренном овраге. Входил ли в форт Beaumonde, пред ним спускались флаги, Спускался ли в Разврат — дышал как водолаз, Смотрел, шутил, вздыхал и после вел рассказ Словами между букв, пером не по бумаге. Маркиза ль, нищая, кокотка ль, буржуа, — Но женщина его пленительно свежа, Незримой, изнутри, лазорыо осиянна... Художник-ювелир сердец и тела дам, Садовник девьих грез, он зрил в шантане храм, И в этом — творчество Гюи де-Мопассана. 1912 Десять лет Десять лет - грустных лет!- как заброшен в приморскую глушь я. Труп за трупом духовно родных. Да и сам полутруп. Десять лет - страшных лет!- удушающего равнодушья Белой, красной - и розовой - русских общественных групп. Десять лет! - тяжких лет!- обескрыливающих лишений, Унижений щемящей и мозг шеломящей нужды. Десять лет - грозных лет!- сатирических строф по мишени, Человеческой бесчеловечной и вечной вражды. Десять лет - странных лет!- отреченья от многих привычек, На теперешний взгляд - мудро-трезвый,- ненужно дурных... Но зато столько ж лет рыб, озер, перелесков и птичек. И встречанья у моря ни с чем не сравнимой весны! Но зато столько ж лет, лет невинных, как яблоней белых Неземные цветы, вырастающие на земле, И стихов из души, как природа свободных и смелых, И прощенья в глазах, что в слезах, и - любви на челе! 1927 Диссо-рондо Ожили снова желанья: Воспоминаний папирус Снова ветреет, как парус, И в бирюзе умиленья Призрак слияния вырос. Блекло-сафировый ирис Вяло поет новолунье, Льется душа снова через, - Снова желанья. Мысли, как сон, испарились В прямости жизненных линий; Долго со Злом мы боролись, Отдых найдем в Аполлоне. Снова сердца разгорелись, Снова желанья! 1911, Февраль Диссона Георгию Иванову В желтой гостиной, из серого клена, с обивкою шелковой, Ваше сиятельство любит по вторникам томный журфикс. В дамской венгерке комичного цвета, коричнево-белковой, Вы предлагаете тонкому обществу ирисный кэкс, Нежно вдыхая сигары эрцгерцога абрис фиалковый... Ваше сиятельство к тридцатилетнему - модному - возрасту Тело имеете универсальное... как барельеф... Душу душистую, тщательно скрытую в шелковом шелесте, Очень удобную для проституток и для королев... Впрочем, простите мне, Ваше сиятельство, алые шалости... Вашим супругом, послом в Арлекинии, ярко правительство: Ум и талант дипломата суть высшие качества... Но для меня, для безумца, его аристотельство, Как и поэзы мои для него,- лишь чудачество... Самое ж лучшее в нем, это - Ваше сиятельство! 1912 Душистый горошек Сказка Прост и ласков, как помыслы крошек, У колонок веранды и тумб Распускался душистый горошек На взлелеянной пажити клумб. И нечаянно или нарочно, Но влюбился он в мрамор немой, Точно был очарован он, точно Одурачен любовью самой! Но напрасно с зарей розовел он, Обвивая бесчувственный стан: Не для счастия камень был сделан, И любить не умел истукан. Наступали осенние стужи, Угасал ароматный горох; И смотрелся в зеркальные лужи Грубый мрамор, закутанный в мох. - Мох идет мне,- подумал он важно: Но зачем я цветами обвит? - Услыхал это вихрь и отважно Порешил изменить его вид. Взял он в свиту песчинки с дорожек И шутливо на старца напал, - И опал разноцветный горошек, Алым снегом мечтаний опал!.. Евгения Это имя мне было знакомо - Чуть истлевшее пряное имя, И в щекочущем чувственность дыме Сердце было к блаженству влекомо. Как волна - броненосцу за пену, Как за плен - бег свободный потока, Это имя мне мстило жестоко За забвенье, позор, за измену: Месть швырнула в лицо мне два кома, Кома грязи - разврат и бескрылье. Я кончаюсь в неясном усилье: Это имя мне жутко-знакомо!.. Ее питомцы Она кормила зимних птичек, Бросая крошки из окна. От их весёлых перекличек Смеялась радостно она. Когда ж она бежала в школу, Питомцы, слыша снега хруст, Ватагой шумной и весёлой Неслись за ней с куста на куст! Декабрь 1923 Ее телеграмма Сегодня не приду; когда приду — не знаю... Ее телеграмма «Сегодня не приду; когда приду — не знаю...» Я радуюсь весне, сирени, солнцу, маю! Я радуюсь тому, что вновь растет трава! «Подайте мой мотор. Шоффэр, на Острова!» Пускай меня к тебе влечет неудержимо, Мне хочется забыть, что я тобой любима, Чтоб чувствовать острей весенний этот день, Чтоб слаже тосковать... «В сирень, шоффэр, в сирень!» Я так тебя люблю, что быть с тобою вместе Порой мне тяжело: ты мне, своей невесте, Так много счастья дал, собой меня впитав, Что отдых от тебя среди цветов и трав... Пощады мне, молю! Я требую пощады! Я видеть не могу тебя, и мне не надо... «Нельзя ли по морю, шоффэр?.. А на звезду?..» Чтоб только как-нибудь: «Сегодня не приду...» Июнь 1914 Жуткая поэза О, нестерпимо-больные места, Где женщины, утерянные мною, Навек во всем: в дрожании листа, В порыве травном к солнечному зною, В брусничных и осиновых лесах, Во всхлипах мха - их жалобные плачи: Как скорбно там скрипенье колеса! Как трогательно блеянье телячье! На севере и рощи, и луга, И лады душ, и пьяненькие сельца - Однообразны только для пришельца: Для северян несхожесть их легка. Когда-нибудь я встречу - это так! - В таком лесу унылую старуху, И к моему она приблизит уху Лукавый рот. Потом за четвертак Раcскажет мне пророчная шарманка И их судьбе, всех жертв моих. Потом Я лес приму, как свой последний дом: Ты - смерть моя, случайная цыганка! Одесса,1914. Февраль Завет Не убивайте голубей. Мирра Лохвицкая Целуйте искренней уста — Для вас раскрытые бутоны, Чтоб их не иссушили стоны, Чтоб не поблекла красота! С мечтой о благости Мадонны Целуйте искренней уста! Прощайте пламенней врагов, Вам причинивших горечь муки, Сковавших холодом разлуки, Топящих в зле без берегов. Дружней протягивайте руки, Прощайте пламенней врагов, Страдайте стойче и святей, Познав величие страданья. Да не смутят твои рыданья Покоя светлого детей! Своим потомкам в назиданье Страдайте стойче и святей! Любите глубже и верней — Как любят вас, не рассуждая, Своим порывом побуждая Гнать сонмы мертвенных теней... Бессмертен, кто любил, страдая, Любите глубже и верней! Сентябрь 1909 Запад погас... Запад Погас... Роса Поддалась... Тихо В полях... Ива – Голяк... Ветрится Куст... Зебрится Хруст... Ломок Ледок... Громок Гудок... Во мгле Полотно И склепа Пятно... Октябрь 1910 Запевка О России петь - что стремиться в храм По лесным горам, полевым коврам... О России петь - что весну встречать, Что невесту ждать, что утешить мать... О России петь - что тоску забыть, Что Любовь любить, что бессмертным быть! 1925 Зарею жизни Зарею жизни я светом грезил, Всемирным счастьем и вечным днем! Я был так пылок, так смел, так весел, Глаза горели мои огнем. Мир рисовался - прекрасен, дивен. Прожить, казалось, я мог шутя... Зарею жизни я был наивен, Зарею жизни я был дитя! Закатом жизни порывы стихли, Иссякли силы и жар погас. Мне жаль сердечно, не знаю - их ли, Погибшей грезы ль, но - близок час. Он, ироничный, пробьет бесстрастно, Я улетучусь, тоской объят... Зарею жизни - всё в жизни ясно! Закатом жизни - всему закат! 1907 Звезда и дева Вот и звезда золотая Вышла на небо сиять. Звёздочка верно не знает, Что ей недолго блистать. Так же и девица красна: Выйдет на волю гулять, Вдруг молодец подъезжает, — И воли её не видать. Петербург. 1896 Звезды Бессонной ночью с шампанским чаши Мы поднимали и пели тосты За жизни счастье, за счастье наше. Сияли звезды. Вино шипело, вино играло. Пылали взоры и были жарки. "Идеи наши,- ты вдруг сказала,- Как звезды - ярки!" Полились слезы, восторга слезы... Минуты счастья! Я вижу вас ли? Запело утро. Сверкнули грезы. А звезды... гасли. 1907 * * * Звезды — это грезы ангелов подлунных, А цветы земные — это слезы их. А мечты поэта — нимфы на бурунах, А ручей меж лилий— вот поэта стих. Земля и Солнце Вселенская поэма Земля любит Солнце за то, Что Солнце горит и смеется. А Солнце за то любит Землю, Что плачет и мерзнет она. Не сблизиться им никогда, Они и далеки, и близки; Пока не остынет светило, Живет и страдает Земля. Хотя у них общего нет, Не могут прожить друг без друга: Земля для того и живет ведь, Чтоб только на Солнце смотреть. Оно для нее - идеал, Любимая, вечная греза; А Солнце живет для того лишь, Чтоб Землю холодную греть. Они неизменны в любви, И, если не видятся долго, Виною - нелепые тучи, Которые их разлучают, - Разлука рождает тоску, И Солнце томится и страждет, И жаждет скорее свиданья С далекой, но милой Землей. Влюбленные видятся днем, Встречаясь всегда на рассвете; Но к часу вечернему Солнце Улыбно уходит домой. А если б оно не ушло В урочное время - от жара Земля бы блаженно зачахла, И было б виновно оно. А если б оно не ушло Три дня и три долгие ночи, Земля бы сама запылала И ярче, чем Солнце само! Тогда бы погибла любовь! - Когда бы увидело Солнце, Что больше Земля не тоскует... Пускай бы погибла любовь! Тогда бы погибла мечта! - Когда бы увидело Солнце Веселой и радостной Землю... Пускай бы погибла мечта! В своей всепобедной любви Светило готово на жертву - Отдать и сиянье, и пламя Для блага, для счастья Земли. Не хочет, боится Земля Сравняться с прекрасным светилом: Кому же тогда ей молиться? Кого же тогда ей любить? Страданье - природы закон... Нет равной любви на планете... - Тебя я люблю за бессилье, Ты любишь за силу меня! Зизи Постигнуть сердцем все возможно Непостижимое уму. К. Фофанов Бесшумно шло моторное ландо По «островам» к зеленому «пуанту». И взор Зизи, певучее рондо, Скользя в лорнет, томил колени франту... Хрустит от шин заносчиво шоссе, И воздух полн весеннего удушья, В ее душе — осколки строф Мюссэ, А на лице — обидное бездушье. Зизи, Зизи! Тебе себя не жаль? Не жаль себя, бутончатой и кроткой? Иль, может быть, цела души скрижаль, И лилия не может быть кокоткой? Останови мотор! сними манто И шелк белья, бесчестья паутину, Разбей колье и, выйдя из ландо, Смой наготой муаровую тину! Что до того, что скажет Пустота Под шляпками, цилиндрами и кэпи! Что до того! — такая нагота Великолепней всех великолепий! Февраль 1910 Зовущаяся грустью Как женщина пожившая, но все же Пленительная в устали своей, Из алых листьев клена взбила ложе Та, кто зовется Грустью у людей... И прилегла — и грешно, и лукаво Печалью страсти гаснущей влеча. Необходим душе моей — как слава! — Изгиб ее осеннего плеча... Петь о весне смолкаем мы с годами: Чем ближе к старости, тем все ясней, Что сердцу ближе весен с их садами Несытая пустынность осеней... 1926 И будет вскоре... И будет вскоре весенний день, И мы поедем домой, в Россию... Ты шляпу шелковую надень: Ты в ней особенно красива... И будет праздник... большой, большой, Каких и не было, пожалуй, С тех пор, как создан весь шар земной, Такой смешной и обветшалый... И ты прошепчешь: "Мы не во сне?.." Тебя со смехом ущипну я И зарыдаю, молясь весне И землю русскую целуя! 1925 И рыжик, и ландыш, и слива 1 Природа всегда молчалива, Ее красота в немоте. И рыжик, и ландыш, и слива Безмолвно стремятся к мечте. Их губят то птицы, то черви, То люди их губят; но злак Лазурит спокойствие в нерве, Не зная словесных клоак. Как жили бы люди красиво, Какой бы светились мечтой, Когда бы (скажу для курсива): Их Бог одарил немотой. Безмолвие только — стыдливо, Стыдливость близка Красоте. Природа всегда молчалива, И счастье ее — в немоте. 2 Постой... Что чирикает чижик, Летящий над зрелым овсом? — — И слива, и ландыш, и рыжик Всегда, и везде, и во всем: И в осах, и в синих стрекозах, И в реках, и в травах, и в пнях, И в сочно пасущихся козах, И в борзо-бегущих конях, И в зареве грядковых ягод, И в нимфах заклятых прудов, И в палитре сияющих радуг, И в дымных домах городов... Природа всегда бессловесна, И звуки ее — не слова. Деревьям, поверь; неизвестно — Чем грезит и дышит трава... Мечтанья алеющих ягод Неясны пчеле и грибам. Мгновенье им кажется за год; Все в мире приходит к гробам. 3 Я слышу, над зарослью речек, Где ночь — бирюзы голубей, Как внемлет ажурный кузнечик Словам голубых голубей: «И рыжик, и слива, и ландыш Безмолвно стремятся к мечте. Им миг ослепительный дан лишь, Проходит их жизнь в немоте. Но слушай! В природе есть громы, И бури, и штормы, и дождь. Вторгаются вихри в хоромы Спокойно мечтающих рощ, И губят, и душат былинки, Листву, насекомых, цветы, Срывая с цветов пелеринки,— Но мы беззаботны, как ты. Мы все, будет время, погибнем,— Закон изменения форм. Пусть гимну ответствует гимном Нам злом угрожающий шторм. Она справедлива — стихия,— Умрет, что должно умереть. Налеты ее огневые Повсюду: и в прошлом, и впредь. Восславим грозовые вихри: Миры освежает гроза. И если б стихии затихли, Бог, в горе, закрыл бы глаза. Но помни: Бессмертное — живо! Стремись к величавой мечте! Величье всегда молчаливо И сила его — в немоте!» 1911, Дылицы * * * И ты шел с женщиной - не отрекись. Я все заметила - не говори. Блондинка. Хрупкая. Ее костюм был черный. Английский. На голове - Сквозная фетэрка. В левкоях вся. И в померанцевых лучах зари. Вы шли печальные. Как я. Как я! Журчали ландыши в сырой траве. Не испугалась я, - я поняла: она мгновенье, а вечность - я. И улыбнулась я под плач цветов, такая светлая. Избыток сил В душе почувствовав, я скрылась вглубь. Весь вечер пела я. Была - дитя, Да, ты шел с женщиной. И только ей ты неумышленно взор ослезил. Из области чудесного Телеграмма: Белград. Университет. Северянину. "Гению Севера един поздрав са юга". Остров Корчула на Адриатике (Ядран). В громадном зале университета, Наполненном балканскою толпой, Пришедшей слушать русского поэта, Я вел концерт, душе воскликнув: "Пой!" Петь рождена, душа моя запела, И целый зал заполнила душа. И стало всем крылато, стало бело, И музыка была у всех в ушах. И думал я: "О, если я утешу И восхищу кого-нибудь, я прав!" В антракте сторож подал мне депешу - От неизвестной женщины "поздрав". И сидя в лекторской, в истоме терпкой, И говоря то с этим, то с другим, Я полон был восторженною сербкой С таким коротким именем тугим. ...Два года миновало. Север. Ельник. Иное все: природа, люди, свет. И вот опять, в Рождественский сочельник, Я получаю от нее привет. Уж я не тот. Все глубже в сердце рана. Уж чаще все впадаю я в хандру. О, женщина с далекого Ядрана - Неповстречавшийся мне в жизни друг! Ночь под Рождество, 1932, Тойла Издевательство Как блекло ткал лиловый колокольчик Линялую от луни звукоткань! Над ним лунел вуалевый эольчик И, камешки кидая в воду: "кань", Чуть шепотал устами, как коральчик: Он был оно: ни девочка, ни мальчик. На озере дрожал электробот. Все слушали поэта - экстазера И в луносне тонули от забот. Но призраками Серого Мизэра Шарахнулся пугающий набат, - И в отблесках пылающего замка Умолк поэт, как жалкий акробат: - Царица Жизнь воспитана, как хамка! 