Василий Петрович Петров

К... из Лондона

Монархи меж собой нередко брань творят, 
Военным духом все писатели горят; 
Коль так, пииты суть те власти остроумны, 
Что для таких же вин войны заводят шумны; 
Впоследок о царях дают потомки суд, 
Ту ж с ними честь певцы и жеребий несут. 
Не всякий славу царь мог в вечность распростерти, 
Не всякий и пиит был славен с год по смерти, 
Хоть в жизни принимал от многих плески рук, 
Как царь, приветства в знак, -- из многих пушек звук. 
Хвал наших в жизнь труба, знакомых нам ватага 
Ревет, что мы уже бессмертия у прага, 
Руками что уже касаемся верей. 
Мы пишем, умерли -- верст со сто от дверей. 
Честь наша после нас подвержена опале, 
Что больше дней, то мы от храма славы дале; 
Со мрущей так хвалой сквозь время чуть бредем, 
Пока в бездонну хлябь забвенья упадем. 
Вот наше кончится чем в свете стихотворство 
Певцы! чем отвратить в потомках к нам презорство: 
Сатиру ли, наш меч, на них употребить 
Или заранее их имном ухлебить? 
О просвещенные веков грядущих роды, 
Примите вы мои всемилостиво оды! 
Не баснословный бред, не обща то дрема, 
Препоручаю вам -- сокровище ума. 
Я пел; струны мои казались очень звонки; 
Приятелей моих рассудки сильно тонки. 
Бывало, как стихи прочту я в их кругу, 
Свидетель Аполлон, все хвалят, я не лгу. 
Я в жизни не с одним имел знакомство домом, 
Где ни обедывал, меня зывали громом; 
Я прах теперь, моя жива ль то в свете честь; 
Молю, стихи мои не дайте моли съесть 
Но дойдет ли сия к потомкам челобитна, 
То тайна, никому из смертных неиспытна. 
Коль стихотворну плоть червь в гробе мог поясть, 
Диковинка ль стихам от червя же пропасть? 
То правда, в разные идут они потребы: 
Их под испод кладут, как в печь сажают хлебы; 
Купцы, что продают различный смертным злак, 
Завертывают в них хрен, перец и табак. 
Идут они в дела, идут и в забобоны, 
На мерки для портных и войску на патроны; 
Ребятам на змеи, хлопушки и пыжи, 
Свечам, окорокам копченым, на брыжи; 
Плод разума, стихи ко всячине пригодны; 
Со жребием людей судьбой своею сходны. 
Всем общ нам к жизни вход; в ней разны тьмы смертей; 
Стихам в свет путь один; из света -- сто путей. 
Я признаюсь, в стихах я сам жужжу, как муха -- 
Но это моего не оскорбляет уха; 
Не всякий папою быть может кардинал; 
Всяк ждет, чтоб на него сей жеребий упал 
Спроси писца стихов, желает ли он славы, -- 
Смиренный даст ответ: он пишет для забавы, 
Избыток в том лишь дней препроводить хотя; 
Он меж парнасских чад невинное дитя; 
Но загляни сему ты в сердце отрочати -- 
Там найдешь: "Я пиит: стихи мои в печати". 
Но если дело всё в печати состоит, 
То всякий грамотей вмиг может быть пиит; 
Поставь слова твои в пристойные шеренги, 
Поди в печатный дом и заплати там деньги, 
Там вмиг твой тиснут слог, и выйдет мокрый лист, 
Ты в ту ж минуту стал сатирщик иль лирист; 
Пошел в дом с вечною в своем кармане славой; 
Дерзай, ты деньги дал, ты стихотворец правый. 
Теперь друзей своих к обеду пригласи 
И слог твой по большим боярам разнеси; 
Блаженства твоего и воссияло время, 
Смотри, и канул лавр на стихотворче темя. 
Вот тайна вся стихов: рука да голова, 
Чернилица, перо, бумага да слова; 
И диво ль, что у нас пииты столь плодятся, 
Как от дождя грибы в березнике родятся? 
Однако мне жалка таких пиит судьба, 
Что их и слог стоит не долее гриба. 
Когда же все мы толь недолговечны крайне, 