1911, Март Интродукция Я - соловей: я без тенденций И без особой глубины... Но будь то старцы иль младенцы,- Поймут меня, певца весны. Я - соловей, я - сероптичка, Но песня радужна моя. Есть у меня одна привычка: Влечь всех в нездешние края. Я - соловей! на что мне критик Со всей небожностью своей?- Ищи, свинья, услад в корыте, А не в руладах из ветвей! Я - соловей, и, кроме песен, Нет пользы от меня иной. Я так бессмысленно чудесен, Что Смысл склонился предо мной! Март 1918, Тойла Их образ жизни Чем эти самые живут, Что вот на паре ног проходят? Пьют и едят, едят и пьют - И в этом жизни смысл находят... Надуть, нажиться, обокрасть, Растлить, унизить, сделать больно... Какая ж им иная страсть? Ведь им и этого довольно! И эти-то, на паре ног, Так называемые люди "Живут себе"... И имя Блок Для них, погрязших в мерзком блуде,- Бессмысленный, нелепый слог... 1923 Июльский полдень Синематограф Элегантная коляска, в электрическом биенье, Эластично шелестела по шоссейному песку; В ней две девственные дамы, в быстротемпном упоеньи, В ало-встречном устремленьи - это пчелки к лепестку. А кругом бежали сосны, идеалы равноправий, Плыло небо, пело солнце, кувыркался ветерок; И под шинами мотора пыль дымилась, прыгал гравий, Совпадала с ветром птичка на дороге без дорог... У ограды монастырской столбенел зловеще инок, Слыша в хрупоте коляски звуки "нравственных пропаж"... И, с испугом отряхаясь от разбуженных песчинок, Проклинал безвредным взором шаловливый экипаж. Хохот, свежий точно море, хохот, жаркий точно кратер, Лился лавой из коляски, остывая в выси сфер, Шелестел молниеносно под колесами фарватер, И пьянел вином восторга поощряемый шофер... 1910 Июневый набросок Мисс Лиль Взгляни-ка, девочка, взгляни-ка! В лесу поспела земляника, И прифрантился мухомор - Объект насмешек и умор... О, поверни на речку глазы (Я не хочу сказать: глаза...): Там утки, точно водолазы, Ныряют прямо в небеса. Ты слышишь? Чьи-то голоса Звучат так весело-задорно Над онебесенной рекой? Дитя, послушай,- успокой Свою печаль; пойми, все вздорно Здесь, на земле... Своей тоской Ты ничего тут не изменишь, Как нищего не обезденежь, Как полдня ты не олунишь... Взгляни вокруг себя, взгляни ж! Оно подобно мигу, лето... Дитя, ты только посмотри: Ведь мухомор - как Риголетто, Да не один еще,- их три! 1910 К черте черта Какою нежностью неизъяснимою, какой сердечностью Осветозарено и олазорено лицо твое, Лицо незримое, отожествленное всечертно с Вечностью, Твое, - но чье? В вагоне поезда, на каждой улице и в сновидении, В театре ль, в роще ли, - везде приложится к черте черта, Неуловимая, но ощутимая, - черта - мгновение, Черта - мечта! И больно-сладостно, и вешне-радостно! Жить - изумительно Чудесно все-таки! Ах, сразу нескольких - одну любить! Невоплощенная! Невоплотимая! тебя пленительно Ждать - это жить! 1914. Ноябрь К шестилетию смерти Фофанова Как это так могло случиться, Что мог он в мае умереть, Когда все жаждет возродиться, И соком жизненным кипеть?!.. Певец весны, певец сирени И майских фей, и соловьев, Чьей лиры струны так весенни, Чей стих журчливее ручьев. Как мог он, этот вешнепевец, Как он сумел, как он посмел Уйти от пляшущих деревьев И от кипящих маем тел? На скорбь обрек живых умерший, На осень он весну обрек... Что может быть больней и горше, Чем умолканье вешних строк?.. Все не могу я надивиться И все дивиться буду впредь, Как это так могло случиться, Что мог он в мае умереть?!.. 20 июня 1917, Мыза Ивановка Кавказская рондель Январский воздух на Кавказе Повеял северным апрелем. Моя любимая, разделим Свою любовь, как розы — в вазе... Ты чувствуешь, как в этой фразе Насыщены все звуки хмелем? Январский воздух на Кавказе Повеял северным апрелем. Капель Вы понимаете, что значит Просолнеченная капель?- Зима, смеясь, от счастья плачет, Весны качая колыбель. О, зиму смерть не озадачит: Растаять - план ее и цель... ...В глазах моих лучится влага - Капель зимы души моей. Ах, в ней отчаянья отвага: Познать восторг последних дней. Торопит смерть при спуске флага, И я... я помогаю ей! 20 февраля 1935, Тойла Каретка куртизанки Каретка куртизанки, в коричневую лошадь, По хвойному откосу спускается на пляж. Чтоб ножки не промокли, их надо окалошить, - Блюстителем здоровья назначен юный паж. Кудрявым музыкантам предложено исполнить Бравадную мазурку. Маэстро, за пюпитр! Удастся ль душу дамы восторженно омолнить Курортному оркестру из мелодичных цитр? Цилиндры солнцевеют, причёсанные лоско И дамьи туалеты пригодны для витрин. Смеётся куртизанка. Ей вторит солнце броско. Как хорошо в буфете пить "крем-де-мандарин"! За чем же дело встало? - к буфету, черный кучер! Гарсон, сымпровизируй блестящий файв-о-клок... Каретка куртизанки опять все круче, круче, И паж к ботинкам дамы, как фокстерьер прилёг... 1911 Качалка грезёрки Л. Д. Рындиной Как мечтать хорошо Вам В гамаке камышовом Над мистическим оком - над бестинным прудом! Как мечты - сюрпризерки Над качалкой грезёрки Истомленно лунятся: то - Верлен, то - Прюдом! Что за чудо и диво! То Вы - леди Годива, Через миг - Иоланта, через миг Вы - Сафо!.. Стоит Вам повертеться - И загрезится сердце: Все на свете возможно, все для Вас ничего! Покачнетесь Вы влево - Королев королева, Властелинша планеты голубых антилоп, Где от вздохов левкоя Упоенье такое, Что загрезит порфирой заурядный холоп! Покачнетесь Вы вправо - Улыбнется Вам Слава, И дохнет Ваше имя, как цветы райских клумб; Прогремит Ваше имя, И в омолненном дыме Вы сойдете на Землю,- мирозданья Колумб! А качнетесь Вы к выси, Где мигающий бисер, Вы постигнете тайну: вечной жизни процесс. И мечты-сюрпризерки Над качалкой грезёрки Воплотятся в капризный, но бессмертный эксцесс! 1911, Дылицы Квадрат квадратов Никогда ни о чем не хочу говорить... О поверь! Я устал, я совсем изнемог... Был года палачом,- палачу не парить... Точно зверь, заплутал меж поэм и тревог... Ни о чем никогда говорить не хочу... Я устал... О поверь! Изнемог я совсем... Палачом был года,- не парить палачу... Заплутал, точно зверь, меж тревог и поэм... Не хочу говорить никогда ни о чем... Я совсем изнемог... О поверь! Я устал... Палачу не парить!.. был года палачом... Меж поэм и тревог, точно зверь, заплутал... Говорить не хочу ни о чем никогда!.. Изнемог я совсем, я устал, о поверь! Не парить палачу!.. палачом был года! Меж тревог и поэм заплутал, точно зверь!.. 1910 Кензели В шумном платье муаровом, в шумном платье муаровом По аллее олуненной Вы проходите морево... Ваше платье изысканно, Ваша тальма лазорева, А дорожка песочная от листвы разузорена — Точно лапы паучные, точно мех ягуаровый. Для утонченной женщины ночь всегда новобрачная... Упоенье любовное Вам судьбой предназначено... В шумном платье муаровом, в шумном платье муаровом — Вы такая эстетная, Вы такая изящная... Но кого же в любовники? и найдется ли пара Вам? Ножки пледом закутайте дорогим, ягуаровым, И, садясь комфортабельно в ландолете бензиновом, Жизнь доверьте Вы мальчику в макинтоше резиновом, И закройте глаза ему Вашим платьем жасминовым — Шумным платьем муаровым, шумным платьем муаровым!.. 1911 Классические розы Как хороши, как свежи были розы В моем саду! Как взор прельщали мой! Как я молил весенние морозы Не трогать их холодною рукой! Мятлев, 1843 г. В те времена, когда роились грезы В сердцах людей, прозрачны и ясны, Как хороши, как свежи были розы Моей любви, и славы, и весны! Прошли лета, и всюду льются слезы... Нет ни страны, ни тех, кто жил в стране... Как хороши, как свежи ныне розы Воспоминаний о минувшем дне! Но дни идут - уже стихают грозы. Вернуться в дом Россия ищет троп... Как хороши, как свежи будут розы, Моей страной мне брошенные в гроб! 1925 Когда ночело Уже ночело. Я был около Монастыря. Сквозила просека. Окрест отгуживал от колокола. Как вдруг собака, в роде мопсика, Зло и неистово залаяла. Послышались осечки хвороста, И кто-то голосом хозяина "Тубо!" пробаритонил просто. Лес заветрел и вновь отгуживал Глухую всенощную, охая. Мне стало жутко, стало нужно Людей, их слова. Очень плохо я Себя почувствовал. Оглушенный, Напуганный, я сел у озера. Мне оставалось верст одиннадцать. Решительность меня вдруг бросила, - От страха я не мог подвинуться... 1911. Июль Когда хорошеет урод Смехач, из цирка клоун рыжий, Смешивший публику до слез, Был безобразней всех в Париже, И каждый жест его - курьез. Но в частной жизни нет унылей И безотрадней Смехача: Он - циник, девственнее лилий, Он - шут, мрачнее палача. Снедаем скорбью, напоследок Смехач решил пойти к врачу. И тот лечить душевный недуг Его направил... к Смехачу!.. В тот день в семье своей впервые Урод был истинным шутом: Как хохотали все родные, Когда он, затянув жгутом Свою напудренную шею, Повиснул на большом крюке В дырявом красном сюртуке И с криком: "Как я хорошею!.." 1923 Коктебель Подходят ночи в сомбреро синих, Созвездья взоров поют звезде, Поют в пещерах, поют в пустынях, Поют на море, поют везде. Остынет отзвук денного гуда, - И вьюгу звуков вскрутит закат... Подходят ночи - зачем? откуда? - К моей избушке на горный скат. Как много чувства в их взмахах теплых! Как много тайны в их ласк волшбе! Весь ум - в извивах, все сердце - в воплях. Мечта поэта! пою тебе... Крашеные Сегодня «красные», а завтра «белые» — Ах, не материи! ах, не цветы! Людишки гнусные и озверелые, Мне надоевшие до тошноты. Сегодня пошлые и завтра пошлые, Сегодня жулики и завтра те ж, Они, бывалые, пройдохи дошлые, Вам спровоцируют любой мятеж. Идеи вздорные, мечты напрасные, Что в «их» теориях — путь к Божеству? Сегодня «белые», а завтра «красные» — Они бесцветные по существу. Январь 1919 Кто идет? Кто идет? какой пикантный шаг! Это ты ко мне идешь! Ты отдашься мне на ландышах И, как ландыш, расцветешь! Будут ласки небывалые, Будут лепеты без слов... О, мечты мои удалые, Сколько зреет вам цветов! Ты — дитя простонародия, Много звезд в моей судьбе... Но тебе — моя мелодия И любовь моя — тебе! Кузина Лида Лида, ты - беззвучная Липковская. Лида, ты - хорошенькая девушка. Стройная, высокая, изящная, ты - сплошная хрупь, ты вся - улыбь. Только отчего же ты недолгая? Только отчего твое во льду ушко? Только для чего так много жемчуга? Милая, скорей его рассыпь! Русая и белая кузиночка, не идут тебе, поверь мне ландыши; Не идут тебе, поверь мне, лилии, - слишком ты для белаго - бела: Маки, розы нагло - оскорбительны, а лианы вьются, как змееныши; - Трудно обукетить лиф твой девичий, чтобы ты сама собой была. : Папоротник в блестках изумрудовых, снег фиольно-белый и оискренный, Пихтовые иглы эластичные - вот тебе единственный убор, Девушке со старческой улыбкою, замкнутой, но, точно солнце, искренней, Незаметно как-то умирающей, - как по ягоды идущей в бор... 1912. Февраль Купанье звезд П.М. Костанову Выхожу я из дома, что построен на горке, — и открыты для взора В розовеющей дымке повечерья и утром в золотой бирюзе, Грудь свежащие бодро, в хвойных линиях леса, ключевые озера, Где лещихи играют и пропеллером вьется стрекоза к стрекозе. Никуда не иду. я, лишь стою перед домом, созерцая павлиний Хвост заката, что солнце, удаляясь на отдых, распустило в воде. Зеленеют, синея, зеркала, остывая, и, когда уже сини, В них звезда, окунаясь, шлет призыв молчаливый надозерной звезде… И тогда осторожно, точно крадучись, звезды, совершая купанье, Наполняют озера, ключевые озера, и тогда, — и тогда Я домой возвращаюсь, преисполнен восторга, преисполнен сознанья, Что она звездоносна, неиссячная эта питьевая вода! Озеро Uljaste, 1924 Лесной набросок Леса сосновые. Дорога палевая. Сижу я в ельнике, костер распаливая. Сижу до вечера, дрова обтесывая... Шуршит зеленая листва березовая... Пчела сердитая над муравейниками, Над мухоморами и над репейниками Жужжит и кружится, злом обессиленная.. Деревья хвойные. Дорога глиняная. Июнь 1911 Лесофея Она читает зимой Евангелье, Она мечтает о вешнем ангеле. Душой поэта и аполлонца Все ожидает литавров солнца! Умом ребенок, душою женщина, Всегда капризна, всегда изменчива, Она тоскует о предвесеньи, О незабудках, о росной сени... И часто в ложе, на пестрой опере, Когда ей сердце мечты отропили, Она кусает платок, бледнея, - Дэмимонденка и лесофея!.. Лилии души А.На-ой. "Лилии, лилии чистые, Звезды саронских полей"... М. Лохвицкая. В светозарной душе белых лилий посев Расцветет для услад урожая, И болотный туман испарится, осев, Только солнце дохнет, урожая. В светозарной душе - лилий белых посев, И такая душа - всем чужая. Как расцвет золотист! как расцвет ее бел! Помнишь? - днем лепестки перелили Гаммой радуги звонкой, - но луч ослабел, И померкли мелодии лилий. А зарею опять тихий колокол бел, Сердце златно лучи распалили. Без боязни сбирай белоснежный посев, Тот сбирай, кто - исчадье порока! Пусть тебя не страшит окружающий зев: Эта жатва не знает упрека... Ты надменно пожнешь искупленья посев, Но души не поймешь - как пророка!.. * * * Любить пленительно одну и ту же, В полузабвении молить: "Приди! Пригубь уста мои, пригубь и туже Озера страсти запруди!" И бронзой верности грудь скандалив, Ручьиться шелестно в извивах душ; И сочным вечером, когда он палев, Быть каждой женщине, как муж, Сметь смело чувствовать и труд пчелиный Светло опринципить в своем уме; То - сок из ландыша, то - из малины И в поцелуе, и в письме... Пускай же милая твоя не тужит И не устраивает слезоем: Любить единственно, одну и ту же, - Не надо вечно быть вдвоем! Маленькая элегия Она на пальчиках привстала И подарила губы мне. Я целовал ее устало В сырой осенней тишине. И слезы капали беззвучно В сырой осенней тишине. Гас скучный день - и было скучно, Как всё, что только не во сне. 1909 Маргаритки О, посмотри! как много маргариток - И там, и тут... Они цветут; их много; их избыток; Они цветут. Их лепестки трехгранные - как крылья, Как белый шелк... Вы - лета мощь, вы - радость изобилья, Вы светлый полк! Готовь, земля, цветам из рос напиток, Дай сок стеблю... О, девушки! о, звезды маргариток! Я вас люблю... Мне плакать хочется... Мне плакать хочется о том, чего не будет, Но что, казалось бы, свободно быть могло... Мне плакать хочется о невозможном чуде, В твои, Несбывная, глаза смотря светло... Мне плакать хочется о празднике вселенском, Где справедливость облачается в виссон... Мне плакать хочется о чем-то деревенском, Таком болезненном, как белый майский сон. Мне плакать хочется о чем-то многом, многом Неудержимо, безнадежно, горячо О нелюбимом, о бесправном, о безногом, Но большей частью — ни о ком и ни о чем... 13 января 1917, Гатчина Моему народу Народ оцарен! Царь низложен! Свободно слово и печать! Язык остер, как меч без ножен! Жизнь новую пора начать! Себя царями осознали Еще недавние рабы: Разбили вздорные скрижали Веленьем солнечной судьбы! Ты, единенье,- златосила, Тобою свергнут строй гнилой! Долой, что было зло и хило! Долой позорное! Долой! Долой вчерашняя явь злая: Вся гнусь! Вся низость! Вся лукавь! Долой эпоха Николая! Да здравствует иная явь! Да здравствует народ весенний, Который вдруг себя обрел! Перед тобой клоню колени, Народ-поэт! Народ-орел! 8 марта 1917 Мои похороны Меня положат в гроб фарфоровый На ткань снежинок яблоновых, И похоронят (...как Суворова...) Меня, новейшего из новых. Не повезут поэта лошади - Век даст мотор для катафалка. На гроб букеты вы положите: Мимоза, лилия, фиалка. Под искры музыки оркестровой, Под вздох изнеженной малины - Она, кого я так приветствовал, Протрелит полонез Филины. Всем будет весело и солнечно, Осветит лица милосердье... И светозарно, ореолочно Согреет всех мое бессмертье! 1910 Мой сад П. М. Кокорину Войди в мой сад... Давно одебрен Его когда-то пышный вид. Днем — золочен, в луне — серебрян, Он весь преданьями овит. Он постарел, он к славе алчен, И, может быть, расскажет он, Как потерял в нем генерал чин, Садясь в опальный фаэтон. И, может быть, расскажет старец, Как много лет тому назад Графиня ехала в Биарриц И продала поспешно сад; Как он достался генеральше, Как было это тяжело, И, может быть, расскажет дальше, Что вслед за тем произошло. А если он и не расскажет (Не всех доверьем он дарит...) Каких чудес тебе покажет, Какие дива озарит! И будешь ты, когда в росе — лень, А в сердце — нега, созерцать Периодическую зелень И взором ласкою мерцать. Переживать мечтой столетья, О них беззвучно рассуждать, Ждать девушек в кабриолете И, не дождавшись их, страдать... Мой тихий сад в луне серебрян, А в солнце ярко золочен. Войди в него, душой одебрен, И сердцем светел и смягчен. Мороженое из сирени! Мороженое из сирени! Мороженое из сирени! Полпорции десять копеек, четыре копейки буше. Сударышни, судари, надо ль? не дорого можно без прений... Поешь деликатного, площадь: придется товар по душе! Я сливочного не имею, фисташковое все распродал... Ах, граждане, да неужели вы требуете крем-брюле? Пора популярить изыски, утончиться вкусам народа, На улицу специи кухонь, огимнив эксцесс в вирелэ! Сирень - сладострастья эмблема. В лилово-изнеженном крене Зальдись, водопадное сердце, в душистый и сладкий пушок... Мороженое из сирени! Мороженое из сирени! Эй, мальчик со сбитнем, попробуй! Ей-Богу, похвалишь, дружок! 1912 Морской набросок Е.А.Л. Тому назад всего два года На этом самом берегу Два сердца в страсти без исхода, Дрожали, затаив тоску, - Два женских сердца... Этой дрожью Трепещет берег до сих пор... ... Я прихожу подъять свой взор На море, и у гор подножья Послушать благостную дрожь, Потосковать душой пустынной Вновь о вине своей невинной, Где правду скрашивала ложь... 1912. Август. Эстляндия, Иеве, Тойла. Моя дача Моя зеленая избушка — В старинном парке над рекой. Какое здесь уединенье! Какая глушь! Какой покой! Немного в сторону — плотина У мрачной мельницы; за ней Сонлива бедная деревня Без веры в бодрость лучших дней. Где в парк ворота — словно призрак, Стоит заброшенный дворец. Он обветшал, напоминая Без драгоценностей ларец. Мой парк угрюм: в нем много тени; Сильны столетние дубы; Разросся он; в траве дорожки; По сторонам растут грибы. Мой парк красив: белеют урны; Видны с искусственных террас Река, избушки, царский домик... Так хорошо в вечерний час. Моя мечта Моя мечта - моряк-скиталец... Вспеняя бурный океан, Не раз причаливал страдалец Ко пристаням волшебных стран. Не раз чарующие взоры Сулили счастье моряку, Но волн изменчивые горы Вновь к океану-старику Руль направляли у голландца, И с местью тайною в глазах Пускался он в морские танцы На сумасшедших парусах. Стремился он победоносно, Своим безумьем смел и горд, И, прорезая волны грозно, Вплывал в разбуженный фиорд. Еще встревоженные волны Грозили смертью рыбакам, Еще испуганные челны Стремились в страхе к берегам, Еще, как дьявольские трубы, В горах не замерли гудки,- А он, смеясь над сушей грубо, В порыве злобы и тоски, В своем отчаянье скитанья И без надежды в якоря, Спешил на новые страданья, Стремился в новые моря. Пусть мне грозит небесный палец, Но дерзновенно я почту Мечту - как он, моряк-скиталец,- Мою гонимую мечту! 10 августа 1908 Моя Россия И вязнут спицы расписные В расхлябанные колеи... Ал. Блок Моя безбожная Россия, Священная моя страна! Ее равнины снеговые, Ее цыгане кочевые,- Ах, им ли радость не дана? Ее порывы огневые, Ее мечты передовые, Ее писатели живые, Постигшие ее до дна! Ее разбойники святые, Ее полеты голубые И наше солнце и луна! И эти земли неземные, И эти бунты удалые, И вся их, вся их глубина! И соловьи ее ночные, И ночи пламно-ледяные, И браги древние хмельные, И кубки, полные вина! И тройки бешено степные, И эти спицы расписные, И эти сбруи золотые, И крыльчатые пристяжные, Их шей лебяжья крутизна! И наши бабы избяные, И сарафаны их цветные, И голоса девиц грудные, Такие русские, родные, И молодые, как весна, И разливные, как волна, И песни, песни разрывные, Какими наша грудь полна, И вся она, и вся она - Моя ползучая Россия, Крылатая моя страна! 1924 На голос весенней новеллы Обстругав ножом ольховый прутик, Сделав из него свистящий хлыстик, Королева встала на распутье Двух аллей. И в девственном батисте Белолильной феей замерла. Вот пошла к избушке столяра, Где лежали дети в скарлатине, Где всегда отточенный рубанок Для гробов, для мебели, для санок. Вот и пруд, олунен и отинен, Вот и дом, огрустен и отьмен. - Кто стучит? - спросил столяр Семен. "Королева": шепчет королева. Прохрипели рыжие засовы. Закричали в отдаленье совы. Вспомнилась весенняя новелла: В ясенях отданье столяру. Он впустил. Взглянула - как стрелу, Прямо в глаз любовника метнула. И пошла к отряпенной кроватке. Смерть и Жизнь над ней бросали ставки. Было душно, холодно и лунно. Столяриха билась на полу И кричала: "дайте мне пилу"! 1911. Ноябрь На монастырском закате Если закат в позолоте, Душно в святом терему. Где умерщвленье для плоти В плоти своей же возьму? Дух воскрыляю свой в небо... Слабые тщетны мольбы: Все, кто вкусили от хлеба, Плоти навеки рабы. Эти цветы, эти птицы, Запахи, неба кайма, Что теплотой золотится, Попросту сводят с ума... Мы и в трудах своих праздны, – Смилуйся и пожалей! Сам Ты рассыпал соблазны В дивной природе Своей... Где ж умерщвленье для плоти В духе несильном найду? Если закат в позолоте – Невыносимо в саду... 1927 На мотив Фофанова Я чувствую, как падают цветы Черемухи и яблони невинных... Я чувствую, как шепчутся в гостиных,- О чем? О ком?.. Не знаю, как и ты. Я чувствую, как тают облака В весенний день на небе бирюзовом, Как кто-то слух чарует полусловом... И чей-то вздох... И чья-то тень легка... Я чувствую, как угасает май, Томит июнь, и золотятся жатвы... Но нет надежд, но бесполезны клятвы! Прощай, любовь! Мечта моя, прощай! Май 1911 На необитаемом острове Ни в жены, ни в любовницы, ни в сестры: Нет верности, нет страстности, нет дружбы. Я не хотел бы с ней попасть на остров Необитаемый: убила глушь бы. Когда любим и любишь, счастьем рая Глушь может стать. Но как любить такую? Как быть с ней вечно вместе, созерцая Не добрую и вместе с тем не злую? Вечерние меня пугали б тени, Не радовал бы и восход румяный. Предаст. Расстроит. Омрачит. Изменит. Раз нет мужчин, хотя бы с обезьяной. 23 февраля 1932, Toila На Островах В ландо моторном, в ландо шикарном Я проезжаю по Островам, Пьянея встречным лицом вульгарным Среди дам просто и - "этих" дам. Ах, в каждой "фее" искал я фею Когда-то раньше. Теперь не то. Но отчего же я огневею, Когда мелькает вблизи манто? Как безответно! Как безвопросно! Как гривуазно! Но всюду - боль! В аллеях сорно, в куртинах росно, И в каждом франте жив Рокамболь. И что тут прелесть? И что тут мерзость? Бесстыж и скорбен ночной пуант. Кому бы бросить наглее дерзость? Кому бы нежно поправить бант? Май 1911 На премьере Овеев желание грезовым парусом, Сверкая устовым колье, Графиня ударила веером страусовым Опешенного шевалье. Оркестромелодия реяла розово Над белобархатом фойэ. Графиня с грацией стрекозовой Кусала шеколад-кайэ. Сновала рассеянно блесткая публика Из декольтэ и фрачных фалд. А завтра в рецензии светскою рубрикой Отметится шикарный гвалт. 1911 На пристани Сидел на пристани я ветхой, Ловя мечтанье тихих струй, И посылал сухою веткой Тебе, далекой, поцелуй. Сидел я долго-долго-долго От всех вдали и в тишине, Вдруг ты, пластичная как Волга, Прошла по правой стороне. Мы увидались бессловесно, Мы содрогнулись — каждый врозь. Ты улыбалась мне прелестно, Я целовал тебя насквозь. И я смотрел тебе вдогонку, Пока не скрылась ты в лесу, Подобно чистому ребенку, С мечтою: «все перенесу»... День засыпал, поля морозя С чуть зеленеющей травой... Ты вновь прошла, моя Предгрозя, И вновь кивала головой. На реке форелевой На реке форелевой, в северной губернии, В лодке, сизым вечером, уток не расстреливай: Благостны осенние отблески вечерние В северной губернии, на реке форелевой. На реке форелевой в трепетной осиновке Хорошо мечтается над крутыми веслами. Вечереет, холодно. Зябко спят малиновки. Скачет лодка скользкая камышами рослыми. На отложье берега лен расцвел мимозами, А форели шустрятся в речке грациозами. Август 1911 На салазках А ну-ка, ну-ка, на салазках Махнем вот с той горы крутой, Из кедров заросли густой, Что млеют в предвесенних ласках... Не торопись, дитя, постой,- Садись удобней и покрепче, Я сяду сзади, и айда! И лес восторженно зашепчет, Стряхнув с макушек снежный чепчик, Когда натянем повода Салазок и начнем зигзаги Пути проделывать, в овраге Рискуя размозжить мозги... Ночеет. Холодно. Ни зги. Теперь домой. Там ждет нас ужин, Наливка, фрукты, самовар. Я городов двенадцать дюжин Отдам за этот скромный дар, Преподнесенный мне судьбою: За снежный лес, катанье с гор, За ужин в хижине с тобою И наш немудрый разговор. 1923 На строчку больше, чем сонет К ее лицу шел черный туалет... Из палевых тончайшей вязи кружев На скатах плеч — подобье эполет... Ее глаза, весь мир обезоружив, Влекли к себе. Садясь в кабриолет По вечерам, напоенным росою, Она кивала мужу головой И жаждала души своей живой Упиться нив вечернею красою. И вздрагивала лошадь, под хлыстом, В сиреневой муаровой попоне... И клен кивал израненным листом. Шуршала мгла... Придерживая пони, Она брала перо, фантазий страж, Бессмертя мглы дурманящий мираж... 1909, Мыза Ивановка Надрубленная сирень Проснулся хутор. Весенний гутор Ворвался в окна... Пробуждены, Запели - юны - У лиры струны, И распустилась сирень весны. Запахло сеном. И с зимним пленом Земля простилась... Но - что за сны?.. Согнулись грабли... Сверкнули сабли И надрубили сирень весны!.. 1908 Намеки жизни В вечерней комнате сидели мы втроем. Вы вспомнили безмолвно о четвертом. Пред первым, тем, кто презирался чертом, Четвертый встал с насмешливым лицом... Увидевший вскричал, а двое вас - Две женщины с девической душою - Зажгли огонь, пугаясь бледнотою Бессильного осмыслить свой рассказ... ...Утрела комната. И не было троих. Все разбрелись по направленьям разным. Служанка Ваша, в любопытстве праздном, Сдувала пыль. И вдруг раздался крик: У письменного - скрытного - стола Увидела подгорничная в страхе, Что голова хозяина... на плахе! Все через миг распалось, как вода. ...А заденела комната, с письмом От Вашего врага пришел рассыльный. И в том письме, с отчаяньем бессильным" Молили Вас прийти в презренный дом: Ребенок умирал. Писала мать. И Вы, как мать, пошли на голос муки, Забыв, что ни искусству, ни науке Власть не дана у смерти отнимать. ...Вы вечером страдали за порыв, И призраки Вам что-то намекали... А жизнь пред Вами в траурном вуале Стояла, руки скорбно опустив.. И показав ряд родственных гробов, Смертельный враг духовных одиночеств, Грозила Вам мечом своих пророчеств, Любовь! ты - жизнь, как жизнь - всегда любовь. Насмешка короля Властитель умирал. Льстецов придворных стая Ждала его конца, сдувая с горностая, Одежды короля пылинки, между тем, Как втайне думала: "Когда ж ты будешь нем?" Их нетерпение заметно королю И он сказал, съев ломтик апельсина: "О верные рабы! Для вас обижу сына: Я вам отдам престол, я сердце к вам крылю!" И только он умолк - в разнузданности дикой Взревели голоса, сверкнули палаши. И вскоре не было у ложа ни души,- Лишь двадцать мертвых тел лежало пред владыкой. Июль 1911 Не более, чем сон Мне удивительный вчера приснился сон: Я ехал с девушкой, стихи читавшей Блока. Лошадка тихо шла. Шуршало колесо. И слезы капали. И вился русый локон... И больше ничего мой сон не содержал... Но потрясенный им, взволнованный глубоко, Весь день я думаю, встревожено дрожа, О странной девушке, не позабывшей Блока... * * * Не завидуй другу, если друг богаче, Если он красивей, если он умней. Пусть его достатки, пусть его удачи У твоих сандалий не сотрут ремней… Двигайся бодрее по своей дороге, Улыбайся шире от его удач: Может быть, блаженство — на твоем пороге, А его, быть может, ждут нужда и плач. Плачь его слезою! Смейся шумным смехом! Чувствуй полным сердцем вдоль и поперек! Не препятствуй другу ликовать успехом: Это — преступленье! Это — сверхпорок! 1909 Не улетай! Бегут по морю голубому Барашки белые, резвясь... Ты медленно подходишь к дому, Полугрустя, полусмеясь... Улыбка, бледно розовея, Слетают с уст, как мотылек... Ты цепенеешь, морефея, И взгляд твой близок и далек... Ты видишь остров, дальний остров, И паруса, и челноки, И ты молчишь легко и просто, И вот - крыло из-под руки!... Не улетай, прими истому: Вступи со мной в земную связь... Бегут по морю голубому Барашки белые, резвясь... 