Другой какой-нибудь тут должно крыться тайне; 
Знать, не от рифм одних и точных стоп числа 
Зависит нашего удача ремесла. 
Как те, что зрелища в театре представляют, 
Людьми со стороны лиц скудость добавляют, -- 
Я зрел, толпился в них безграмотный игрок, 
Но что он значит там? какой его урок? 
Пусть он в театре был и в платье наряжался, 
Стоял с копьем в руках и раза с два сражался, 
С Дмитревским рядом шел; кто ж скажет: он игрец? 
Он силы действ не знал; так точно и писец: 
Как путный, на театр он рифменный выходит, 
Берет перо меж перст и по бумаге водит. 
"Вот етто, -- говорит, -- поставил я творог, 
Так должен уж стоять в другой строке пирог". 
Прибравши так слова, он мыслит: сделал чудо, 
Что пред читателя вдруг выставил он блюдо. 
Со всею худобой нескладицы, бредни?, 
Слывет он у своей писателем родни; 
Великий умница и со смеха уморец, -- 
У знатоков прямых он жалкий рифмотворец. 
Меж ним и игроком в том только разность вся: 
Тот кликнут в дело был, а этот сам вплелся. 
Обоим, станется, им быть в театре любо, 
Тот, милой, спроста рад, наш писарь буй -- сугубо. 
Природа, видит всяк, в дарах к нему скупа; 
Он мыслит: голова других людей тупа, 
И, не сошлясь на свет, себя всех выше ставит; 
Другой кто стань писать, он к буйству злость прибавит, 
Вдруг вышлет на тебя сто надписей, сатир: 
Ты смел потрясть его в умах людских кумир. 
Даст жалом знать, кто он; он колокол зазвонный, 
Гораций он в Морской и Пиндар в Миллионной; 
В приказах и в рядах, где Мойка, где Нева, 
Неугомонная шумит об нем молва; 
Ходя из дома в дом, он сам ее сугубит; 
Всем чтет свои стихи, чужих насме?рть не любит. 
И то сказать: он прав, кому не мил свой труд? 
Стихи нам вместо чад; мы мозг ломаем тут. 
Кто знает? может быть, при каждой он странице 
Пыхтел и мучился, подобно роженице; 
Так пусть, когда он чад с таким трудом родит, 
Пусть матерски на них любуется, глядит. 
Гляди! лишь не кричи: "Мои другой породы! 
Мои -- как ангелы; у всех других -- уроды". 
Коль ты б за ангелов мне их не навязал, 
Я детушек твоих за обезьян бы взял. 
В чужих они глазах толико некрасивы, 
Горбаты, сплющены, и хворы, и паршивы, 
И живости-то нет, и в каждом три бельма, 
И мысль-то сви?хнута, и рифма-то хрома. 
Совсем увечные и гнусные калеки; 
От совершенства миль на тысячу далеки; 
Иной бы от людских в подполье крыл их глаз -- 
А ты нарочно их всем су?ешь на показ. 
"Да как же? -- скажешь ты. -- Мой люди слог читают 
И хвалят; толку в нем, знать, много обретают". 
Я, чаю, хаживал ты в театральный дом, 
Комедиантов в честь слыхал в нем плесков гром; 
Как скоро князь иль граф ударит там в ладони, 
То каждый из простых, подобием догони, 
Без пощаженья рук сугубит общий треск, 
Хотя не знает сам, чему сей платит плеск. 
Спроси, зачем он бьет? -- ударил, де, вельможа; 
Толпа твоих чтецов на чернь сию похожа. 
Какой-то там живет на Мойке меценат, 
Что пестует твой слог, а ты тому и рад, 
И думаешь, что в нем неведь какая сдоба, 
Но истинных красот не знаете вы оба; 
Не видит проку он, кроме тебя, ни в ком; 
Причина вся тому, что ты ему знаком. 
Так с богом успевай, пленяй, брат, пресны души, 
Бесхитростны сердца, где Мидасовы уши. 
"Как так,---ты говоришь, -- я шлюсь на словаря, 
В нем имя ты мое найдешь без фонаря; 
Смотри-тко, тамо я, как солнышко, блистаю, 
На самой маковке Парнаса превитаю!" 
То правда, косна желвь там сделана орлом, 
Кокушка -- лебедем, ворона -- соколом; 