1915 Нелли Константину Олимпову В будуаре тоскующей нарумяненной Нелли, Где под пудрой молитвенник, а на ней Поль де-Кяк, Где брюссельское кружево... на платке из фланели! - На кушетке загрезился молодой педагог. Познакомился в опере и влюбился, как юнкер. Он готов осупружиться, он решился на все. Перед нею он держится, точно мальчик, на струнке, С нею в парке катается и играет в серсо. Он читает ей Шницлера, посвящает в коктэбли, Восхвалив авиацию, осуждает Китай. И, в ревнивом неверии, тайно метит в констэбли... Нелли нехотя слушает,- "лучше ты покатай". "Философия похоти!.." Нелли думает едко: "Я в любви разуверилась, господин педагог... О, когда бы на "Блерио" поместилась кушетка! Интродукция - Гауптман, а финал - Поль де-Кок!" 1911 Ненужное письмо Семь лет она не писала, Семь лет молчала она. Должно быть, ей грустно стало, Но, впрочем, теперь весна. В ее письме ни строчки О нашей горькой дочке. О тоске, о тоске,— Спокойно перо в руке. Письмо ничем не дышит, Как вечер в октябре. Она бесстрастно пишет О своей сестре. Ах, что же я отвечу И надо ли отвечать... Но сегодняшний вечер Будет опять, опять. Веймарн Нерон Поверяя пламенно золотой форминге Чувства потаенные и кляня свой трон, На коне задумчивом, по лесной тропинке, Проезжает сгорбленный, страждущий Нерон. Он - мучитель-мученик! Он - поэт-убийца! Он жесток неслыханно, нежен и тосклив... Как ему, мечтателю, в свой Эдем пробиться, Где так упоителен солнечный прилив? Мучают бездарные люди, опозорив Облик императора общим сходством с ним... Чужды люди кесарю: Клавдий так лазорев, Люди ж озабочены пошлым и земным. Разве удивительно, что сегодня в цирке, Подданных лорнируя и кляня свой трон, Вскочит с места в бешенстве, выместив в придирке К первому патрицию злость свою, Нерон? Разве удивительно, что из лож партера На урода рыжего, веря в свой каприз, Смотрят любопытные, жадные гетеры, Зная, что душа его - радостный Парис? Разве удивительно, что в амфитеатре Все насторожилися и эадохся стон, Только в ложе кесаря появился, на три Мига потрясающих, фьолевый хитон? Никчемная Ты меня совсем измучила может быть, сама не ведая; Может быть, вполне сознательно; может быть, перестрадав; Вижусь я с тобой урывками: разве вместе пообедаю На глазах у всех и каждого, - и опять тоска - удав. О, безжалостница добрая! Ты, штрихующая профили Мне чужие, но знакомые, с носом мертвенно-прямым! Целомудренную чувственность мы зломозгло объутопили Чем-то вечно ожидаемым и литаврово-немым: Слушай, чуждая мне ближница! обреченная далечница! Оскорбить меня хотящая для немыслимых услад! Подавив негодование, мне в тебя так просто хочется, Как орлу - в лазорь сияльную, как теченью - в водопад! Одесса.1914. Февраль Ноктюрн (Бледнел померанцевый запад...) Бледнел померанцевый запад, В горах голубели туманы, И гибко, и цепко сплетались В объятьях над вами лианы. Сквозь кружева листьев ажурных Всплывали дворцов арабески, Смеялись алмазы каскадов Под их пробужденные плески. Вам слышался говор природы, Призывы мечтательных веток, И вы восхищалися пляской Стрекоз, грациозных кокеток. Растенья дышали душисто Вечерним своим ароматом, И птицы, блаженствуя, пели - Как вы, восхищаясь закатом. Весь мир оживал при закате По странной какой-то причуде... И было так странно, так дивно Вам, жалкие темные люди! И было вам все это чуждо, Но так упоительно ново, Что вы поспешили... проснуться, Боясь пробужденья иного... 1908 Ноктюрн (Месяц гладит камыши...) Месяц гладит камыши Сквозь сирени шалаши... Всё - душа, и ни души. Всё - мечта, всё - божество, Вечной тайны волшебство, Вечной жизни торжество. Лес - как сказочный камыш, А камыш - как лес-малыш. Тишь - как жизнь, и жизнь - как тишь. Колыхается туман - Как мечты моей обман, Как минувшего роман... Как душиста, хороша Белых яблонь пороша... Ни души, и всё - душа! Декабрь 1908 Норвежские фиорды Я — северянин, и фиорды Норвежские — моя мечта, Где мудро, просто, но и гордо Живет Царица Красота. Лилово-стальные заливы В подковах озерносных гор; В них зорь полярных переливы, Меж сосен белой розы взор. И синеглазые газели, Чьи игры созерцает лось, Устраивают карусели, Где с серым синее слилось... Там тишина невозмутима, И только гордый орлий клич Ласкает ухо пилигрима, Способного его постичь... 1918 * * * О люди жалкие, бессильные, Интеллигенции отброс, Как ваши речи злы могильные, Как пуст ваш ноющий вопрос! Не виновата в том крестьянская Многострадальная среда, Что в вас сочится кровь дворянская, Как перегнившая вода. Что вы, порывами томимые, Для жизни слепы и слабы, Что вы, собой боготворимые, Для всех пигмеи и рабы. Как вы смешны с тоской и мукою И как несносны иногда... Поменьше грез, рожденных скукою, Побольше дела и труда! Сентябрь 1908 Озеровая баллада На искусственном острове крутобрегого озера Кто видал замок с башнями? Кто к нему подплывал? Или позднею осенью, только гладь подморозило, Кто спешил к нему ветрово, трепеща за провал? Кто, к окну приникающий, созерцания пестрого Не выдерживал разумом – и смеялся навзрыд? Чей скелет содрогается в башне мертвого острова, И под замком запущенным кто, прекрасный, зарыт? Кто насмешливо каялся? Кто возмездия требовал? Превратился кто в филина? Кто – в летучую мышь? Полно, полно, то было ли? Может быть, вовсе не было?.. ...Завуалилось озеро, зашептался камыш. Июнь 1910 Октябрь Люблю октябрь, угрюмый месяц, Люблю обмершие леса, Когда хромает ветхий месяц, Как половина колеса. Люблю мгновенность: лодка... хобот... Серп... полумаска... леса шпиц... Но кто надтреснул лунный обод? Кто вор лучистых тонких спиц? Морозом выпитые лужи Хрустят и хрупки, как хрусталь; Дороги грязно-неуклюжи, И воздух сковывает сталь. Как бред земли больной, туманы Сердито ползают в полях, И отстраданные обманы Дымят при блеске лунных блях. И сколько смерти безнадежья В безлистном шелесте страниц! Душе не знать любви безбрежья, Не разрушать душе границ! Есть что-то хитрое в усмешке Седой улыбки октября, В его сухой, ехидной спешке, Когда он бродит, тьму храбря. Октябрь и Смерть - в законе пара, Слиянно-тесная чета... В полях - туман, как саван пара, В душе - обмершая мечта. Скелетом черным перелесец Пускай пугает: страх сожну. Люблю октябрь, предснежный месяц, И Смерть, развратную жену!.. Она критикует - Нет, положительно, искусство измельчало, Не смейте спорить, граф, упрямый человек! По пунктам разберем, и с самого начала; Начнем с поэзии: она полна калек. Хотя бы Фофанов: пропойца и бродяга, А критика дала ему поэта роль... Поэт! Хорош поэт... ходячая малага!.. И в жилах у него не кровь, а алкоголь. Как вы сказали, граф? До пьянства нет нам дела? И что критиковать мы можем только труд? Так знайте ж, книг его я даже не смотрела: Неинтересно мне!.. Тем более, что тут Навряд ли вы нашли занятные сюжеты, Изысканных людей привычки, нравы, вкус, Блестящие балы, алмазы, эполеты, О, я убеждена, что пишет он "en russe". * Естественно, что нам, взращенным на Шекспире, Аристократам мысли, чувства и идей, Неинтересен он, бряцающий на лире Руками пьяными, безвольный раб страстей. Ах, да не спорьте вы! Поэзией кабацкой Не увлекусь я, граф, нет, тысячу раз нет! Талантливым не может быть поэт С фамилией - pardon!- такой... дурацкой. И как одет! Mon Dieu! Он прямо хулиган!.. Вчера мы с Полем ехали по парку, Плетется он навстречу - грязен, пьян; Кого же воспоет такой мужлан?.. кухарку?! Смазные сапоги, оборванный тулуп, Какая-то ужасная папаха... Сам говорит с собой... Взгляд страшен, нагл и туп. Поверите? Я чуть не умерла от страха. Не говорите мне: "Он пьет от неудач!" Мне, право, дела нет до истинной причины. И если плачет он, смешон мне этот плач: Сентиментальничать ли создан мужичина Без положенья в обществе, без чина?! * В русском духе (франц.).- Ред. 1908 Осенняя палитра Вид поля печальный и голый. Вид леса уныло-нагой. На крыше одной — белый голубь, И карий — на крыше другой. И море, — и то как-то наго У гор оголенных грустит. И суша, и воздух, и влага — Все грусть и унынье таит. Оскар Уальд Ассо-сонет Его душа — заплеванный Грааль, Его уста — орозенная язва... Так: ядосмех сменяла скорби спазма, Без слез рыдал иронящий Уайльд. У знатных дам, смакуя Ривезальт, Он ощущал, как едкая миазма Щекочет мозг, — щемящего сарказма Змея ползла в сигарную вуаль... Вселенец, заключенный в смокинг дэнди, Он тропик перенес на вечный ледник, — И солнечна была его тоска! Палач-эстет и фанатичный патер, По лабиринту шхер к морям фарватер, За красоту покаранный Оскар! 1911 Оттого и люблю Я люблю сердечно, безрассудно, Безотчетно всю, как есть, тебя! Но за что люблю, я знаю смутно, А верней - совсем не знаю я. Как тебя целую! как милую! Ты со мной - смеюсь, а нет - грущу... Оттого тебя ведь и люблю я, Что любви причины не ищу!.. 1907 Отчаяние Я, разлоконив волосы русые, Ухватила Петьку за ушко, В него шепнула: "тебя я скусаю": И выпила бокал Клико. Успокоив его, благоматного, Я дала ему морковки и чайку И, закричавши: "Всего приятного!", Махнула серной по лужку. Муж приехал с последним автобусом - Будничный, потертый манекен: Я застонала, и перед образом Молила участи Кармен!.. 1912. Май Очам твоей души Очам твоей души - молитвы и печали, Моя болезнь, мой страх, плач совести моей; И всё, что здесь в конце, и всё, что здесь в начале,- Очам души твоей... Очам души твоей - сиренью упоенье И литургия - гимн жасминовым ночам; Всё, всё, что дорого, что будит вдохновенье,- Души твоей очам! Твоей души очам - видений страшных клиры... Казни меня! Пытай! Замучай! Задуши!- Но ты должна принять!.. и плач, И хохот лиры - Очам твоей души!.. Июнь 1909 Памяти Н. А. Некрасова Помните вечно заветы почившего, К свету и правде Россию будившего, Страстно рыдавшего, Тяжко страдавшего С гнетом в борьбе. Сеятель! Зерна взошли светозарные: Граждане, вечно тебе благодарные, Живы заветами, Солнцу обетами! Слава тебе! 1907 Пасхальный гимн Христос воскресе! Христос воскресе! Сон смерти — глуше, чем спит скала... Поют победу в огне экспрессии, Поют Бессмертье колокола. Светло целуйте уста друг другу, Последний нищий — сегодня Крез... Дорогу сердцу к святому Югу! — Христос воскресе! Христос воскрес! Февраль 1910 Певица страсти Памяти Мирры Лохвицкой Не слышу больше я песен страстных, Горячих песен, любовных песен, Не вижу взоров ее прекрасных, И мир печален, и сер, и тесен. Темнеет небо, и вянут розы; Тоска мне сердце щемит уныло; Сгубили юность певицы грозы, Ее толкнули они в могилу. В могиле дева — певица страсти. Как иронична, жестока фраза! И сердце рвется мое на части: Как это скоро! как это сразу!.. 0, как контрастно звучат два слова: Смерть — замерзанье, а страсть — кипенье. Уж не услышу я песен снова, Не зарыдаю от вдохновенья. Но что свершилось, то безвозвратно... Порвались струны, умолкла лира... Так спи ж спокойно: ты нам понятна, Певица страсти горячей, Мирра. 1905 Письмо из усадьбы В мои мечты неизреченные Вплелась вечерняя печаль. Мирра Лохвицкая Вчера читала я, — Тургенев Меня опять зачаровал. Закатный запад был сиренев И, все в грядущем обесценив, Меня к былому призывал. Шел тихий снег; вдали долины Снежели, точно полотно; Глядели голые малины В мое любимое окно. Всегда все то же, все одно... Мне запечалилось. Я вышла В холодный омертвелый сад, — Он был от снега полосат. Пошла к каретнику; на дышло Облокотилась, постояв Минуты две; потом я в сани Присела мягко, крикнув Сане Свезти к реке меня. Твоя В то время я была, мой нежный, Тобой дышала в этот миг! А потому я напрямик, Окружена природой снежной, К тебе стремилася в мечте... (Вы, эти, тут, — далече те!..) — Мои мечты... О, знаешь их ты, — Они неясны, как намек... Их понимают только пихты. А человеку невдомек... Но ты не думай: я не буду Былого трогать, — где та кисть, Чтоб передать мою корысть К минувшим дням? Кто верит в Будду, Тому не нужен Магомет. Как миру страшен хвост комет, Так мне — столица: ведь концерты Тебя от поля отвлекли. И уж давно твои конверты Я не вскрываю... Заколи! Замучь меня! повесь! — но дай мне Хотя два слова о себе. Как в алфавите «а» и «б», Так мы с тобою в нашей тайне. Я так люблю свои поля, Свои игольчатые рощи. Что может быть милей и проще Усадьбы нашей? Жизнь паля, Как хворост, в шелковых салонах, Я так измучилась, я так Истосковалась... За «пятак» Я не купила б опаленных Столичных душ с их пустотой, Задрапированных мишурно. А здесь-то, здесь-то! Как лазурно Сияет небо; простотой Здесь веет воздух. Посмотрел бы, Как я похорошела тут! Как розы алые, цветут Мои ланиты, — это вербы Рождают розы на лице!.. Приди ко мне, забудь столицу, — Я быль даю за небылицу, Начало чувствую в конце... Не бойся скуки деревенской, Предай забвенью мишуру! С твоей душой, душой вселенской, Не место там, — «не ко двору» Пришелся ты; ты только вникни, Приди ко мне, ко мне приникни И позабудься на груди, Тобой трепещущей... Приди!.. 1910 Пляска мая В могиле мрак, в объятьях рай, Любовь - земля услада!.. Ал. Будищев Вдалеке от фабрик, вдалеке от станций, Не в лесу дремучем, но и не в селе - Старая плотина, на плотине танцы, В танцах поселяне, все навеселе. Покупают парни у торговки дули, Тыквенное семя, карие рожки. Тут беспопья свадьба, там кого-то вздули, Шепоты да взвизги, песни да смешки. Точно гул пчелиный - гутор на полянке: "Любишь ли, Акуля?.." - "Дьявол, не замай!.." И под звуки шустрой, удалой тальянки Пляшет на плотине сам царевич Май. Разошелся браво пламенный красавец,- Зашумели липы, зацвела сирень! Ветерок целует в губы всех красавиц, Май пошел вприсядку в шапке набекрень. Но не видят люди молодого Мая, Чувствуя душою близость удальца, Весела деревня, смутно понимая, Что царевич бросит в пляске два кольца. Кто поднимет кольца - жизнь тому забава! Упоенье жизнью не для медных лбов! Слава Маю, слава! Слава Маю, слава! Да царят над миром Солнце и Любовь! 1910 Под настроеньем чайной розы 1. Октава От вздохов папирос вся комната вуалевая... Свой абрис набросал на книге абажур. В вазетке на столе тоскует роза палевая, И ветерок ее колышет весь ажур. Пугает холодок, а вдохновенье, скаливая, Зовет меня в леса из копоти конур. Я плащ беру и верный хлыст, И чайной розы сонный лист. 2. Газелла И все мне доносится чайная роза Зачем тосковала так чайная роза? Ей в грезах мерещились сестры пунцовые. Она сожалела их, чайная роза. Ее обнадежили тучи свинцовые... О! влага живительна, чайная роза... Дыханьем поила закаты лиловые И лепеты сумерек чайная роза... В груди ее таяли чаянья новые Их пела случайная чайная роза. Мыза Ивановка Полонез «Титания» «Mignon», ария Филины Зовусь Титанией, царицей фей, Я, лунокудрая нимфея — ночь! Мой паж, сообщник мой, немой Морфей, Соткал июнь, Вуаля лунь; Но только дунь, — Прочь! Благоуханная, как детский сон, И легковейная, как мотылек, Порхаю всюду я, и, вознесен Моим крылом, Мир стал орлом; Взмахну жезлом, Лёт! Со свитой эльфовой сажусь в челнок На хрупких крылышках, к Земле летя, Я из дурман-травы плету венок, И на лету Всю волю ту В него вплету Я! 1910 Последняя любовь Ты влилась в мою жизнь, точно струйка Токáя В оскорбляемый водкой хрусталь. И вздохнул я словами: «Так вот ты какая: Вся такая, как надо!» В уста ль Поцелую тебя иль в глаза поцелую, Точно воздухом южным дышу. И затем, что тебя повстречал я такую, Как ты есть, я стихов не пишу. Пишут лишь ожидая, страдая, мечтая, Ошибаясь, моля и грозя. Но писать после слов, вроде: «Вот ты какая: Вся такая, как надо!» — нельзя. 18 апреля 1940 * * * Почему бы не встречаться Нам с тобой по вечерам У озер, у сонных речек, По долинам, по борам? Отчего бы нам не грезить От заката до зари? Это что-то вроде счастья, Что ты там ни говори! 31 августа 1909, Мелле-Кюлле Поэза алых туфель Ало-атласные туфли были поставлены на стол, Но со стола поднимались и прижимались к губам. Создал сапожник-художник, а инженер вами хвастал. Ало-атласные туфли глаз щекотали гостям. Ало-атласные туфли, вы наподобие гондол, Помните температуру требовательной ноги? Ало-атласные туфли, сколько купивший вас отдал Разума и капитала — знает один Ибрагим... Ало-атласные туфли с дымчатым кроличьим мехом Грелись кокетно в ладонях и утопали в коврах, Топали в пламенном гневе, то содрогались вы смехом, Вас на подносах носили на вакханальных пирах. Плавали бурно в шампанском, кушали пряные трюфели, Аэропланом взлетали, били мужчин по щекам, Ало-атласные туфли, ало-атласные туфельки! Вы, чьи носки к молодежи! чьи каблуки — к старикам! 15 октября 1917, Петроград Поэза белой сирени Белой ночью в белые сирени, Призраком возникшие, приди! И целуй, и нежь, и на груди Дай упиться сонмом упоений, И целуй, и нежь, и утруди... Белой ночью белые приветы, Ласк больных, весенних полусны, И любовь, и веянье весны, И полутемени, и полусветы, И любовь, и чувства так лесны!.. Эта ночь совсем, совсем живая! В эту ночь приди ко мне, приди! И судьбу свою опереди! А сирень цветет, слегка кивая! А любовь растет, легка, в груди! Июнь 1917, Гатчина Поэза бывшему льстецу Одному из многих Как вы могли, как вы посмели Давать болтливый мне совет? Да Вы в себе ль, да Вы в уме ли? Зачем мне ваш «авторитет»? Вы мелкий журналист и лектор, Чья специальность — фельетон, Как смели взять меня в свой спектор? Как смели взять свой наглый тон? Что это: зависть? «порученье»? Иль просто дурня болтовня? Ничтожества ли озлобленье На светозарного меня? Вы хамски поняли свободу, Мой бывший льстец, в искусстве тля, И ныне соблюдая моду, Поносите Вы короля! Прочь! Прочь! а ну Вас к Николаю! Работайте на экс-царе! Я так пишу, как я желаю,— Нет прозы на моем пере!.. А Вы, абориген редакций, Лакей газетных кулаков, Член подозрительнейших фракций, Тип, что «всегда на все готов»... Вы лишь одна из грязных кочек В моем пути, что мне до них? И лучшая из Ваших строчек — Все ж хуже худшей из моих! Не только Ваш апломб пигмея,— Апломб гигантов я презрел, И вот на Вас, льстеца и змея, Свой направляю самострел! Да ослепит Вас день весенний, И да не знают Вас века! Вы — лишь посредственность, я — гений! Я Вас не вижу свысока! 3 марта 1917, Гатчина Поэза вне абонемента Я сам себе боюсь признаться, Что я живу в такой стране, Где четверть века центрит Надсон, А я и Мирра — в стороне; Где вкус так жалок и измельчен, Что даже, — это ль не пример? — Не знают, как двусложьем: Мелыиин Скомпрометирован Бодлэр; Где блеск и звон карьеры — рубль, А паспорт разума — диплом; Где декадентом назван Врубель За то, что гений не в былом... Я — волк, а Критика — облава! Но я крылат! И за Атлант — Настанет день! — польется лава — Моя двусмысленная слава И недвусмысленный талант! 1912 Поэза о Карамзине Известно ль тем, кто, вместо нарда, Кадит мне гарный дым бревна, Что в жилах северного барда Струится кровь Карамзина? И вовсе жребий мой не горек!.. Я верю, доблестный мой дед, Что я — в поэзии историк, Как ты — в истории поэт! 1912 Поэза о людях Разве можно быть долго знакомым с людьми? И хотелось бы, да невозможно! Все в людских отношеньях тревожно: То подумай не так, то не этак пойми!.. Я к чужому всегда подходил всей душой: Откровенно, порывно, надежно. И кончалось всегда неизбежно Это тем, что чужим оставался чужой. Если малый собрат мне утонченно льстит, Затаенно его презираю. Но несноснее группа вторая: Наносящих, по тупости, много обид. И обижен-то я не на них: с них-то что И спросить, большей частью ничтожных?!. Я терзаюсь в сомнениях ложных: Разуверить в себе их не может никто! И останется каждый по-своему прав, Для меня безвозвратно потерян. Я людей не бегу, но уверен, Что с людьми не встречаются, их не теряв... Май 1915 Поэза о незабудках Поет Июнь, и песни этой зной Палит мне грудь, и грезы, и рассудок. Я изнемог и жажду незабудок, Детей канав, что грезят под луной Иным цветком, иною стороной. Я их хочу: сирени запах жуток. Он грудь пьянит несбыточной весной; Я их хочу: их взор лазурный чуток, И аромат целебен, как простор. Как я люблю участливый их взор! Стыдливые, как томны ваши чары... Нарвите мне смеющийся букет, В нем будет то, чего в сирени нет, А ты, сирень, увянь в тоске нектара. Мыза Ивановка Поэза о солнце, в душе восходящем В моей душе восходит солнце, Гоня невзгодную зиму. В экстазе идолопоклонца Молюсь таланту своему. В его лучах легко и просто Вступаю в жизнь, как в листный сад. Я улыбаюсь, как подросток, Приемлю все, всему я рад. Ах, для меня, для беззаконца, Один действителен закон: В моей душе восходит солнце, И я лучиться обречен! Поэза о старых размерах О вы, размеры старые, Захватанные многими, Банальные, дешевые, Готовые клише! Звучащие гитарою, И с рифмами убогими — Прекраснее, чем новые, Простой моей душе! Вы были при Державине, Вы были при Некрасове, Вы были при Никитине, Вы были при Толстом! О вы — подобны лавине! И как вас ни выбрасывай, Что новое ни вытяни, — Вы проситесь в мой том. Приветствую вас, верные, Испытанно-надежные, Округло-музыкальные, Любимые мои! О вы — друзья примерные, Вы, милые, вы, нежные, Веселые, печальные, Размеры — соловьи! 1919 Поэза о тысяча первом знакомстве Лакей и сен-бернар - ах, оба баритоны! - Встречали нас в дверях ответом на звонок. Камелии. Ковры. Гостиной сребротоны. Два пуфа и диван. И шесть безшумных ног. Мы двое к ней пришли. Она была чужою. Он знал ее, но я представлен в этот раз. Мне сдержанный привет, и сен-бернару Джою Уйти куда-нибудь и не мешать - приказ. Салонный разговор, удобный для аббата, Для доблестной ханжи и столь же для гетер. И мы уже не мы: Альфред и Травиата. И вот уже оркестр. И вот уже партер. Так: входим в роли мы совсем непроизвольно. Но режет сердце мне точеный комплимент. Как больно говорить! Как нестерпимо больно, Когда предвидишь вот любой, любой момент! Все знаем наперед: и будет то, что смято Когда-то, кем-то, как и где - не все равно ль? И в ужасе, в тоске, - Альфред и Травиата, - Мы шутим - как тогда! Лелея нашу боль 1914. Осень Поэза о Харькове Я снова в нежном, чутком Харькове, Где снова мой поэзовечер, Где снова триумфально-арковы Двери домовые — навстречу. О Харьков! Харьков! букворадугой Твоею вечно сердце живо: В тебе нежданно и негаданно Моя мечта осуществима. О Харьков! Харьков! Лучший лучшего! Цвет самой тонкой молодежи! — Где я нашел себя, заблудшего, Свою тринадцатую тоже. Такая журчная и сильная, В лицо задором запуская, Мной снова изавтомобилена Смеющаяся мне Сумская. На восхищающем извозчике Спускаюсь круто прямо к Поку. Улыбки дамьи, шляпок рощицы Скользят на тротуарах сбоку. А вот и девочка графинина, Одетая тепло-кенгурно, Болтает с мисс (здесь это принято?): «Maman им принята… „недурно“…» Пусть афишируют гигантские Меня афиши, — то ль не эра! — Мартын! Сверни к ручьям шампанского В гурманоазисах Проспэра. 1915. Декабря 19-го Поэза о «Mignon» Не опоздайте к увертюре: Сегодня ведь "Mignon" сама! Как чаровательны, Тома, Твои лазоревые бури! "Mignon"!.. она со мной везде: И в бледнопалевых гостиных, И на форелевых стремнинах, И в сновиденьях, и в труде. Ищу ли женщину, с тоской Смотрюсь ли в давнее былое, Кляну ль позорное и злое, - "Mignon"!.. она везде со мной! И если мыслю и живу, Молясь без устали Мадонне, То лишь благодаря "Миньоне" - Грезовиденью наяву: Но ты едва ли виноват, Ея бесчисленный хулитель: Нет, не твоя она обитель: О, Арнольдсон! о, Боронат! 1914. Октябрь Поэза отказа Она мне прислала письмо голубое, Письмо голубое прислала она. И веют жасмины, и реют гобои, И реют гобои, и льется луна. О чем она пишет? Что в сердце колышет? Что в сердце колышет усталом моем? К себе призывает! — а больше не пишет, А больше не пишет она ни о чем... Но я не поеду ни завтра, ни в среду, Ни завтра, ни в среду ответ не пошлю. Я ей не отвечу, я к ней не поеду, — Она опоздала: другую люблю! Июнь 1915 Поэза оттенков Есть в белых ночах лиловость, Лиловость в белых ночах. В нежных очах — суровость, Суровость в твоих очах... В фиалке бывает бледность, Бледность в лиловом цветке. В златоприческе — медность, Медь в золотом волоске. Есть что-то в весне старушье, Как вешнее есть в былом. В душе у тебя бездушье, Душа — в бездушьи твоем! Май 1915 Поэза правительству Правительство, когда не чтит поэта Великого, не чтит себя само И на себя накладывает вето К признанию и срамное клеймо. Правительство, зовущее в строй армий Художника, под пушку и ружье, Напоминает повесть о жандарме, Предавшем палачу дитя свое. Правительство, лишившее субсидий Писателя, вошедшего в нужду, Себя являет в непристойном виде И вызывает в нем к себе вражду. Правительство, грозящее цензурой Мыслителю, должно позорно пасть. Так, отчеканив яркий ямб цезурой, Я хлестко отчеканиваю власть. А общество, смотрящее спокойно На притесненье гениев своих, Вандального правительства достойно, И не мечтать ему о днях иных... <1920> Поэза разъяснения Мои стихи не очень вдохновенны Последний год... Не вдохновенны оттого, что пленны, А я все тот... Я не могу сказать всего, что надо, Хотя могу... И чтоб не лгать реально,— вот досада,- Фантазно лгу. Да, ваших дней волнующая проза — Больной вопрос... А потому — Миррэлия — как грёза,— Взамен всех проз!.. 9 ноября 1916, Гатчина Поэза северного озера В двенадцати верстах от Луги, В лесу сосновом, на песке, В любимом обществе подруги Живу в чарующей тоске... Среди озер, берез и елок И сосен мачтовых среди Бежит извилистый проселок, Шум оставляя позади. Я не люблю дорог шоссейных: На них - харчевни и обоз. Я жить привык в сквозных, в кисейных Лесах, где колыбели грез. В просторном доме, в десять комнат, Простой, мещанистый уют, Среди которого укромно Дни северлетние текут. Дом на горе, а в котловине, Как грандиозное яйцо, Блистает озеро сталь-сине, И в нем - любимое лицо! С ольховой удочкой, в дырявой И утлой лодке, на корме, Ты - нежный отдых мой от славы, Который я найти сумел... То в аметистовом, то в белом, То в бронзовом, то в голубом. Ты бродишь в парке запустелом И песней оживляешь дом. На дне озерном бродят раки И плоскотелые лещи. Но берегись: в зеленом мраке Медведи, змеи и клещи! А вечерами крыломыши Лавируют среди берез, И барабанит дождь по крыше, Как громоносный Берлиоз. Да, много в жизни деревенской Несносных и противных "но", Но то, о чем твердит Каменский, Решительно исключено... Здесь некому плести интриги, И некому копать здесь ям... Ни до Вердена, ни до Риги Нет дела никакого нам... Здесь царство в некотором роде, И оттого, что я - поэт, Я кровью чужд людской породе И свято чту нейтралитет. Конец июля 1916 Поэза спичечнаго коробка Что это? - спичек коробок? - Лучинок из берез? И ты их не заметить мог? - Ведь это ж грандиоз! Бери же, чиркай и грози, Восторжен, нагл и яр! Ползет огонь на все стези: В твоей руке - пожар! Огонь! огонь, природоцап, Высовывай язык! Ликуй, холоп! Оцарься, раб! Ничтожный, ты велик! Мыза Ивановка. 1914. Начало июля Поэза странностей жизни Встречаются, чтоб разлучаться... Влюбляются, чтобы разлюбить... Мне хочется расхохотаться, И разрыдаться - и не жить! Клянутся, чтоб нарушить клятвы... Мечтают, чтоб клянуть мечты... О, скорбь тому, кому понятны Все наслаждения тщетны!.. В деревне хочется столицы... В столице хочется глуши... И всюду человечьи лица Без человеческой души... Как часто красота уродна И есть в уродстве красота... Как часто низость благородна И злы невинные уста. Так как же не расхохотаться, Не разрыдаться, как же жить, Когда возможно расставаться, Когда возможно разлюбить?! Февраль 1916 Поэза упадка К началу войны европейской Изысканно тонкий разврат, От спальни царей до лакейской Достиг небывалых громад. Как будто Содом и Гоморра Воскресли, приняв новый вид: Повальное пьянство. Лень. Ссора. Зарезан. Повешен. Убит. Художественного салона И пьяной харчевни стезя Совпали по сходству уклона. Их было различить нельзя. Паскудно гремело витийство, Которым восславлен был грех. Заразное самоубийство Едва заглушало свой смех. Дурил хамоватый извозщик, Как денди эстетный дурил. Равно среди толстых и тощих Царили замашки горилл. И то, что расцветом культуры Казалось, была только гниль, Утонченно-тонные дуры Выдумывали новый стиль. Они, кому в нравственном тесно, Крошили бананы в икру, Затеивали так эксцессно Флиртующую игру. Измызганно-плоские фаты, Потомственные ромали, Чьи руки торчат, как ухваты, Напакоститься не могли. Народ, угнетаемый дрянью, Безмозглой, бездарной, слепой. Усвоил повадку баранью: Стал глупый, упрямый, тупой. А царь, алкоголик безвольный, Уселся на троне втроем: С царицею самодовольной И родственным ей мужиком. Был образ правленья беспутен,- Угрозный пример для корон: Бесчинствовал пьяный Распутин, Усевшись с ногами на трон. Упадочные модернисты Писали ослиным хвостом Пейзажи, и лишь букинисты Имели Тургенева том. Свирепствовали декаденты В поэзии, точно чума, Дарили такие моменты, Что люди сбегали с ума. Уродливым кактусом роза Сменилась для моды. Коза К любви призывалась. И поза Назойливо лезла в глаза. Но этого было все мало, И сытый желудок хотел Вакхического карнавала Разнузданных в похоти тел. И люди пустились в эксцессы, Какие не снились скотам. Изнервленные поэтессы Кривлялись юродиво там. Клинки обжигались ликером, И похоть будили смешки, И в такт бархатистым рессорам Качелились в язвах кишки. Живые и сытые трупы, Без помыслов и без идей, Ушли в черепашие супы,- О, люди без сути людей! Им стало филе из лягушки Дороже пшеницы и ржи, А яды, наркозы и пушки - Нужнее, чем лес и стрижи. Как сети, ткать стали интриги И, ближних опутав, как рыб, Забыли музеи и книги, В руке затаили ушиб! Злорадно они ушибали Того, кто доверился им. Так все очутились в опале, Что было правдиво-святым. И впрямь! для чего людям святость? Для святости - анахорет! На подвиги, боль и распятость Отныне наложен запрет. И вряд ли при том современно Уверовать им в интеллект. И в Бога. Удел их - надменно Идти мимо "разных нам сект"... И вот, под влиянием моды, Святое отринувшей все, На модных ходулях "комоды" Вдруг круг завели в колесе. Как следствие чуши и вздора - Неистово вверглись в войну. Воскресли Содом и Гоморра, Покаранные в старину. Декабрь 1918 Поэза Южику На мотив Виктора Гофмана Весеннее! весеннее! как много в этом слове! Вы, одуванчики, жасмины и сирень! Глаза твои! глаза! они как бы лиловей Они сиреневей в весенний этот день! Любимая! любимая! как много в этом звуке! Уста улыбные и синева ресниц... Уста твои, уста! и что же в них из муки. Святая из святых! блудница из блудниц! Люблю тебя, люблю тебя! и буду вечно-вечно Любить тебя, моя! все вылилось в моей... О, как же ты добра, прекрасна и сердечна, Мой Южик! мой бокал! поэзосоловей! 