Там монастырские запечны лежебоки 
Пожалованы все в искусники глубоки; 
Коль верить словарю, то сколько есть дворов, 
Столь много на Руси великих авторов; 
Там подлый наряду с писцом стоит алырщик, 
Игумен тут с клюкой, тут с мацами батырщик; 
Здесь дьякон с ладаном, там пономарь с кутьей; 
С баклагой сбитенщик и водолив с бадьей; 
А всё-то авторы, всё мужи имениты, 
Да были до сих пор оплошностью забыты -- 
Теперь свет умному обязан молодцу, 
Что полну их имен составил памятцу; 
В дни древни, в старину жил-был, де, царь Ватуто, 
Он был, да жил, да был, и сказка-то вся туто. 
Такой-то в эдаком писатель жил году; 
Ни строчки на своем не издал он роду; 
При всем том слог имел, поверьте, молодецкий, 
Знал греческий язык, китайский и турецкий. 
Тот умных столько-то наткал проповедей, 
Да их в печати нет. О! был он грамотей. 
В сем годе цвел Фома, а в эдаком Ерема; 
Какая же по нем осталася поэма? 
Слог пылок у сего и разум так летуч, 
Как молния, в эфир сверкающа из туч. 
Сей первый издал в свет шутливую пиесу, 
По точным правилам и хохота по весу. 
Сей надпись начертал, а этот патерик; 
В том разума был пуд, а в этом четверик. 
Тот истину хранил, чтил сердцем добродетель, 
Друзьям был верный друг и бедным благодетель; 
В великом теле дух великий же имел, 
И, видя смерть в глазах, был мужествен и смел. 
Словарник знает всё, в ком ум глубок, в ком мелок; 
Рассудков и доброт он верный есть осе?лок. 
Кто с ним ватажился, был друг ему и брат, 
Во святцах тот его не меньше, как Сократ. 
О други, что своим дивитеся работам, 
Сию вы памятцу читайте по субботам! 
Когда ж возлюбленный всеросский наш словарь 
Плох разумов судья, плох наших хвал звонарь: 
Кто ж будет ценовщик сложений стихотворных, 
Кто силен различить хорошие от вздорных? 
Бери сто раз перо и по бумаге мычь, 
Со всех концев земли к себе идеи кличь, 
Три лоб свой, пружься, рвись -- вмиг скажут наши строки, 
Лжевдохновенны мы иль истинны пророки. 
Оставь читателей судьями дум твоих, 
Есть Аполлоновы наперсники и в них; 
Им шепчет в уши Феб, чей лучше слог, чей хуже, 
Кто в Иппокрене пил, кто черпал в мутной луже. 
Прямой стихов творец и та?инственник муз 
Есть тот, что в жизнь блюдет с добротами союз, 
Из сердца истины в других сердца преносит 
И никого, чтоб чел стихи его, не просит. 
Свет знает и без нас, полезно что ему, 
Где сердце зиждется, где пища есть уму; 
Пчела не чересчур виется круг навоза, 
Любимы ей места -- нарцисс, пион иль роза. 
Купцы товар лицеи, не горлом продают, 
И только лишь в набат, коль нездорово, бьют. 

1. Его сиятельству графу Григорью Григорьевичу Орлову генваря 25 дня 1771
2. На карусель
3. Галактиону Ивановичу Силову
4. Смерть моего сына марта 1795 года
5. На сочинение нового Уложения

Распечатать стихотворение

• Анна Андреевна Ахматова • Родная земля
• Надежда Дмитриевна Хвощинская • Солнце сегодня за тучею черной такой закатилося
• Максимилиан Александрович Волошин • Два демона
• Анна Дмитриевна Радлова • Не нужен нам покой тысячелетний
• Владимир Александрович Шуф • Мудрец Гассан
• Владимир Германович Тан-Богораз • Нет, я не плакал здесь!.. Сухи мои глаза
• Константин Дмитриевич Бальмонт • Воздух
• Игорь Северянин • Berceuse
• Дмитрий Сергеевич Мережковский • На южном берегу Крыма
• Александр Петрович Бенитцкий • Гробница друга

Количество обращений к стихотворению: 809

Последние стихотворения