27 января 1917, Тифлис Поэзоконцерт Где свой алтарь воздвигли боги, Не место призракам земли! Мирра Лохвицкая В Академии Поэзии — в озерзамке беломраморном — Ежегодно мая первого фиолетовый концерт, Посвященный вешним сумеркам, посвященный девам траурным... Тут — газеллы и рапсодии, тут — и глина, и мольберт. Офиалчен и олилиен озерзамок Мирры Лохвицкой. Лиловеют разнотонами станы тонких поэтесс, Не доносятся по озеру шумы города и вздох людской, Оттого, что груди женские — тут не груди, а дюшес... Наполняется поэтами безбородыми, безусыми, Музыкально говорящими и поющими Любовь. Золот гордый замок строфами, золот девушками русыми, Золот юным вдохновением и отсутствием рабов! Гости ходят кулуарами, возлежат на софном бархате, Пьют вино, вдыхают лилии, цепят звенья пахитос... Проклинайте, люди трезвые! Громче, злей, вороны, каркайте! — Я, как ректор Академии, пью за озерзамок тост! 1911 Поэту Лишь гении доступны для толпы! Ho ведь не все же гении - поэты?! Не изменяй намеченной тропы И помни: кто, зачем и где ты. Не пой толпе! Ни для кого не пой! Для песни пой, не размышляя - кстати ль!.. Пусть песнь твоя - мгновенья звук пустой,- Поверь, найдется почитатель. Пусть индивидума клеймит толпа: Она груба, дика, она - невежда. Не льсти же ей: лесть - счастье для раба, А у тебя - в цари надежда... 1907 Предостерегающая поэза Художники! бойтесь "мещанок": Они обездарят ваш дар Своею врожденною сонью, Своим организмом шарманок; Они запесочат пожар В душе, где закон - Беззаконье. Страшитесь и дев апатичных, С улыбкой безлучно-стальной, С лицом, постоянным как мрамор: Их лики, из псевдо-античных, Душе вашей бально-больной Грозят безпросыпным кошмаром. Они не прощают ошибок, Они презирают порыв, Считают его неприличьем, "Явленьем дурного пошиба": А гений - в глазах их - нарыв, Наполненный гнойным величьем!.. 1912, Июль, Веймарн Прежде и теперь А вечерами матиола Нас опьяняла, как вино, И строфам с легкостью Эола Кружиться было суждено. Ночами мы пикниковали, Ловили раков при костре, Крюшон тянули, и едва ли В постель ложились на заре... Второе лето на курорте И я с ним вместе проводил. То были дни, когда о торте И сам кондитер не грустил... Когда проехаться в вагоне Еще ребенок рисковал, Когда Негг Брюкман в пансионе Вино открыто продавал... День стоил не бумажек тридцать, А три серебряных рубля, Что могут ныне появиться Лишь разве в замке короля!.. Январь 1918, Петроград Прелюдия (Лунные тени — тени печали...) Лунные тени — тени печали — Бродят бесшумной стопой. В черном как горе земли покрывале Призрачной робкой тропой. Многих любовно и нежно качали, Чутко давали отсвет... Лунные тени, тени печали, Мой повторят силуэт! Призрак Ты каждый день приходишь, как гризетка, В часовню грез моих приходишь ты; Твоей рукой поправлена розетка, Румянцем уст раскрашены мечты. Дитя мое! Ты — враг ничтожных ролек. А вдохновлять поэта — это честь. Как я люблю тебя, мой белый кролик! Как я ценю!.. Но чувств не перечесть. Я одинок... Я мелочно осмеян... Ты поняла, что ласка мне нужна — Твой гордый взор так нежен, так лилеен, Моя сестра, подруга и жена. Да, верю я глазам твоим, влекущим Меня к Звезде, как верю я в Звезду. Я отплачу тебе своим грядущим И за собой в бессмертие введу! 1909 Примитивный романс Моя ты или нет? Не знаю... не пойму... Но ты со мной всегда, сама того не зная. Я завтра напишу угрюмцу твоему, Чтоб он тебя пустил ко мне, моя родная! Боюсь, он не поймет; боюсь, осудит он; Боюсь, тебя чернить он станет подозреньем... Приди ж ко мне сама! Ты слышишь ли мой стон? Ты веришь ли тоске и поздним сожаленьям? Иль нет — не приходи! и не пиши в ответ! Лишь будь со мной и впредь, сама того не зная. Так лучше... так больней... Моя ты или нет? Но я... я твой всегда, всегда, моя родная! 1912 Пролог (Прах Мирры Лохвицкой осклепен...) Вы идете обычной тропой, Он - к снегам недоступных вершин Мирра Лохвицкая Прах Мирры Лохвицкой осклепен, Крест изменен на мавзолей,- Но до сих пор великолепен Ее экстазный станс аллей. Весной, когда, себя ломая, Пел хрипло Фофанов больной, К нему пришла принцесса мая, Его окутав пеленой... Увы! Пустынно на опушке Олимпа грёзовых лесов... Для нас Державиным стал Пушкин, Нам надо новых голосов! Теперь повсюду дирижабли Летят, пропеллером ворча, И ассонансы, точно сабли, Рубнули рифму сгоряча! Мы живы острым и мгновенным,- Наш избалованный каприз: Быть ледяным, но вдохновенным, И что ни слово - то сюрприз. Не терпим мы дешевых копий, Их примелькавшихся тонов, И потрясающих утопий Мы ждем, как розовых слонов... Душа утонченно черствеет, Гнила культура, как рокфор... Но верю я: завеет веер! Как струны, брызнет сок амфор! Придет Поэт - он близок! близок!- Он запоет, он воспарит. Всех муз былого в одалисок, В своих любовниц претворит. И, опьянен своим гаремом, Сойдёт с бездушного ума... И люди бросятся к триремам, Русалки бросятся в дома! О, век безразумной услады, Безлисто-трепетной весны, Модернизованной Эллады И обветшалой новизны!.. 1911 Промельк (Голубые голуби на просторной палубе) Ив. Лукашу. Голубые голуби на просторной палубе. А дождинки капали, - голуби их попили. На просторной палубе голубые голуби Все дождинки попили, а дождинки капали. 1911 Промельк (И в зле добро, и в добром злоба) И в зле добро, и в добром злоба, Но нет ни добрых, нет ни злых, И правы все, и правы оба,— И правоту поет мой стих. И нет ни шведа, ни японца. Есть всюду только человек, Который под недужьем солнца Живет свой жалкий полувек. 21 декабря 1917, Петроград Прощальная поэза Ответ Валерию Брюсову на его послание Я так устал от льстивой свиты И от мучительных похвал... Мне скучен королевский титул, Которым Бог меня венчал. Вокруг — талантливые трусы И обнаглевшая бездарь... И только Вы, Валерий Брюсов, Как некий равный государь... Не ученик и не учитель, Над чернью властвовать устав, Иду в природу, как в обитель, Петь свой осмеянный устав... И там, в глуши, в краю олонца, Вне поощрений и обид, Моя душа взойдет, как солнце, Тому, кто мыслит и скорбит. 1912 Пятицвет II В двадцать лет он так нашустрил: Проституток всех осестрил, Астры звездил, звезды астрил, Погреба перереестрил. Оставалось только - выстрел. 1911 Регина Когда поблекнут георгины Под ало-желчный лесосон, Идите к домику Регины Во все концы, со всех сторон. Идите к домику Регины По всем дорогам и тропам, Бросайте на пути рябины, Дабы назад вернуться вам. Бросайте на пути рябины: Все ваши скрестятся пути, И вам, искателям Регины, Назад дороги не найти. 1913, Лето, Веймарн Реквием ..."И будет дух мой над тобой Витать на крыльях голубиных"... М. Лохвицкая. Помилуй, Господи, Всесветлый Боже, Царицу грез моих, Твою рабу, И освяти ее могилы ложе, И упокой ее в ее гробу... И вознеси ее святую душу, Великий Господи, в пречистый Рай... А если я, Твой раб, любовь нарушу, Своей немилостью меня карай. Даруй страдалице - любимой, милой - Познать величие Твоих щедрот... Господь, укрой ее! Господь, помилуй! Услышь, о Господи, мой грешный рот... Услышь мольбу мою и, веру множа В Твое сияние, внемли рабу: Помилуй, Господи, Всесильный Боже, Мою владычицу, Твою рабу! Рескрипт короля Отныне плащ мой фиолетов, Берета бархат в серебре: Я избран королём поэтов На зависть нудной мошкаре. Меня не любят корифеи - Им неудобен мой талант: Им изменили лесофеи И больше не плетут гирлянд. Лишь мне восторг и поклоненье И славы пряный фимиам, Моим - любовь и песнопенья! - Недосягаемым стихам. Я так велик и так уверен В себе, настолько убеждён, Что всех прощу и каждой вере Отдам почтительный поклон. В душе - порывистых приветов Неисчислимое число. Я избран королём поэтов - Да будет подданным светло! 1918 Родник Восемь лет эту местность я знаю. Уходил, приходил,- но всегда В этой местности бьет ледяная Неисчерпываемая вода. Полноструйный родник, полнозвучный, Мой родной, мой природный родник, Вновь к тебе (ты не можешь наскучить!) Неотбрасываемо я приник. И светло мне глаза оросили Слезы гордого счастья, и я Восклицаю: ты - символ России, Изнедривающаяся струя! Июль 1914, Мыза Ивановка Романс (О, знаю я, когда ночная тишь...) О, знаю я, когда ночная тишь Овеет дом, глубоко усыпленный, О, знаю я, как страстно ты грустишь Своей душой, жестоко оскорбленной!.. И я, и я в разлуке изнемог! И я - в тоске! Я гнусь под тяжкой ношей... Теперь я спрячу счастье под замок,- Вернись ко мне: я все-таки хороший... А ты - как в бурю снасть на корабле,- Трепещешь мной, но не придешь ты снова: В твоей любви нет ничего земного,- Такой любви не место на земле! Ноябрь 1910 Рондели (О Мирре грезит Вандэлин) О Мирре грезит Вандэлин, О Вандэлине грезит Мирра. Она властительница мира, И он — вселенной властелин. Люблю я в замке меж долин Внимать душою, полной мира, Как Миррой грезит Вандэлин, Как Вандэлином грезит Мирра, Под стрекотанье мандолин Дрожит моя больная лира, Что Мирры нет, что в мире сиро И что — всегда, всегда один — Грустит о Мирре Вандэлин. 1911 Рондо Л. Рындиной. Читать тебе себя в лимонном будуаре, Как яхту грезь, его приняв и полюбя: Взамен неверных слов, взамен шаблонных арий, Читать тебе себя. Прочувствовать тебя в лиловом пеньюаре, Дробя грядущее и прошлое, дробя Второстепенное, и сильным быть в ударе. Увериться, что мир сосредоточен в паре: Лишь в нас с тобой, лишь в нас! И только для тебя, И только о тебе, венчая взор твой царий, Читать тебе себя! 1914. Февраль Рондо оранжеваго заката Невымученных мук, невыгроженных гроз Так много позади, и тяжек сердца стук. Оранжевый закат лианами оброс Невыкорченных мук. Оранжевый закат! ты мой давнишний друг Как лепеты травы, как трепеты берез, Как щебеты мечты: Но вдруг изменишь? вдруг? Заплакать бы обжогом ржавых слез, В них утопить колечки змейных скук И ждать, как ждет подпоездник колес, Невысмертивших мук! Веймарн. 1913. Август Россини Сонет Отдохновенье мозгу и душе Для девушек и правнуков поныне... Оркестровать улыбку Бомарше Мог только он, эоловый Россини. Глаза его мелодий ясно-сини, А их язык понятен в шалаше. Пусть первенство мотивовых клише И графу Альмавиве, и Розине. Миг музыки переживет века, Когда его природа глубока,— Эпиталамы или панихиды! Россини — это вкрадчивый апрель, Идиллия селян «Вильгельма Телль», Кокетливая трель «Семирамиды». Октябрь 1917, Петроград Русская Кружевеет, розовеет утром лес, Паучок по паутинке вверх полез. Бриллиантится веселая роса. Что за воздух! Что за свет! Что за краса! Хорошо гулять утрами по овсу, Видеть птичку, лягушонка и осу, Слушать сонного горлана-петуха, Обменяться с дальним эхом: "Ха-ха-ха!" Ах, люблю бесцельно утром покричать, Ах, люблю в березках девку повстречать, Повстречать и, опираясь на плетень, Гнать с лица ее предутреннюю тень, Пробудить ее невыспавшийся сон, Ей поведать, как в мечтах я вознесен, Обхватить ее трепещущую грудь, Растолкать ее для жизни как-нибудь! 1910 Рядовые люди Я презираю спокойно, грустно, светло и строго Людей бездарных: отсталых, плоских, темно-упрямых. Моя дорога — не их дорога. Мои кумиры — не в людных храмах. Я не желаю ни зла, ни горя всем этим людям, — Я равнодушен; порой прощаю, порой жалею. Моя дорога лежит безлюдьем. Моя пустыня — дворца светлее. За что любить их, таких мне чуждых? за что убить их?! Они так жалки, так примитивны и так бесцветны. Идите мимо в своих событьях, — Я безвопросен: вы безответны. Не знаю скверных, не знаю подлых; все люди правы; Не понимают они друг друга, — их доля злая. Мои услады — для них отравы. Я презираю, благословляя... 1911 Секстина Я заклеймен, как некогда Бодлэр; То — я скорблю, то — мне от смеха душно. Читаю отзыв, точно ем «эклер»: Так обо мне рецензия... воздушна. О, критика — проспавший Шантеклер! — «Ку-ка-ре-ку!», ведь солнце не послушно. Светило дня душе своей послушно. Цветами зла увенчанный Бодлэр, Сам — лилия... И критик-шантеклер Сконфуженно бормочет: «Что-то душно»... Пусть дирижабли выглядят воздушно, А критики забудут — про «эклер». Прочувствовать талант — не съесть «эклер»; Внимать душе восторженно, послушно — Владеть душой; нельзя судить воздушно, — — Поглубже в глубь, бывает в ней Бодлэр. И курский соловей поет бездушно, Когда ему мешает шантеклер. Иному, впрочем, ближе «шантеклер». Такой «иной» воздушен, как «эклер», И от такого вкуса — сердцу душно. «Читатель средний» робко и послушно Подумает, что пакостен Бодлэр, И примется браниться не воздушно... И в воздухе бывает не воздушно, Когда летать захочет шантеклер, Иль авиатор, скушавший «эклер», Почувствует (одобришь ли, Бодлэр?), Почувствует, что сладость не послушна, Что тяжело под ложечкой и душно... Близка гроза. Всегда предгрозье душно. Но хлынет дождь живительный воздушно, Вздохнет земля свободно и послушно. Близка гроза! В курятник, Шантеклер! В моих очах eclair, а не «эклер»! Я отомщу собою, как — Бодлэр! 1910 Серенада Хоровод рифм Как сладко дышится В вечернем воздухе, Когда колышутся В нем нежных роз духи! Как высь оранжева! Как даль лазорева! Забудьте горе Вы, Придите раньше Вы! Над чистым озером В кустах акации Я стану грез пером Писать варьяции И петь элегии, Романсы пылкие. Без Вас - как в ссылке я, При Вас же - в неге я. Чего ж Вы медлите В румянце золота? Иль страсть исполота, Слова - не бред ли те? Луны луч палевый Пробрался. Перепел В листве эмалевой Росу всю перепил. С тоской сердечною Отдамся музе я, Со мной иллюзии, Вы, мифы вечные. Как нервно молнии Сверкают змеями. Пойду аллеями, Поеду в челне я По волнам озера Топить бессилие... Как жизнь без роз сера! О если б крылия! Орлом по сини я Поплыл чудесною Мечтой, уныние Проклявши тесное, Но лживы роз духи,- Мои иллюзии, Души контузии - Больней на воздухе. Высь стала сумрачна. Даль фиолетова, И вот от этого Душа от дум мрачна. Все тише в пульсе я Считаю маятник, В груди конвульсии, И счастью - памятник! 1907 Сказка сиреневой кисти Пастель Напевая лунные ноктюрны, Бредил Май о призрачной вакханке, Охлаждал свой жар росой из урны, И скользили ножки, точно санки, Порошею бело-яблоновой. Скованы желанья знойным хмелем... И блистая белизной слоновой Ровных зубок, шепчет Ночь: "Постелем Свадебное ложе на поляне, Набросаем ландышей, азалий Там, где бродят вдумчивые лани, Там, где мы впервые рассказали Сердцем сердцу смутные волненья, Ожидая тщетно выполненья, Как шагов невыясненных в зале"... Тут луна скользнула в аметисте Глаз царицы, скрытой сонным тюлем, - И вспорхнули грезы Мая ульем, И впились в сиреневые кисти... Случай Судьбою нашей правит Случай, И у него такая стать, Что вдруг пролившеюся тучей Он может насмерть захлестать. Но он же может дать такое Блаженство каждому из нас, Что пожалеешь всей душою О жизни, данной только раз! 1929 Солнце и море Море любит солнце, солнце любит море... Волны заласкают ясное светило И, любя, утопят, как мечту в амфоре; А проснешься утром - солнце засветило! Солнце оправдает, солнце не осудит, Любящее море вновь в него поверит... Это вечно было, это вечно будет, Только силы солнца море не измерит. Август 1910 Сонаты в шторм На Ваших эффектных нервах звучали всю ночь сонаты, А Вы возлежали на башне на ландышевом ковре... Трещала, палила буря, и якорные канаты, Как будто титаны-струны, озвучили весь корвет. Но разве Вам было дело, что где-то рыдают и стонут, Что бешеный шторм грохочет, бросая на скалы фрегат. Вы пили вино мятежно, Вы брали монбланную ноту! Сверкали агаты брошек, но ярче был взоров агат! Трещала, палила буря. Стонала дворцовая пристань. Кричали и гибли люди. Корабль набегал на корабль. А вы, семеня гранаты, смеясь, целовали артиста... Он сел за рояль, как гений, — окончил игру, как раб... 1911, Дылицы Сонет (Ее любовь проснулась в девять лет) Ее любовь проснулась в девять лет, Когда иной ребенок занят куклой. Дитя цвело, как томный персик пухлый, И кудри вились, точно триолет. Любовь дала малютке амулет: Ее пленил — как сказка — мальчик смуглый... Стал, через месяц, месяц дружбы — круглый. Где, виконтесса, наше трио лет? Ах, нет того, что так пленяло нас, Как нет детей с игрой в любовь невинной. Стремится смуглый мальчик на Парнас, А девочка прием дает в гостиной И, посыпая «пудрой» ананас, Ткет разговор, изысканный и длинный. Июнь 1909 Сонет (Любви возврата нет, и мне как будто жаль) Любви возврата нет, и мне как будто жаль Бывалых радостей и дней любви бывалых; Мне не сияет взор очей твоих усталых, Не озаряет он таинственную даль... Любви возврата нет, — и на душе печаль, Как на снегах вокруг осевших, полуталых. — Тебе не возвратить любви мгновений алых: Любви возврата нет, — прошелестел февраль. И мириады звезд в безводном океане Мигали холодно в бессчетном караване, И оскорбителен был их холодный свет: В нем не было былых ни ласки, ни участья... И понял я, что нет мне больше в жизни счастья, Любви возврата нет!.. 1908 Гатчина Сонет (Мы познакомились с ней в опере) Мы познакомились с ней в опере, — в то время, Когда Филина пела полонез. И я с тех пор — в очарованья дреме, С тех пор она — в рядах моих принцесс. Став одалиской в грезовом гареме, Она едва ли знает мой пароль... А я седлаю Память: ногу в стремя, — И еду к ней, непознанный король. Влюблен ли я, дрожит в руке перо ль, Мне все равно; но вспоминать мне сладко Ту девушку и данную мне роль. Ее руки душистая перчатка И до сих пор устам моим верна... Но встречу вновь посеять — нет зерна! 1909 Ноябрь Сонет (Пейзаж ее лица...) Пейзаж ее лица, исполненный так живо Вибрацией весны влюбленных душ и тел, Я для грядущего запечатлеть хотел: Она была восторженно красива. Живой душистый шелк кос лунного отлива Художник передать бумаге не сумел. И только взор ее, мерцавший так тоскливо, С удвоенной тоской, казалось, заблестел. И странно: сделалось мне больно при портрете, Как больно не было давно уже, давно. И мне почудился в унылом кабинете Печальный взор ее, направленный в окно. Велик укор его, и ряд тысячелетий Душе моей в тоске скитаться суждено. Август 1908 Сонет (По вечерам графинин фаэтон) По вечерам графинин фаэтон Могли бы вы заметить у курзала. Она входила в зал, давая тон, Как капельмейстер, настроеньям зала. Раз навсегда графиня показала Красивый ум, прищуренный бутон Чуть зрелых губ, в глазах застывший стон, Как монумент неверности вассала... В ее очей фиалковую глубь Стремилось сердце каждого мужчины. Но окунать их не было причины, — Напрасно взоры ныли: приголубь... И охлаждал поклонников шедевра Сарказм ее сиятельства из сэвра. Январь 1910 Сонет (Я коронуюсь утром мая...) Я коронуюсь утром мая Под юным солнечным лучом. Весна, пришедшая из рая, Чело украсит мне венцом. Жасмин, ромашки, незабудки, Фиалки, ландыши, сирень Жизнь отдадут - цветы так чутки!- Мне для венца в счастливый день. Придет поэт, с неправдой воин, И скажет мне: "Ты будь достоин Моим наследником; хитон, Порфиру, скипетр - я, взволнован, Даю тебе... Взойди на трон, Благословен и коронован". 1908 Сонет (Я полюбил ее зимою...) Я полюбил ее зимою И розы сеял на снегу Под чернолесья бахромою На запустелом берегу. Луна полярная, над тьмою Всходя, гнала седую мгу, Встречаясь с ведьмою хромою, Поднявшей снежную пургу. И, слушая, как стонет вьюга, Дрожала бедная подруга, Как беззащитная газель; И слушал я, исполнен гнева, Как выла злобная метель О смерти зимнего посева. Август 1908 Сонмы весенние Сонные сонмы сомнамбул весны Санно манят в осиянные сны. Четко ночами рокочут ручьи. Звучные речи ручья горячи. Плачут сирени под лунный рефрен. Очи хохочут песчаных сирен. Лунные плечи былинной волны. Сонные сонмы весенней луны. 1909 Спустя пять лет Тебе, Евгения, мне счастье давшая, Несу горячее свое раскаянье... Прими, любившая, прими, страдавшая, Пойми тоску мою, пойми отчаянье. Вся жизнь изломана, вся жизнь истерзана. В ошибке юности — проклятье вечное... Мечта иссушена, крыло подрезано, Я не сберег тебя,— и жизнь — увечная... Прости скорбящего, прости зовущего, Быть может — слабого, быть может — гения. Не надо прошлого: в нем нет грядущего,— В грядущем — прошлое... Прости, Евгения! 1910 Стансы (Ни доброго взгляда, ни нежного слова) Ни доброго взгляда, ни нежного слова — Всего, что бесценно пустынным мечтам... А сердце... а сердце все просит былого! А солнце... а солнце — надгробным крестам! И все — невозможно! и все — невозвратно! Несбыточней бывшего нет ничего... И ты, вся святая когда-то, развратна... Развратна! — не надо лица твоего!.. Спуститесь, как флеры, туманы забвенья, Спасите, укройте обломки подков... Бывают и годы короче мгновенья, Но есть и мгновенья длиннее веков! Август 1909, Мыза Ивановка Стансы (Простишь ли ты мои упреки) Простишь ли ты мои упреки, Мои обидные слова? Любовью дышат эти строки, И снова ты во всем права! Мой лучший друг, моя святая! Не осуждай больных затей; Ведь я рыдаю, не рыдая. Я, человек не из людей!.. Не от тоски, не для забавы Моя любовь полна огня: Ты для меня дороже славы! Ты — все на свете для меня! Я соберу тебе фиалок И буду плакать об одном: Не покидай меня! — я жалок В своем величии больном... 1911, Дылицы Стансы (Счастье жизни...) Счастье жизни - в искрах алых, В просветленьях мимолетных, В грезах ярких, но бесплотных, И в твоих очах усталых. Горе - в вечности пороков, В постоянном с ними споре, В осмеянии пророков И в исканьях счастья - горе. 1907 Так возникают стихи За утренним сидим мы чаем, Идем ли к морю на песок, Друг друга часто огорчаем И горько серебрим висок. Хотя любовь цветет сиренью И крепче выдержанных вин, Ты предаешься подозренью, В моих поступках ищешь вин... Напрасно! Если я с тобою, Не все ли, друг, тебе равно. Исполнен ли я Голубою Иль с Розовой живу давно?.. К чему же вечно уверенья? Но грустно мне, что, может быть, Чтоб жизнь вдохнуть в стихотворенье, Я должен что-то умертвить... 1928 Тебе, моя красавица! Ариадниной мамочке Вуаль светло-зеленая с сиреневыми мушками Была слегка приподнята над розовыми ушками. Вуаль была чуть влажная, она была чуть теплая, И ты мне улыбалася, красивая и добрая: Смотрела в очи ласково, смотрела в очи грезово, Тревожила уснувшее и улыбалась розово. И я не слышал улицы со звонами и гамами, И сердце откликалося взволнованными гаммами. Шла ночь, шурша кокетливо и шлейфами, и тканями, Мы бархатною сказкою сердца друг другу ранили. Атласные пожатия: рождения и гибели: Отливы: содрогания: кружения и прибыли: Да разве тут до улицы со звонами и шумами?!. Да разве тут до города с пытающими думами?!. Кумирню строил в сердце я, я строил в сердце пагоды... Ах, губки эти алые и сочные, как ягоды! Расстались: для чего, спроси: я долго грезил в комнате: О, глазки в слезках-капельках, мои глаза вы помните? Вы помните? вы верите? вы ждете! вы, кудесные! Оне неповторяемы мгновенности чудесные!.. Я требую настойчиво, приказываю пламенно: Исчезни, все мне чуждое! исчезни, город каменный! Исчезни все, гнетущее! исчезни, вся вселенная! Все краткое! все хрупкое! все мелкое! все тленное! А мы, моя красавица, утопимся в забвении, Очаровав порывностью бесстрасное мгновение!.. 1910. Январь Тень апельсиновой ветки Из Тинь-Тунь-Линг Одиночила в комнате девушка. Взволновали ее звуки флейты, - Голос юноши в них: Голос, чей ты? О, застынь в напряженной мечте ушко! Чья-то тень на колени к ней падает, - Из окна апельсинная ветка. "Разорвал кто-то платье мне метко", Грезит девушка с тайной отрадою... Тишь двоякая Высокая стоит луна. Высокие стоят морозы. Далекие скрипят обозы. И кажется, что нам слышна Архангельская тишина. Она слышна,- она видна: В ней всхлипы клюквенной трясины, В ней хрусты снежной парусины, В ней тихих крыльев белизна - Архангельская тишина... 1929 Томление бури Сосны качались, сосны шумели, Море рыдало в бело-седом, Мы замолчали, мы онемели, Вдруг обеззвучел маленький дом. Облокотившись на подоконник, В думе бездумной я застывал. В ветре галопом бешеным кони Мчались куда-то, пенился вал. Ты на кровати дрожко лежала В полуознобе, в полубреду. Сосны гремели, море рыдало, Тихо и мрачно было в саду. Съежились листья желтых акаций. Рыжие лужи. Карий песок. Разве мы смели утром смеяться? Ты одинока. Я одинок. Июнь 1915 Тоска по Квантуну О, греза дивная, мне сердца не тирань! - Воспоминания о прожитом так живы. Я на Квантун хочу, в мой милый Да-Лянь-Вань На воды желтые Корейского залива. Я в шлюпке жизненной разбился о бурун, И сердце чувствует развязку роковую... Я по тебе грущу, унылый мой Квантун, И, Море Желтое, я по тебе тоскую!.. 1904. Петербург. Траурная элегия Умирала лилия лесная... К. Фофанов. Умерла она в пору августа, Когда зелень трав и дубрав густа, Когда в воздухе вкус малиновый, Когда ночь дрожит в тьме осиновой. Умерла она, ясно ведая, Что такое смерть, храбро следуя За давнишними пожеланьями Молодой уснуть, с колебаньями Незнакомая... И правдивая, И невинная, и красивая!.. Умерла она, сделав грустно нам... К ней путем идем, болью устланным, На могилу к ней, одинокую, Как она была, на далекую... Там помолимся о душе ее: - Да прославится имя твое! 1909. Июнь. Тринадцатая Новелла У меня дворец двенадцатиэтажный, У меня принцесса в каждом этаже, Подглядел-подслушал как-то вихрь протяжный, - И об этом знает целый свет уже. Знает, - и прекрасно! сердцем не плутую! Всех люблю, двенадцать, - хоть на эшафот! Я настрою арфу, арфу золотую, Ничего не скрою, все скажу... Так вот: Все мои принцессы - любящие жены, Я, их повелитель, любящий их муж. Знойным поцелуем груди их прожжены, И в каскады слиты ручейки их душ. Каждая друг друга дополняет тонко, Каждая прекрасна, в каждой есть свое: Та грустит беззвучно, та хохочет звонко, - Радуется сердце любое мое! Поровну люблю я каждую принцессу, Царски награждаю каждую собой... День и ночь хожу по лестнице, завесу Очередной спальни дергая рукой... День и ночь хожу я, день и ночь не сплю я, В упоеньи мигом некогда тужить. Жизнь - от поцелуев, жизнь до поцелуя, Вечное забвенье не дает мне жить. Но бывают ночи: заберусь я в башню, Заберусь один в тринадцатый этаж, И смотрю на море, и смотрю на пашню, И чарует греза все одна и та ж: Хорошо бы в этой комнате стеклянной Пить златистогрезый черный виноград С вечно-безымянной, странно так желанной, Той, кого не знаю и узнать не рад. Скалы молят звезды, звезды молят скалы, Смутно понимая тайну скал и звезд, - Наполняю соком и душой бокалы И провозглашаю безответный тост!.. Триолет В протяжных стонах самовара Я слышал стон ее души. Что было скрыто в песне пара - В протяжных стонах самовара? Венчалась ли она в глуши, Иль умирала дочь Тамара? Как знать! Но в воплях самовара Я слышал вопль ее души. 1909. Июль. Мыза Ивановка Триолет о клене О, если б клен, в саду растущий, Расправив ветви, улетел! О, если бы летать хотел Безмозглый клен, в саду растущий!.. Он с каждым днем всё гуще, гуще, И вот уж сплошь он полиствел. Что толку!- лучше бы растущий, Взмахнув ветвями, улетел! Июнь 1915 * * * Ты вышла в сад, и ты идёшь по саду, И будешь ты до вечера в саду. Я чувствую жестокую досаду, Что я с тобой по саду не иду. О, этот сад! Он за морскою далью... Он за морскою далью, этот сад... Твои глаза, налитые печалью, Ни в чьи глаза - я знаю - не глядят. Я вижу твой, как мой ты видишь берег, Но - заколдованы на берегах - Ты не придёшь кормить моих форелек, А я понежиться в твоих цветах. Что море нам! Нас разделяют люди И не враги, а что страшней - друзья, Но будет день - с тобой вдвоём мы будем, Затем, что нам не быть вдвоём нельзя! 1930 Ты ко мне не вернешься... Злате Ты ко мне не вернешься даже ради Тамары, Ради нашей дочурки, крошки вроде крола: У тебя теперь дачи, за обедом - омары, Ты теперь под защитой вороного крыла... Ты ко мне не вернешься: на тебе теперь бархат, Он скрывает бескрылье утомленных плечей... Ты ко мне не вернешься: предсказатель на картах Погасил за целковый вспышки поздних лучей!.. Ты ко мне не вернешься, даже... даже проститься, Но над гробом обидно ты намочишь платок... Ты ко мне не вернешься в тихом платье из ситца, В платье радостно-жалком, как грошовый цветок. Как цветок... Помнишь розы из кисейной бумаги? О живых ни полслова у могильной плиты! Ты ко мне не вернешься: грезы больше не маги,- Я умру одиноким, понимаешь ли ты?!. 1910 Ты не шла... Карменсите Целый день хохотала сирень Фиолетово-розовым хохотом. Солнце жалило высохший день. Ты не шла (Может быть, этот вздох о том?) Ты не шла. Хохотала сирень, Удушая пылающим хохотом... Вдалеке у слепых деревень Пробежал паровоз тяжким грохотом. Зло-презло хохотала сирень, Убивая мечты острым хохотом. Да. А ты все не шла — целый день. А я ждал (Может быть, этот вздох о том?..) До луны хохотала сирень Беспощадно осмысленным хохотом... Ты не шла. В парке влажная тень. Сердце ждет. Сердце бесится грохотом. — Отхохочет ли эта сирень? Иль увянет, сожженная хохотом?! Павловск У бездны О, юность! о, веры восход! О, сердца взволнованный сад! И жизнь улыбалась: «вперед!» И смерть скрежетала: «назад».. То было когда-то тогда, То было тогда, когда нет... Клубились, звенели года — Размерены, точно сонет. Любил, изменял, горевал, Звал смерти, невзгоды, нужду. И жизнь, как пират — моря вал, Добросила к бездне. Я жду! Я жду. Я готов. Я без лат. Щит согнут, и меч мой сдает. И жизнь мне лепечет: «назад»... А смерть торжествует: «вперед!» У К.М.Фофанова (Один из вечеров у поэта) Мигая, лампа освещала, Как ландыш, чистые листы. Лицо поэта озаряла Улыбка ласковой мечты. Я, углубляясь в воплощенья Его измученной души, Слыхал, как сердце в упоенье Мне пело: "Стихни... не дыши..." С миражем в вдохновенном взгляде Я аромат элегий пил. Дышало маем от тетради, Сиренью пахло от чернил! Как много разных ощущений Я в этот вечер восприял: Страданий, бодрости, стремлений, Поверив снова в идеал. И в пору зимнюю пахнуло На нас вдруг раннею весной. Поэт молчал, жена вздохнула, Тоскливо пробил час ночной. 1907 У Сологуба Жил Сологуб на даче Мэгар, Любимый, старый Сологуб, В ком скрыта магия и нега, Кто ядовит и нежно-груб... Так в Тойле прожил он два лета На крайней даче, у полей И кладбища, и было это Житье мне многого милей. Из Веймарна к нему приехать Мне нравилось в рассветный час, Когда, казалось мне, утеха Искать в траве росы алмаз. Я шел со станции, читая Себе стихи, сквозь холодок. Душа пылала молодая, И простудиться я не мог. Я приходил, когда все спали Еще на даче, и в саду Бродил до полдня, и в опале Тумана нюхал резеду... Январь 1918, Петроград Увертюра (Ананасы в шампанском!..) Ананасы в шампанском! Ананасы в шампанском! Удивительно вкусно, искристо и остро! Весь я в чем-то норвежском! Весь я в чем-то испанском! Вдохновляюсь порывно! И берусь за перо! Стрекот аэропланов! Беги автомобилей! Ветропросвист экспрессов! Крылолёт буеров! Кто-то здесь зацелован! Там кого-то побили! Ананасы в шампанском - это пульс вечеров! В группе девушек нервных, в остром обществе дамском Я трагедию жизни претворю в грезофарс... Ананасы в шампанском! Ананасы в шампанском! Из Москвы - в Нагасаки! Из Нью-Йорка - на Марс! Январь 1915 Увертюра (Колье принцессы...) Колье принцессы - аккорды лиры, Венки созвездий и ленты лье, А мы, эстеты, мы - ювелиры, Мы ювелиры таких колье. Колье принцессы - небес палаццо, Насмешка, горечь, любовь, грехи, Гримаса боли в глазах паяца... Колье принцессы - мои стихи. Колье принцессы, колье принцессы... Но кто принцесса, но кто же та - Кому все гимны, кому все мессы? Моя принцесса - моя Мечта! 1910 Фантазия восхода Утреет. В предутреннем лепете Льнет рыба к свинцовому грузику. На лилий похожи все лебеди, И солнце похоже на музыку! Светило над мраморной виллою Алеет румянцем свидания. Придворной певицей Сивиллою На пашне пропета "Титания". У статуи Мирры паломники Цветками кадят, точно ладаном. Мечтатели - вечно бездомники... Мечтатели - в платье заплатанном... В лице, гениально изваянном, Богини краса несказанная! Гимн Солнцу исполнен хозяином, "Осанна!" гремит за "Осанною!". Коктэбли звучат за коктэблями, Поют их прекрасные женщины; Их станы колышатся стеблями, Их лица улыбкой увенчаны. Все гнезда в лопочущем хлопоте... Все травы в бриллиантовом трепете. Удало в ладони захлопайте, - И к солнцу поднимутся лебеди! 1911 Хабанера II Синьоре Za Вонзите штопор в упругость пробки,- И взоры женщин не будут робки!.. Да, взоры женщин не будут робки, И к знойной страсти завьются тропки. Плесните в чаши янтарь муската И созерцайте цвета заката... Раскрасьте мысли в цвета заката И ждите, ждите любви раската!.. Ловите женщин, теряйте мысли... Счет поцелуям - пойди, исчисли!.. А к поцелуям финал причисли,- И будет счастье в удобном смысле!.. 1909 Царица из цариц В моей душе - твоих строфа уст, И от строфы бесплотных уст Преображаюсь, словно Фауст, - И звук любви уже не пуст. Как в Маргариту юный Зибель - В твой стих влюблен я без границ, Но ждать его не может гибель: Ведь ты - царица из цариц! 1908. Ноябрь Цветок букета дам В букете дам Амьенскаго beau mond`a Звучнее всех рифмует с резедой Bronze-oxide блондинка Эсклармонда, Цветя бальзаколетнею звездой. Она остра, как квинт-эссенца специй, Ее бравадам нужен резонанс, В любовники берет "господ с трапеций" И, так сказать, смакует mesalliance: Условностям всегда бросает: "schoking!" Экстравагантно выпускает лиф, Лорнирует базарно каждый смокинг, Но не во всяком смокинге калиф: Как устрицу, глотает с аппетитом Дежурнаго огейзерную дань: При этом всем - со вкусом носит титул, Иной щеке даря свою ладонь. beau mond - высший свет.(фр.) mesalliance - мезальянс (фр.) schoking! - Ерунда! (англ.) 1911. Февраль. Цветы и ядоцветы Цветы не думают о людях, Но люди грезят о цветах... Цветы не видят в человеке Того, что видит он в цветке... Цветы людей не убивают – Цветы садов, цветы полей... А люди их срывают часто! А люди часто губят их! Порою люди их лелеют, Но не для них, а для себя... В цветах находят "развлеченье", Души не видят у цветов... Нет тяжелее и позорней, Судьбы доступнаго цветка! Но есть цветы с иным уделом: Есть ядовитые цветы!.. Их счастье в том, что их расцвета Не потревожит человек... Февраль 1911 Что видели птицы... Чайка летела над пасмурным морем, Чайка смотрела на хмурые волны: Трупы качались на них, словно челны, Трупы стремившихся к утру и зорям. Коршун кричал над кровавой равниной, Коршун смотрел на кровавые лужи; Видел в крови замерзавших от стужи, Трупы стремившихся к цели единой. Каркая, горя вещунья - ворона Села на куполе сельского храма. Теплые трупы погибших без срама - Памятник "доблестных" дел эскадрона. 1907 Что нужно знать Ты потерял свою Россию. Противоставил ли стихию Добра стихии мрачной зла? Нет? Так умолкни: увела Тебя судьба не без причины В края неласковой чужбины. Что толку охать и тужить - Россию нужно заслужить! 1925 Что шепчет парк О каждом новом свежем пне, О ветви, сломанной бесцельно, Тоскую я душой смертельно, И так трагично-больно мне. Редеет парк, редеет глушь. Редеют еловые кущи... Он был когда-то леса гуще, И в зеркалах осенних луж Он отражался исполином... Но вот пришли на двух ногах Животные - и по долинам Топор разнес свой гулкий взмах. Я слышу, как внимая гуду Убийственного топора, Парк шепчет: "Вскоре я не буду... Но я ведь жил - была пора..." 1923 Шампанский полонез Шампанского в лилию! Шампанского в лилию! Ее целомудрием святеет оно. Mignon c Escamilio! Mignon c Escamilio! Шампанское в лилии - святое вино. Шампанское, в лилии журчащее искристо, - Вино, упоенное бокалом цветка. Я славлю восторженно Христа и Антихриста Душой, обожженною восторгом глотка! Голубку и ястреба! Ригсдаг и Бастилию! Кокотку и схимника! Порывность и сон! В шампанское лилию! Шампанского в лилию! В морях Дисгармонии - маяк Унисон! Шансоньетка горничной Я - прислуга со всеми удобствами - Получаю пятнадцать рублей, Не ворую, не пью и не злобствую И самой инженерши честней. Дело в том, что жена инженерская Норовит обсчитать муженька. Я над нею труню (я, ведь, дерзкая!) И словесно даю ей пинка. Но со мною она хладнокровная, - Сквозь пять пальцев глядит на меня: Я ношу бильедушки любовные. От нее, а потом - для нее. Что касается мужа господского - Очень добр господин инженер: "Не люблю, - говорить, - ультра-скотского Вот, супруги своей - например": ::::::::::::::::::::. ::::::::::::::::::::. В результатах мы скоро поладили, - Вот уж месяц, как муж и жена. Получаю конфекты, материи И филипповские пирожки, И - на зависть кухарки Гликерии, Господина Надсона стишки. Я давно рассчитала и взвесила, Что удобная должность, ей-ей: Тут и сытно, и сладко, и весело, Да вдобавок пятнадцать рублей! Веймарн, 1913, Июль Шантажистка Так Вы изволите надеяться, что Вам меня удастся встретить Уж если не в гостиной шелковой, так в жесткой камере судьи? Какая все же Вы наивная! Считаю долгом Вам заметить: Боюсь, Вы дело проиграете, и что же ждет Вас впереди?.. Конечно, с Вашею энергией, Вы за инстанцией инстанцию: Съезд мировой, затем суд округа, потом палата и сенат. Но только знаете, любезная, не лучше ль съездить Вам на станцию, И там купить билет до Гатчины, спросив в буфете лимонад. Он охладит Ваш гнев тропический, и Вы, войдя в вагон упруго, Быть может, проведете весело в дороге следуемый час. И, может быть, среди чиновников Вы повстречаете экс-друга, Который - будем же надеяться! - не поколотит вовсе Вас!.. Приехав к месту назначения, Вы с ним отправитесь в гостиницу. Он, после шницеля с анчоусом, Вам даст: Малагу-Аликант! Вам будет весело и радостно, Вы будете, как именинница, Ах, при уменьи, можно выявить и в проституции талант!.. Зачем же мне Вы угрожаете и обещаете отместки? Зачем так нагло Вы хватаетесь за правосудия набат? Так не надейтесь же, сударыня, что я послушаюсь повестки И деньги дам на пропитание двоякосмысленных ребят! 1912, Ноябрь Шутка Я помню: день смеялся блеском Июльских солнечных лучей. Форель заигрывала плеском, Как дева - ласкою очей. Лес щебетал в расцветшем гуле, И вот пришли ко мне певцы,- Они запели об июле, И песнь неслась во все концы. Своею песней разукрасив Плотину, мельницу и парк, Уехал милый Афанасьев Из-под ветвей зеленых арк. И вслед за ним, вечерним часом, Под звуки гимна моего, Ушел отмеченный Парнасом Мой незабвенный Комифо.* * Псевдоним Фофанова. Октябрь 1908 Эго - рондола Я - поэт: я хочу в бирюзовые очи лилии белой. Ее сердце запело: Ее сердце крылато: Но Стебель есть у нее. Перерублю, и Белый лебедь раскрыл бирюзовые очи. Очи лилии Лебедь раскрыл. Его сердце запело. Его сердце Крылато! Лебедь рвется в Эфир к облакам - К белым лилиям неба, к лебедям небес! Небесная бирюза - очи облак. Небо запело!.. Небо Крылато!.. Небо хочет в меня: я - поэт! Электрассонанс Что такое электрассонанс? Это - молния и светлячок. Сон и сказка. Гекзаметр и станс. Мысль и греза. Пила и смычок. Равнокровье и злой мезальянс. Тайна ночи и женский зрачок. Мирозданье - электрассонанс! 1911. Февраль Эпилог (Я, гений Игорь Северянин...) 1 Я, гений Игорь Северянин, Своей победой упоен: Я повсеградно оэкранен! Я повсесердно утвержден! От Баязета к Порт-Артуру Черту упорную провел. Я покорил литературу! Взорлил, гремящий, на престол! Я - год назад - сказал: "Я буду!" Год отсверкал, и вот - я есть! Среди друзей я зрил Иуду, Но не его отверг, а - месть. "Я одинок в своей задаче!"- Прозренно я провозгласил. Они пришли ко мне, кто зрячи, И, дав восторг, не дали сил. Нас стало четверо, но сила Моя, единая, росла. Она поддержки не просила И не мужала от числа. Она росла в своем единстве, Самодержавна и горда,- И, в чаровом самоубийстве, Шатнулась в мой шатер орда... От снегоскалого гипноза Бежали двое в тлен болот; У каждого в плече заноза,- Зане болезнен беглых взлет. Я их приветил: я умею Приветить все,- божи, Привет! Лети, голубка, смело к змию! Змея, обвей орла в ответ! 3 Я выполнил свою задачу, Литературу покорив. Бросаю сильным наудачу Завоевателя порыв. Но, даровав толпе холопов Значенье собственного "я", От пыли отряхаю обувь, И вновь в простор - стезя моя. Схожу насмешливо с престола И, ныне светлый пилигрим, Иду в застенчивые долы, Презрев ошеломленный Рим. Я изнемог от льстивой свиты, И по природе я взалкал. Мечты с цветами перевиты, Росой накаплен мой бокал. Мой мозг прояснили дурманы, Душа влечется в примитив. Я вижу росные туманы! Я слышу липовый мотив! Не ученик и не учитель, Великих друг, ничтожных брат, Иду туда, где вдохновитель Моих исканий - говор хат. До долгой встречи! В беззаконце Веротерпимость хороша. В ненастный день взойдет, как солнце, Моя вселенская душа! Октябрь 1912 Эскиз Клубится дым при солнце зимнем, Несется в дебри паровоз; Причудлив он в хитоне дымном, В хитоне смутном, как хаос. Снег лиловатого оттенка Пылит под небом голубым. Вдали темнеет леса стенка, А дым - как снег, и снег - как дым. 1908. Декабрь. Лигово. Вагон. Эскизетка Соны качеля, белесо ночело. Лес печалел в белосне. Тюли эоля качала Марчелла: - Грустно весенне усни! - Точно ребенка, Марчелла качала Грезы, меня и весну. Вот пробесшумела там одичало Глуше затишия мышь. Крылья дымели, как саван истлевший. - Сердце! тебя не поймешь, Лед запылавший! 1911. Март Это было у моря Поэма-миньонет Это было у моря, где ажурная пена, Где встречается редко городской экипаж... Королева играла - в башне замка - Шопена, И, внимая Шопену, полюбил ее паж. Было все очень просто, было все очень мило: Королева просила перерезать гранат, И дала половину, и пажа истомила, И пажа полюбила, вся в мотивах сонат. А потом отдавалась, отдавалась грозово, До восхода рабыней проспала госпожа... Это было у моря, где волна бирюзова, Где ажурная пена и соната пажа. Февраль 1910 Это страшно Это страшно!- все одно и то же: Разговоры, колкости, обеды, Зеленщик, прогулка, море, сон, Граммофон, тоска, соседей рожи, Почта, телеграммы про победы, И в саду все тот же самый клен... Из окна коричневая пашня Грандиозной плиткой шоколада На зеленой скатерти травы. Где сегодняшний и где вчерашний Дни? Кому была от них услада? Я не знаю! Знаете ли вы? Лето 1915 Юг на севере Я остановила у эскимосской юрты Пегого оленя,- он поглядел умно. А я достала фрукты И стала пить вино. И в тундре - вы понимаете? - стало южно... В щелчках мороза - дробь кастаньет... И захохотала я жемчужно, Наведя на эскимоса свой лорнет. Яля В вуальной апельсинной шали Идет в вечерние поля. Я выхожу навстречу к Яле, Как в бурю лодка без руля. Идёт насмешливо, но робко. Так угловато, но легко. Зигзагами ведет нас тропка, Ах, близко или далеко? Я не влюблен в нее нисколько, Как, впрочем, и она в меня. Мы лишь слегка флёртуем только День изо дня. День изо дня. Читаются стихи крылато: Я — ей, и мне в ответ - она. А небо морем все объято, Волной захлёстнута луна. Январь Январь, старик в державном сане, Садится в ветровые сани, - И устремляется олень, Воздушней вальсовых касаний И упоительней, чем лень. Его разбег направлен к дебрям, Где режет он дорогу вепрям, Где глухо бродит пегий лось, Где быть поэту довелось... Чем выше кнут, тем бег проворней, Тем бег резвее; все узорней Пушистых кружев серебро. А сколько визга, сколько скрипа! То дуб повалится, то липа - Как обнаженное ребро. Он любит, этот царь-гуляка С душой надменного поляка, Разгульно дикую езду... Пусть душу грех влечет к продаже: Всех разжигает старей, - даже Небес полярную звезду! Янтарная элегия Деревня, где скучал Евгений, Была прелестный уголок. А. Пушкин Вы помните прелестный уголок - Осенний парк в цвету янтарно-алом? И мрамор урн, поставленных бокалом На перекрестке палевых дорог? Вы помните студеное стекло Зеленых струй форелевой речонки? Вы помните комичные опенки Под кедрами, склонившими чело? Вы помните над речкою шале, Как я назвал трехкомнатную дачу, Где плакал я от счастья, и заплачу Еще не раз о ласке и тепле? Вы помните... О да! забыть нельзя Того, что даже нечего и помнить... Мне хочется Вас грезами исполнить И попроситься робко к Вам в друзья.. 1911 Всего стихотворений: 276 Количество обращений к поэту: 24141 |
||
russian-poetry.ru@yandex.ru | ||
Русская поэзия |